Побочный эффект

Несколько секунд Кравец тяжело смотрел на молодую женщину, затем поднялся, подошёл к бару, налил в бокал коньяка, но возвращаться в кресло не стал. Сделал большой глоток и, вновь переведя взгляд на Альбертину, бросил:

— Вирус обрушит рынок!

— Объясни, пожалуйста, как это у него получится?

— Пожалуйста! Вирус бьёт по генофлексу, вызывая разлом. Как следствие, возникает чудовищная паника… В общемировом масштабе…

Он замолчал. Она не мешала ему думать. Он налил себе ещё коньяка. Она улыбнулась.

— Что мне в тебе всегда нравилось, Эдди, так это твоя эмоциональность. Большинство наших друзей чересчур прагматичны, холодны, но ты сначала чувствуешь и только потом думаешь. Многие считают это недостатком, но именно это меня в тебе привлекает. Это делает тебя настоящим, Эдди. Живым.

— А ты что-нибудь чувствуешь? — глухо спросил Кравец.

— К тебе?

— Да.

— Я только что об этом сказала, милый, налей мне, пожалуйста, белого вина. — Альбертина удобнее устроилась в кресле. — Да, ты прав, сначала все запаникуют. Возможно, учинят какие-нибудь бунты и погромы, сопровождаемые грабежами и насилием — им нужно будет выплеснуть свой страх. А затем все успокоятся и вернутся в биотерминалы, потому что не могут отказаться от генофлекса. Эдди, я думала, ты это понимаешь: никто не может отказаться от генофлекса, даже мы с тобой. Пандемию никто не отменял, SAS продолжает блуждать по свету, и если мы прекратим принимать генофлекс, то начнём подыхать от анафилактического шока. Генофлекс — это наш воздух, мы дышим им и в хорошую погоду, и во время урагана, пыльной бури, грозы, торнадо и прочих неприятностей, потому что если мы не будем дышать — мы умрём. Если мы перестанем принимать генофлекс — мы умрём. Другими словами, милый, этот рынок невозможно обрушить.

— Тогда зачем всё это? — Кравец мотнул головой в сторону окна.

— Им что-то нужно.

— Было бы нужно, они бы угрожали, а не выпустили вирус на свободу.

— Значит, они уверены, что их вакцина работает.

— Думаешь, у них есть вакцина? — оживился Кравец.

Альбертина с огромным трудом удержала ехидное замечание, ограничившись коротким:

— Не сомневаюсь, что есть.

— Интересно, сколько они за неё запросят?

— Не уверена, что вопрос в деньгах.

— Почему? — искренне удивился Кравец. — Всё в конце концов упирается в деньги.

— Где? — поинтересовалась Альбертина.

— Что «где»? — Он был взволнован и потому тупил.

— Всё упирается в деньги у низших, которых мы убедили, что нет ничего важнее, и заставили посвящать свою жизнь складыванию бумажек или пересчёту цифр в банке. Для них действительно нет ничего важнее. Но тебе ли говорить о деньгах? — Альбертина подняла брови. — Ты хоть примерно представляешь, активы какого размера контролируешь?

— Очень приблизительно представляю, — признался Кравец.

— Именно. Мы давно перестали пересчитывать миллиарды. Зачем? Ведь это наша планета.

— Мы владеем экономикой, а значит, правим с помощью денег.

— Деньги — всего лишь инструмент, — не согласилась Альбертина. — Раньше мы правили с помощью оружия. Потом — с помощью денег. Потом мы обратили в свою собственность всё, что у них есть: они арендуют квартиры в наших домах на нашей земле, покупают у нас одежду и продукты, работают и общаются с помощью приборов, которые мы им продаём, пользуются нашими приложениями, регулярно продлевая подписку, и хранят результаты своего труда в принадлежащем нам «облаке. И всё это мы можем у них отнять в любое мгновение. Но теперь добрались до основы. Мы имеем власть над людьми, потому что контролируем их. Они наши с потрохами. Они красивы — благодаря нам. Они необычны — благодаря нам. Они с лёгкостью справляются с любыми болезнями — благодаря нам. Они живут дольше — благодаря нам. Они получают от жизни удовольствия, о которых даже мечтать не могли — благодаря нам. И скажу больше: они живут благодаря нам. Сто процентов населения планеты сидит на генофлексе, а генофлекс — это наш продукт. Мы имеем власть, какой не было ни у кого до нас. Ни у Александра Великого, ни у римских императоров, ни у англичан в девятнадцатом веке — ни у кого не было такой власти над планетой, какой мы обладаем сейчас. Без нас они умрут. Вот что на кону, милый. — Альбертина помолчала. — Поэтому я искренне надеюсь, что люди, которые сумели придумать поражающий генофлекс вирус, запросят не деньги.

— Надеешься?

— Не люблю разочаровываться.

— А что они могут затребовать?

— Зависит от того, как быстро мы сможем создать свою вакцину. — Альбертина замолчала, но заметив, что Кравец не собирается отвечать, вопросительно подняла брови. — Как быстро?

— Понятия не имею.

— А предположения есть?

Заминка была вызвана тем, что Кравец, в отличие от Альбертины, плохо разбирался в деталях доставшегося от родителей бизнеса.

— От месяца до трёх, в зависимости от того, сколько ресурсов Би-3 бросят на исследования.

— Думаю, бросят много…

— А три месяца на карантине — не такой уж большой срок. — Кравец окончательно приободрился. — Получается, им нечего нам продать?

— Я не особенно сведуща в биологии, но предполагаю… Только предполагаю, что при создании вакцины от чужого вируса могут возникнуть… заминки.

— Такое возможно, — не стал отрицать Кравец. — Поэтому, если владельцы вируса выдвинут разумные условия, их скорее всего примут.

— Примут и выполнят?

Кравец улыбнулся:

— А ты бы выполнила?

Альбертина мягко улыбнулась.

— Вот и ответ на твой вопрос. — Его голос стал очень жёстким. — Никто не смеет выдвигать нам ультиматумы.

— Значит, условий не будет.

Неожиданное заявление поставило Кравеца в тупик.

— В таком случае, для чего всё это?

Альбертина допила вино, помассировала левый висок кончиками указательного и среднего пальцев и мягко ответила:

— Вполне возможно, Эдди, что игра ведётся не против нас, что все эти тысячи смертей лишь способ привлечь чьё-то внимание.

— Чьё?

— И почему ты ни разу не упомянул дарвинистов? На мой взгляд, они в таких делах главные подозреваемые.

* * *

— Когда ты с ней говорил? — резким тоном уточнил Терри.

— Три минуты назад, — ответил Уваров.

— И?

— Пока всё в порядке. Ждёт нас.

— У неё есть оружие?

— Пистолет.

— Она умеет с ним обращаться?

Вопрос вызвал заминку.

— Айвен?

— Обращаться умеет, я сам учил, однако… Бесс жёсткая, но больше в общении. Может поставить человека на место одним только голосом, но она… — Уваров вздохнул. — Она не убийца.

— Надеюсь, ей не придётся ею стать, — очень серьёзно ответил Соломон. — Мы успеем.

— Я знаю.

Половину ряда на перекрёстке перегораживал стоящий наискосок мобиль. Дверца открыта, рядом лежит человек, мужчина или женщина, непонятно, но ясно одно — мёртвый. Среагировать на внезапно появившееся препятствие Уваров не успел, а просто сбил машину с дороги таранным бампером. Их, конечно, тряхнуло, но бюджетный мобиль был не тем препятствием, которое способно остановить разогнавшийся бронированный внедорожник.

— Теперь доволен, что мы поехали на моей машине?

— Обсудим позже.

— Не хочешь признавать очевидного?

— Не хочу отвлекаться.

От бешеной гонки по московским улицам, опустевшим, но не пустынным. Добрые горожане поспешили выполнить указания властей и заперлись в домах, но на улицы вышли те, кого страх привёл в бешенство. Или в отчаяние. Те, кто не смог отделаться от мысли, что сегодняшний день может стать последним в их жизни. Что генофлекс, который продлевал молодость, дарил здоровье, время и позволял менять себя… теперь способен их убить. Не он, а вирус, но это никого не волновало, потому что причиной смерти был генофлекс. Он предал. Теперь он мог отнять всё, что дал.