Поцеловать первого встречного

— Ничего ты не поняла, — убирая с моего мокрого лба налипшие волосы, едва заметно качают головой.

Разве?

— Так объясни.

— Залёт, Соня. Это залёт.

— Ммм… Мне стоит бежать за тестом на беременность?

— Это значит, что никуда ты от меня не денешься.

[1] фант — задание, которое нужно выполнить

[2] Настроения (молодёжный сленг)

Глава четырнадцатая. Моя личная нирвана

Чувствую как внутри разливается ёкающее греющее тепло.

— Никуда не денешься: влюбишься и женишься?

— Давай не будем торопить события.

Романтика, конечно, хромает на обе левые, но мы люди не избалованные, и такое редко слышим.

— Ок. Но сейчас, получается, мне не обязательно уходить?

— Обязательно остаться.

— Вот и чудненько, — с трудом выковыриваю подушку, ставшую, так на минуточку, отличным амортизатором, и поудобнее пристраиваюсь. — Спокойной ночи.

Какой там: спокойной. Лежу с закрытыми глазами, прячась от… а от чего? От себя? От накатившего мандража? От страха перед чем-то новым, непонятным?

С момента того нашего разговора на берегу, где были брошены слова про "нравишься-не нравишься" и ровно до этой минуты я дала себе чёткую установку: держать барьер. Не позволять себе много думать, придумывать, додумывать, накручивать и строить воздушные замки.

Проще ничего не ждать, чем потом шибануться с облачка розовых мечт, расквасив хорошенькое личико. Но сейчас-то уже, наверное, есть резон немножко спустить поводья и дать волю ванильным фантазиям? Или ещё рано?

— Ты ведь не спишь, — Гера такой проницательный, куда б деваться. Естесна, не сплю. Какой нафиг сон, если у меня все поджилки трясутся.

— Не сплю.

— Нервничаешь?

— Немного, — честно признаюсь. Ну а чё?

— Не стоит.

— Думаешь?

— А зачем? Я географически стабилен, ты эмоционально нестабильна — идеальный тандем. Разве нет?

Не успеваю поймать скользнувшую по губам улыбку. Запомнил.

— В этом уравнении не хватает чего-то большего, чем похоть, — глаз по-прежнему не открываю. И лежу, подложив руки под голову, тем самым частично прикрывая грудь. Колено к животу тоже прижато, закрывая стратегически важное место. Беззащитная овечка, бе-е-е.

— Не создавай искусственного дефицита в том, чего в достатке.

— То есть, что-то есть?

— Что-то есть, — на бедро ложится горячая ладонь и плавно скользит выше. Мур-мур-мур. Теперь я уже котик. Котик в овечьей шкурке? Овца, проглотившая котэ? Попахивает триллером. Но мне так прия-я-тно, что фиолетово. — Нашёл, — меня несильно тычут пальцем между шестым и седьмым ребром. — Говорил же, узнаю.

Ещё одна улыбка лезет без спроса.

— Не льсти. Без моего разрешения не узнал бы.

— Тут бы я поспорил, но не стану. Что это?

— А на что похоже?

— На звуковую дорожку.

— Она и есть.

Речь, разумеется, о татуировке. Маленькой и неприметной, расположившейся на боку левее от сердца так, что та практически всегда прикрыта. Даже если щеголять в купальнике.

— Полагаю, она что-то значит? Бесцельно малевать на себе — исключительно мой прикол.

— Конечно, значит. Это копия последнего аудиосообщения, которое мне прислал дед.

— Ого. И что в нём было?

Заканчиваю жмурки, встречаясь с Герой взглядом.

— Не задерживайся к ужину. Купи по дороге белого хлеба. Целую.

Михей смотрит на меня с такой непривычной… мягкостью, что внутри всё уже не ёкает, а трепыхается в конвульсиях. Органы устроили тусу с блэк-джеком и шлюхами? Или окуклившиеся гусеницы зашевелились, обещая превратиться в прекрасных бабочек? Лишь бы не в глистов.

— Купила хлеба?

— Купила.

— И к ужину не опоздала?

— Не опоздала.

— Умница.

— Бываю иногда. Встречный вопрос можно?

— Можно.

— История появления шрама.

— Совсем не мужественная, так что эпичного эпоса не получится.

— А скромненький стыдливый рассказ получится?

— В драке заработал. Давно.

— А говоришь, не мужественно. Не мужественно — это если б ты по синьке брился и чутка перестарался.

— Когда валяешься в луже и выплёвываешь молочные зубы пока тебя отпинывают вчетвером — тоже мало гордости.

— Ууу, за дело хоть?

— А хрен его знает. Дело мутное и давнее. Я тогда жиробасиной ходил, а, как водится, дети любят ковырнуть так, чтоб побольнее. Слово за слово, оскорбление за оскорблением, ну и забилась стрелка на заброшенной стройке. Очковал сильно, знал, что влетит, но прослыть главным трусом двора перспектива смотрелась ещё менее привлекательной.

— Ты был жиробасиком? Как мило. Не представляю тебя упитанной булочкой.

— Ничего милого. Зато тот случай стал отличной мотивацией. Беспомощность — мощный стимул что-то поменять.

— Ты тогда начал качаться?

— Не, это позже, для закрепления результата. А так мать на дзюдо отправила. Как швы сняли. Поняла, что иначе соплежуй вырастет.

— Дзюдо? Погодь, Тима тоже ж дзюдо вроде занимался. Помню, что-то такое говорил.

— Занимался. Мы в одной группе были.

— Так и познакомились?

— Скорешились, потом жизнь раскидала, но недавно случайно пересеклись, разговорились, ну и…

— И ты оказался здесь?

— И я оказался здесь.

— Жалеешь?

— Больше нет, чем да.

— Улавливаю нотки сомнений.

— Ну так сомневаться — это нормально. Кто не сомневается? А уж если речь идёт об отношениях… Знаешь, любовь вообще сродни аномалии. Каждый раз что-нибудь новое, никогда ничего не повторяется. Видимо, поэтому она пользуется такой популярностью.

— Фига завернул. Философ, блин. Я так не умею. Хотя… Могу тоже забабахать жизнеутверждающую истину с налётом на мудрость вековых поколений, хочешь?

— Давай.

— Не оставляй тарелку после гречки. Сперва замачивай.