Поцелуев мост

– Что-то не так, Елена Павловна? – Матвей заметил мой пристальный взгляд или почувствовал мое состояние.

– Давайте без отчества. А то как-то неудобно, я вас просто Матвеем зову, а вы ко мне – Павловна. Как-никак мы почти ровесники.

– Возраст здесь ни при чем. Положение нас разводит. Вы – директор, а я – работник по найму.

– Но я же не ваша начальница. Считайте, что мы просто соседи по дому.

– Соседи? Ну, разве что так. Коль вы сами предлагаете упростить обращение, я не против. Не люблю панибратства, но и витийствовать с поклонами не считаю нужным.

В воскресное утро машин на улицах почти не было, и мы ехали по набережным и проспектам практически без остановок. Моя заграничная «пташка» легко, без натуги неслась над асфальтом. Если бы я время от времени не задавала Матвею вопросов, он бы не проронил ни слова. Но я хотела отвлечься от тревожных мыслей о Ренате и потому сама подбрасывала дров в топку разговора.

– Матвей, почему вы сказали, что вам не о ком заботиться? Как-то это странно звучит для мужчины вашего возраста.

– Я живу один.

– А вы давно с нормалистами?

– Давайте уточним. Я не с нормалистами. Я работник у нормалистов. Чувствуете разницу?

– Разве вы не разделяете их взгляды? А форма, галстук с самоварчиком?

– Форма – требование директора. Остальное меня не касается. Разделять их первобытные взгляды? Мне такое и в голову не могло прийти. Я вообще не привык разделять чьи-то взгляды, оттого и не преуспел в жизни. Социальный невидимка! А устроился я к ним, чтобы зиму перекантоваться. К лету все равно уволюсь. Я, можно сказать, сезонный работник. Моя главная работа на лето выпадает.

Меня вновь поразило несовпадение его положения и манер: ухоженные руки, интеллектуальные манеры. «Социальный невидимка»! Наверняка из книг выкопал словечко.

– Вы летом шабашите?

– Можно и так сказать. – Он почему-то усмехнулся.

– Но все-таки, что вы думаете о нормалистах? Каким идеям они служат, что за люди к ним ходят?

– Обычные люди, понятные идеи. Женщина должна рожать, мужчина – зарабатывать деньги, дети – ходить в школу и слушаться родителей.

– Это же очевидные истины. Но в жизни, кроме материальных, осязаемых ценностей, есть и духовные.

– В духовные дебри я бы не стал сейчас углубляться, боюсь, мы не поймем друг друга, уважаемая Елена. Еще поссоримся невзначай.

– Кстати, Матвей, извините, что я тогда на вас накричала, ну, когда нашу скульптуру рушили. Вы у вахтера кувалду отняли, а я, вместо благодарности…

– Ничего, Елена. Я понимаю, бояре дерутся – у холопов чубы трещат.

– Ну какой же вы холоп, Матвей. Не надо так принижать себя.

– Я вполне адекватно оцениваю собственную персону, Леночка. Приниженность мне не свойственна, как и самовозвеличивание. Я лишь сказал о том месте, какое занимаю в нашей иерархии.

– Для меня не важно, какую должность занимает человек. Важно, насколько он уважает себя и окружающих.

Матвей усмехнулся:

– Хорошо, если вы действительно так думаете. Тогда мы найдем общий язык. Вообще-то, Елена, вы мало похожи на предпринимательницу. Я вижу, как вы бьетесь. Понимаю, что для вас галерея – не коммерция, а попытка благотворительности. Хотя, предупреждаю, жизнь у вас будет нелегкая. Благотворителям не верят, полагают, что за их помощью прячется корысть.

Я смутилась от его слов. Кажется, это первый человек, который заметил мои усилия и мои трудности.

– Да, Матвей. Мне хочется столько всего сделать, столько успеть! Жаль, не все получается. Мечтаю показать людям разные стороны искусства, разные направления. И знаете, у нас есть кружок для детей. Дети лучше всего красоту впитывают. У них еще схемами и догмами глаза не замылило. И все бы хорошо, но они меня совершенно не слушаются. Вертятся, болтают на занятии.

– Да, с детьми строгость нужна, и о ласке не следует забывать. Трудное это дело, согласен. А кружок-то бесплатный или какие-то деньги все ж берете?

– Кружок открыт для всех дошкольников. Правда, нас помещение ограничивает. Но мы каждые полгода будем новую группу набирать. Эти занятия у нас бесплатные.

– А можно я к вам свою Лизоньку приведу?

– У вас есть дочка? Она не с вами живет?

– Шесть лет, на следующий год в школу пойдет, смышленая девчонка.

Некрасивое лицо Матвея озарилось внутренним светом. Он улыбнулся доверчиво и открыто. Однако уточнять, с кем живет его ребенок, Матвей не стал.

– Приводите. Мы по субботам с двух часов занимаемся.

Мне стало немного обидно оттого, что Матвей не задал мне ни единого вопроса, не проявил ни малейшего интереса ко мне. Как женщина я для него, по-видимому, не существовала!

Однако я ошибалась! На выезде из города мы попали все же в пробку и встали, зажатые рядами машин. Мы повернулись друг к другу и одновременно замолчали. Наши лица, как однажды это уже случилось в галерее, оказались совсем близко. И на сей раз Матвей преодолел нерешительность. Он обхватил мою голову одной рукой и приблизил к своим губам. Другой рукой коснулся моего колена.

Опытным мужчинам не нужны слова, чтобы услышать зов женщины. Он услышал его еще в тот, первый раз, а сейчас для него прозвенел второй звонок. Да, Матвей возбуждал меня. От его одновременно робкого и дерзкого поцелуя я почти сползла с сиденья. Однако колонна машин тронулась, и песнь страсти оборвалась на полуслове. Я выпрямилась и уставилась на шоссе. Но продолжать прежний светский разговор о жизни стало невозможно. Мы уже не были посторонними.

Вскоре мы въехали во двор к Ренате. Нас сразу увидел сидящий у окна старик, ее отец, и подозвал к себе. Сегодня он выглядел страшнее и неряшливей, чем в наш первый визит, – нерасчесанные волосы и борода клочьями.

– Ребятки, прикурить есть?

Матвей вытащил папиросу и дал старику.

– Как Рената? Где она? – спросила я.

– Плохо с Ренатой, ребятки. Уже несколько дней моя благодетельница винцом заливается, совсем меня, старого, забыла. Если бы не соседушки, с голоду бы помер да в нечистотах утонул. У меня порой ночью конфуз случается. Хорошо, соседушки и помоют меня, и покормят. А Ренатка, что ж… Идите наверх, там она. Спит, должно быть.

Несмотря на запущенный вид, сегодня старик казался более разумным, чем в прошлый раз. Так часто бывает в семьях. Болеть может кто-то один. Второму надо крепиться!