Поцелуев мост

– Игорь никогда не упоминает о жене. А так не должно быть, если в семье любовь.

Я вспомнила встречу с Вероникой на кладбище и подозрения Татьяны. Все, конечно, возможно. Однако поддерживать надежды Ренаты не стала.

– Ну и что, если не упоминает. Это ни о чем не говорит. Мужчины вообще мало говорят о своей личной жизни. Он же тебе не жаловался на жену?

Всем известно: когда мужчина плачется на свою жизнь – верный знак, что он вновь вышел на охоту. Наши отношения с Игорем в давние времена начались с его жалоб на Ольгу.

– Зато Игорь держал меня за руку, когда учил пользоваться радарчиком.

– Не придавай, Рената, этому значения. Или между вами было что-то еще?

– Что там могло быть!.. На прогулке при Игоре всегда этот дебил – охранник. Разумеется, при нем Игорь был сдержан.

– Но дома вы ведь оставались одни?

– Когда мы были одни в комнате, я слышала, как бьется сердце Игоря! – Рената упрямо искала доказательства чувствам Игоря к ней.

– Может, у него аритмия? – неловко пошутила я.

– Что мне делать, Лена?

– Забудь о нем, Рената.

– А-а. – Рената пристально посмотрела на меня своим недавно прозревшим глазом. – Ты сама до сих пор любишь его! И ревнуешь!

– Вот еще выдумала! Дело не в Игоре, а в тебе. Знаешь, как бывает: влюбишься в кого-нибудь, а потом всю свою жизнь из-за него губишь. А он и смотреть в твою сторону не желает.

– А ты долго добивалась Игоря? Расскажи.

Я не добивалась. Меня удерживала девичья гордость – бытовало в то время такое понятие. Навязываться парням считалось неприличным. Игорь и не догадывался о моей любви или не принимал ее всерьез. А как женился на Ольге, так и я с горя замуж вышла.

– Но потом все-таки он стал твоим?

– Это как-то помимо моей воли получилось.

– Нет, я не такая. Если полюблю кого, любые преграды сломаю. Или умру, или он станет моим.

– Не надо, Ренаточка, себя дурить. Игорь – крепкий орешек. Он только с виду мягкий и приятный. Сама посуди, мог бы мягкий человек стать президентом акционерного общества?

– Он не такой, как все. Разве другой директор предприятия стал бы возиться со слепой девушкой, помогать ей?

Мне трудно было раскрыть Ренате всю сложность натуры Игоря. Он всегда удивлял меня своей противоречивостью: импульсивен и расчетлив, добр и безжалостен, умен и недалек. Каждая женщина могла увидеть в нем свой идеал. Рассмотреть что-то близкое именно ей. И беззаветно полюбить этого человека, наделив его желанными ей качествами. Для такой художественной натуры, как Рената, достаточно только одной черточки – остальное сама достроит. Седовласый респектабельный Игорь с безупречными манерами, необъятной эрудицией и отзывчивостью к чужому горю – замечательный материал для скульптора, ваяющего в своем воображении образ идеального мужчины.

Бедная Рената! Ведь ей неведомо, сколько молоденьких женщин до нее стали жертвой обаяния Игоря. И разве сама я не грезила Игорем столько лет? Но возможно, годы усмирили его мужскую прыть? Да и нынешняя жена Игоря, Вероника, моложе его на десять лет и выглядит не старше Ренаты. При такой эффектной жене ему следует не по сторонам смотреть, а за супругой приглядывать.

А может, Рената не ошибается в своих предчувствиях? Может, Игорь снова ступил на тропу завоевателя? Рената – такая чувственная девушка… И внешне привлекательная, одни волосы чего стоят! А ее недостаток с глазом почти не заметен, во всяком случае, не умаляет ее женских прелестей. Но почему я так противлюсь предположению о взаимности их чувств? Уж не ревную ли?

Чтобы отделаться от ненужных размышлений, я сменила тему разговора:

– Рената, у тебя есть уже проект новой скульптуры? Это будет фигуральная работа или абстрактная?

– Ты видишь в этом принципиальное различие?

– Все-таки фигуры привычнее, демократичнее. Они всем понятны.

– Думаю, на этот раз все будут удовлетворены.

– А подробнее?

– Извини, Елена, я не могу обсуждать еще неначатую работу.

***

В то время как Рената пылала чувствами к Игорю, у меня усиливалось влечение к Матвею. К этому тщедушному, некрасивому, но очень самобытному человеку. Матвей являл собой абсолютную противоположность Игорю: начисто лишен честолюбия, не стремится к должностям, равнодушен к деньгам.

Поведение Матвея в машине во время нашей единственной совместной поездки зацепило меня своей дерзостью и непосредственностью. Вся моя девичья, да и замужняя жизнь прошла почти по-монашески – никто не целовал украдкой в темном подъезде, не обнимал в метро, на ступеньках эскалатора. Потому-то шальной поцелуй Матвея и свел меня с ума. Но проблемы с Ренатой на время заслонили тот замечательный для меня день. И Матвей при встречах держался по-прежнему почтительно, но на расстоянии. Он снова величал меня Еленой Павловной, хотя мы и условились обходиться без отчества. Я терялась в догадках, помнит ли он ту поездку или она стала для него проходной случайностью.

В одну из суббот он привел мне на занятие детского кружка Лизоньку. В тот день мы с детьми учились разбирать цвета, подбирая гармоничные и конфликтные. Я раздала детям квадратики картона всех оттенков цветовой палитры и предложила им собрать пары дружных и враждующих квадратиков. Было очень интересно наблюдать, как дети, пользуясь только интуицией, иногда верно угадывали гармонирующие цвета, например коричневый и зеленый. Но Лиза выделялась тем, что укладывала рядом абсолютно враждебные друг другу цвета: красный и зеленый, синий и коричневый.

Но если бы такая кричащая непосредственность проявлялась только в ее художественных пристрастиях!.. Спустя лишь полчаса после начала занятия Лиза успела поссориться с половиной кружковцев. У кого-то вырывала из рук квадратики, кого-то перебивала, когда они задавали вопросы, и вообще очень ревниво относилась к похвалам, которые я раздавала другим детям. Один раз даже ущипнула мальчишку за то, что я отметила его за особое усердие ромашкой (в качестве поощрения я использовала картонки с цветочками). Я старалась поощрить всех детей. Лизу похвалила за активность и быстроту, но ей этого оказалось мало. Она требовала особого внимания.

После занятия, возвращая Лизу отцу, я тихо, чтобы девочка не слышала, выразила удивление ее поведением. Кто занимается ее воспитанием? Матвей насупился и ответил, что девочка воспитывается в детском доме – специнтернате. А он иногда забирает ее в выходные, на несколько часов, погулять. Ситуация показалась мне странной, но расспрашивать я не стала. Однако Матвей, против моего ожидания, сам был готов продолжить общение. Так же тихо, чтобы не слышали окружающие, он спросил:

– Елена Павловна, вы не корите себя за тот момент в машине?

У меня дернулись губы, независимо от меня вспоминая, какой момент Матвей имел в виду. Я облизнула их и покачала головой.

– Значит, я могу пригласить вас сегодня вечером?

– Куда?

Я подумала, что уже почти полгода живу рядом с Мариинским театром и еще ни разу не сходила на балет. А здорово пойти именно туда! Но вряд ли Матвей осилит стоимость билетов в Мариинку. Его бедность кричала о себе: синяя, линялая от времени, в каких-то пятнах куртка на синтепоне, облупленные ботинки со сбитыми набок каблуками… Летом Матвей выглядел приличнее, но добротной теплой одежды у него не было. Наверно, форменный костюм, выданный ему нормалистами, был его лучшим нарядом.