Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

– С чего ты это взяла? – по прищуренным глазам я прочитала невысказанный ответ. Я не ошиблась.

– Догадалась. Маме рассказывали в тех воспоминаниях об этих чарах. Я нашла похожую симптоматику у нее самой, пока добиралась сюда. Зачем вы это сделали?

– Некоторые смертные очень любят распускать язык, - покачала она головой. – Стоило его завязать Тадеушу уже тогда…

– Зачем вы с ней так поступили?! Что она вам сделала?!

– К сожалению, дитя мое, я не могу тебе этого сказать. Возможно, однажды это будет допустимо, но сейчас тебе нельзя этого знать. Не все свои действия я обязана кому бы то ни было объяснять. Сознаюсь, я знала, что он ее убьет… - она отвела взгляд, опуская глаза. – И ничего не сделала, чтобы не допустить этого. Более того, мне пришлось помочь этому воплотиться в реальность. Но то, что я это сделала, не говорит о том, что я хотела это сделать…

– На нем тоже что-то наложено?

– Нет. На Долохова я ровным счетом ничего не накладывала.

– То, что она, как я поняла, не верила, что он Пожиратель, это тоже следствие Чар Измененного сознания? – мои вопросы задавались быстро, как во время блиц-игры, и Анна, по всей вероятности, машинально отвечала кое-что важное.

– Да. – Она явно чуть опомнилась. – К слову, не обвиняй Наставницу Оливию, она изначально была против моей затеи. Она обожала Розалину… В общем-то, - женщина внезапно опустила голову. – И я тоже…

– Так сильно, что даже ускорили ее кончину, - не удержалась я от горького сарказма. Экала покачала головой.

– Иногда приходится пожертвовать жизнью одного, чтобы спасти многих.

– Третье правило… - пробормотала я. Перед глазами всплыл Кодекс.

– Что?

– Третье правило Кодекса. Вы его только что озвучили. К слову, ко мне это тоже относится? – прищурилась я. Анна отрицательно покачала головой. По ее достаточно пространным объяснениям далее выяснялось, что погибну я только если прикажу короне вообще самоликвидироваться. Если же я прикажу, например, начать впитывать яд Василиска, то я сама жить останусь, а вот свет, заключенный в тиаре, исчезнет. Грубо говоря, ей придет конец. И хотя мое доверие к Анне и Совету резко после всего увиденного понизилось, мне от всей души хотелось поверить в то, что это правда. Разговор о Диадеме и обо всем, что с ней связано, был долгим, достаточно для меня сложным, но постепенно ситуация прорисовалась чуть более приятная. По крайней мере, у меня зародилась надежда на то, что я сумею все-таки устоять в этой игре и одержать верх. И на то, что талисман мне не подпортит жизнь так уж сильно. Анна полагала, что если предатели будут, то едва ли кто-то из тех, кто про талисман так уж хорошо знает, чтобы им воспользоваться. Даже совсем неполные, эти ответы были все же адекватнее, чем те, что в свое время получала мама, и это меня слегка успокоило.

– Розалина ничего не сделала мне, дело тут в другом. Нужно было, чтобы ты получила этот дар, именно для этой страны. Ну и для начала вообще родилась бы, - наконец призналась Анна.

– Я с самого начала пешка в вашей игре, верно? С самого рождения, - кустик какого-то растения с узкими листочками вспыхнул. Анна щелкнула пальцами, затушив его.

– Ты не пешка. Возможно даже, что ты – ферзь, - отозвалась она. – От твоих решений на самом деле зависит довольно многое, но я не уверена, что могу по-настоящему на них повлиять. Так что уж тебя назвать пешкой точно никак нельзя.

– Что-то еще есть такое, чего я о себе не знаю? – поинтересовалась я. По крайней мере, хотя я по-прежнему на нее злилась, я хоть что-то услышала. Мама в свое время не услышала ничего… Наверное потому-то я так и осмелела, что задала Экале этот вопрос. Она призадумалась и отрицательно покачала головой. – Помимо той новости, что меня ждет от Совета, - уточнила я. Анна горько улыбнулась.

– Тебе и ее за глаза хватит, поверь, - прошептала она.

– Вы меня накажете за такую дерзость, верно? Отнимете то же, что и в прошлой реальности? – я не понимала, откуда во мне столько отчаянной решимости, но та лилась из меня, что называется, через край.

– Ты о Поцелуе? Нет, - она покачала головой. – Но, возможно, ты и сама не применишь его… Точнее, применишь, но столкнешься с определенными трудностями…

– То есть? – нахмурилась я. Внезапно мозг пронзила болезненная мысль.
– Негласное правило, да? – Анна кивнула, обняв меня за плечи.

– Хочу признаться тебе вот в чем, - она погладила меня по голове. – На самом деле за его нарушение не наказывают. И если ты выберешь кого-то вопреки ему, если будет выбор, поверь, я не имею права тебя за это осудить. Половина валькирий в такой ситуации никого не целует. Другая половина целует в нарушение правила… Ни одну еще ни я, ни моя предшественница не наказали. Многим выбор вообще не сужден, им повезло. Правило на моей памяти почти никто не соблюдал. Отсутствие наказания определило то, что его не считают обязательным. Как мне сказала моя предшественница, соблюдение этого правила показывает истинную валькирию. Не просто женщину с даром, но ту, в ком дар стал частью души. Проверка. Но ее пока никто, видимо, не прошел…

– Но ведь это же… Валькирия должна соблюдать правила! Иначе какая же это валькирия? – недоумевала я. Анна рассмеялась.

– Не все так думают, - отсмеявшись, пояснила мне она. – Про это правило, по меньшей мере.

– Вы говорите, что Негласное правило на вашей памяти почти никто не соблюдал… Почти… - я облизнула вмиг пересохшие губы. – Кто-то все-таки это сделал, так?

– Одна валькирия, это произошло много лет назад. Ее звали, - она взглянула мне в глаза. – Анна. Ей было ровно столько же лет, как тебе сейчас, но тогда она считалась достаточно зрелой дамой. Ей дано было право полюбить самой, - я не сводила взгляда с ее глаз, где-то далеко в глубине которых засветилась боль воспоминаний и сожаления о чем-то. – У нее был прекрасный муж, и они любили друг друга. Но шла война валькирий и Хранителей, страшнее, чем нынешняя… И однажды сестра Анна получила приказ защищать ребенка, мальчика, семи лет. Он был волшебником, и ему суждено было войти в число тех, кто поможет восстанавливать пошатнувшееся мироздание. Хранители же хотели убить его, пока он был еще маленький… И однажды ночью они нашли Анну и ее подопечного. Их было девять, они любят это число. Анна защищала мальчика, но сил ей едва ли хватало. И тогда Годрик пришел на помощь жене… Они одержали победу, сбежать удалось лишь двоим Хранителям из девяти, но сестра Анна не успела обрадоваться. Она увидела, чего стоила эта победа, чем она кончилась… Мальчик был мертв, а Годрик, раненный, истекал кровью… Одного взгляда хватало, чтобы понять, что ему не жить… - она внезапно закрыла лицо руками и какое-то время молчала. Наконец, отняв руки от холодного лица, продолжила, казалось бы, спустя вечность. – Она хотела было поцеловать мужа, как обычно в таких случаях и бывает. Но тут взгляд ее упал на мальчика, чья жизнь не успела толком даже начаться. Она вдруг представила, как отчаянно кричит мать, потерявшая сына, как потерянно смотрит на тело его отец, какую боль испытают те, кому дорог этот ребенок, в то время, как она будет наслаждаться счастьем своей семьи. Вина сжала сердце… Годрик, вероятно, проследил за направлением моего взгляда, - по всей видимости она, погрузившись в страшные воспоминания, забыла о форме повествования и начала рассказывать уже от самой себя, выплескивая эмоции в свои слова. Преобладающей из них была боль. – Он собрал все силы и улыбнулся мне. И сказал, что не осудит любое мое решение. Это были его последние слова… Думаю, - она посмотрела на меня. Слез на ее глазах не было, но белки ощутимо покраснели. – Не стоит уточнять, кого именно я поцеловала. И хотя мне было страшно больно и сердце рвалось на части, и хотя ушла часть меня самой, вместе с ним, когда я увидела счастье в глазах родителей мальчика, я поняла, что сделала правильный выбор. И знаешь, - задумчиво произнесла Анна. – Даже до того, как я стала той, кем стала, у меня не было чувства вины перед ним… Уважение к его смелости, благодарность за то, что он пришел на помощь и успел, сожаление о том, что наше счастье было недолгим, но вины нет.

– Можно спросить?
– я просто не знала, что ей ответить. За ее образом всегда стояло нечто ледяное, лишенное эмоций. Но сейчас на меня смотрела обычная женщина, потерявшая любимого человека, пусть и бесконечно давно. И по опущенным плечам и опухшим векам я понимала, что в этот момент она была настоящей, искренней… В какой-то мере все-таки человеком…

– Конечно, милая, - она слабо улыбнулась мне, натягивая на лицо маску непроницаемости. Но я теперь понимала, что это все-таки маска. Что какие-то эмоции ей все же присущи…

– Если вдруг… - я не сумела договорить, что именно «вдруг». – В случае выбора… Я же смогу подумать перед этим? – мне было страшно при одной мысли о том, что я попаду в такую ситуацию… Но если это было суждено, этого нельзя было изменить. Мне оставалось только молиться, чтобы это были не Северус, Гарри или отец. И уж тем более не два из них троих. Такой выбор я бы просто не осилила… Сердце разорвалось бы раньше…

– Конечно. Но помни, что чем дольше ты решаешь, тем больше от них уходит надежда вернуться. Воскресить можно…

– Лишь пока душа не отошла в мир иной, я помню, - кивнула я.

– Так вот. Раздумывая слишком долго, ты рискуешь выбор сделать, и Поцелуй потратить, но никого не вернуть. Ты отдашь свою жизненную силу, но ничего не получишь взамен. Такое случается пару-тройку раз в столетие. Думают слишком долго, увы…

– Спасибо за то, что уделили мне так много времени, - я встала и поклонилась привычным движением. – И да… Мне очень жаль, что у вас с Годриком… Я понимаю, это прозвучит глупо, но я искренне соболезную… - благодарная улыбка послужила мне ответом. И уже когда я почти зашла в коридоры дворца, вслед мне раздалось:

– Помни, если предстанешь перед выбором, что бы ты ни решила, никто тебя не осудит. Но я надеюсь, я искренне надеюсь, что тебе не придется это пережить, Кэтти…

– Я тоже, - буркнула я себе под нос, направляясь обратно к Совету. Мне, успокоившейся, уже не хотелось причинять им вред даже в виде снятия с должностей. Они должны были мне что-то сказать и я давала им такую возможность. При одной мысли о том, что это может быть, сердце сжималось. Анна объяснила мне причину лжи, подтверждая слова Майкла, но значение ужаса Совета не открыла… И когда я предстала перед Советом, сердце рухнуло вниз. Сестра Франческа подошла ко мне, мягко коснулась плеча. По скорбному выражению их лиц я поняла, что услышу что-то очень страшное.