Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души
Шрифт:
Никто не спорит с тем, что факел в руке статуи в нью-йоркской гавани продолжает маяком светить всему миру, однако он также отбрасывает очень длинную и мрачную Тень. И это относится и ко всем остальным нациям! Коллективная, совокупная, институциональная Тень всегда содержит в себе неисследованную Тень каждого из нас. То, в отношении чего мы бессознательны, чего не желаем замечать, привнесет свою долю тьмы в нашу коллективную институциональную Тень. На протяжении многих лет мальчиком для битья, излюбленным объектом нападок моралистов и общественных критиков оставалась нацистская Германия, ставшая как бы испытательным полигоном прочности западных человеческих ценностей и цивилизационных институтов. Но и там, что совершенно очевидно, нравственные, образовательные, религиозные, научные институты оказались не способны предотвратить диктатуру Тени. У нас есть полное основание спросить – как могло получиться так, что культура, которая дала миру Гете и Бетховена, произвела на свет таких свиней, как Геббельс и Гиммлер? Как на свободных выборах могла она отдать предпочтение австрийскому капралу, этому ничтожному социопату, и вручить ему свою душу? Как могла она обрушиться на свои этнические меньшинства и своих недееспособных граждан, посвятив свои инженерные способности решению проблемы массовых перевозок и эффективного уничтожения людей в лагерях? Как вышло, что древнее дерево, дуб Гёте, под которым
74
Бухенвальд, дословно «буковый лес». Немецкое слово Buche — «бук» – созвучно с Buch — «книга».
75
Культура поэтов и мыслителей стала культурой судей и палачей.
В то же самое время большинство американцев остаются в пугающем неведении относительно того, что касается Тени их собственной истории. С нации, которая с гордостью называет себя оплотом свободы, но прежде узаконила рабство, целенаправленное уничтожение коренных цивилизаций, лишь в последние десятилетия поставила вне закона расовую сегрегацию и дискриминацию по половому признаку и по-прежнему сохраняет законы, дискриминирующие сексуальные идентичности и предпочтения, – с такой нации тоже есть что спросить. В особенности же с тех наших школьных учителей, которые не способны представить темные грани нашей истории, чтобы в противном случае нам не увековечить эту зачищенную, самодовольную историю. Но спрос вдвойне с наших проводников нации, разменивающих наивысшие принципы американского эксперимента ради собственного переизбрания на повторный срок. И еще с тех, кто своими голосами отправил их на этот высокий пост.
Под спудом каждой цивилизационной фантазии любой институции лежат архаические моменты тревожного менеджмента и своекорыстного интереса. Когда активируются обе эти опасности, институции, подобно индивидуумам, склоняются к регрессии и отказу от своего первоначального видения. Подобная регрессия ведет к многообразию проявлений фундаментализма, потому что всякая форма фундаментализма мотивируется страхом и каждая из них остается заложницей некоей идеологии, безусловного объекта поклонения, ибо идеология эта сулит избавление от того, что кажется таким пугающим. Нет, ни одна разновидность фундаментализма не служит злу сознательно, но своей неспособностью к самокритике фундаменталисты создают чудищ истории – погромы, инквизиции, преследования и насилие, молчаливых спутников верноподданнического рвения. Пройдясь по концентрационному лагерю Дахау, Грегори Кэртис пришел к такому заключению:
Ничто так не угнетает душу в Дахау, как знание, что эту огромную машину зла невозможно было выстроить и управлять ею во имя зла. Столько энергии могло породить только служение какому-то идеалу. Невольно возникает вопрос: как это могло случиться? Ответом будет – они верили [76] .
Мы можем надеяться, что нам, возможно, удастся обойтись без фанатизма «истинно верующих» и позволено будет признать, что все мы, как есть, в действительности находимся в бессознательном – члены племени честных сомневающихся. Но институции, как и индивидуумы, составляющие их, подвержены регрессии и, как следствие, скатываются к ментальности осажденных. Да, на рынке идей побеждают лучшие, те, что действительно работают. Однако любое смещение в нашей нравственной или интеллектуальной убежденности запускает компенсаторный крен к жесткому, непоколебимому убеждению. Любая эрозия предположений и допущений возбуждает рвение к реакционному возрождению. Это защитное движение есть в каждом из нас, потому что в каждом из нас есть фундаменталист. Как результат, открытость в поисках истины и желание признать неуловимую сложность всех великих загадок низводится до некой истерической бравады и стремления заглушить голоса несогласных. Когда эта неопределенность преобладает, люди готовы проглотить что угодно. Юнг говорил об этом:
76
Curtis. Why Evil Attracts Us // Facing Evil. P. 96.
Только лишь метафизические идеи утратят свою способность пробуждать в памяти первоначальное переживание, они не только становятся бесполезными, но на деле оказываются существенными препятствиями на пути к более широкому развитию. Цепляясь за собственность, некогда означавшую богатство, перестаешь замечать, какой недееспособной, несуразной и безжизненной она становится, и тем упрямее держишься за нее… В результате мы видим… ложный дух самомнения, истерии, ограниченности, преступной безнравственности и схоластичного фанатизма, поставщика мишурных духовных товаров, псевдоискусства, философской невнятицы и утопического надувательства, пригодных разве что на то, чтобы их оптом скормили современному человеку толпы [77] .
77
Jung. Aion // CW 9ii. Par. 65, 67.
Естественно, и у каждой страны есть своя Тень, своя темная история нетерпимости, расизма, подавления коренных народностей или этнических меньшинств. За одним из множества примеров, которые можно было бы здесь привести, обратимся к смелой и содержательной книге «Индейское зеркало: Рождение бразильской души», которую написал о своей национальной истории мой бразильский коллега Роберто Гамбини. Миссионеры-иезуиты принесли свое христианство цивилизации индейцев и уничтожили эту цивилизацию именем Спасителя Мира. Вооружившись набожностью «реальной политики», они спроецировали свою Тень на более простую культуру, прежде жившую в полной гармонии с окружающей средой. Как отмечает Гамбини, «европейцы превратили духов леса в Дьявола христианской религии, индейцам же отвели исключительное место – своих жертв» [78] . Гамбини цитирует не только светские исторические анналы, но и письма миссионеров-иезуитов, отправленные в Португалию: «В восприятии иезуитов XVI века, – пишет он, – как и белого человека в Бразилии, с той поры свет никогда не касался индейцев. Их природа, их культура, их тела и души
неизменно считались принадлежащими темной окраине человеческого бытия» [79] . Еще одну иллюстрацию бессознательной жизни и ее разрушительных проекций можно усмотреть в той нерешительности, с которой иезуиты входили в среду порабощенных ими туземных племен: «Проблема также существует с посещением их деревень, поскольку невозможно отправляться туда в одиночку. Деревенские улицы полны женщин, и все мы, вступая в их поселения, испытываем священный страх» [80] . (Подумать только, какими страшными, должно быть, казались им эти женщины! И в чем состоит проблема – в туземных женщинах или в монахах, подавленных материнским комплексом, боящихся собственной природы?)78
Gambini. Indian Mirror: The Making of the Brazilian Soul. Р. 1 2 5.
79
Ibid. Р. 120.
80
Ibid. Р. 136.
Откуда же тогда происходит эта пугающая темнота – от души туземца или от Тени высокомерия, империализма, гордыни, женоненавистничества европейца, его бессознательного? Как могут «цивилизованные нации» раз за разом придумывать рациональное объяснение захвату чужих земель и культур, принося им свое неизученное сердце тьмы? Ответ очень прост: нужно лишь найти «обоснование», потому что «обоснование», мнимая «справедливая причина» может оправдать что угодно. Эта печальная хроника низменных мотивов и надменных комплексов, одурманивающих сознание, обнаруживается повсюду и представляет собой тайный, теневой позор нашей западной фантазии прогресса. Рабочая метафора у Гамбини: индейцы как зеркало европейской души, ее мрачное отражение в этом зеркале, ибо мрачный образ, который апостолы веры, спасения и прогресса не захотели признать своим отражением, они спроецировали на коренные народы. (Лишь в 1537 г. Римский папа Павел III объявил, что индейцы имеют человеческую душу. До тех пор вполне законным было убивать их, как хищник убивает свою жертву.) Каждая нация, каждая корпоративная структура постоянно обращалась к образу Другого, будь то соперничающая вера, национальное меньшинство или этническая группа, чтобы не замечать «своего мрачного отражения в стекле», не видеть зверя, прячущегося во внутренних джунглях.
И разве не это противоречие между исповедуемыми просветленными институциональными ценностями и нашим реальным поведением на протяжении истории представляет собой приглашение к работе с Тенью? Где ярче свет, там и Тень длинней всего. Созидающий разум может быть обращен к разрушению, если он окажется захвачен комплексом, особым интересом или будет движим страхом. Не задумываться об этой непреходящей дилемме – не только абдикация сознания, это верная гарантия ее повторения. Юнг написал цикл эссе, посвященных феномену Германии, которые можно читать бесконечно. Он обращал внимание на то, что исторические и социально-экономические условия в Веймарской республике привели как к экономическому коллапсу, так и к упадку культуры. Перед лицом этой депрессии выросло сверхкомпенсаторное превосходство. (Когда я вполне осознаю свое незавидное положение, можно попробовать ощутить хотя бы свое превосходство над тобой. Этот упадок духа поможет мне оправдать почти все, что угодно.) Кроме того, продолжает Юнг, под институциональными ценностями иудео-христианской традиции по-прежнему протекают языческие энергии. За инструментами научного достижения упорно сохраняются теневые программы страха, контроля и доминирования. Все, что отрицается внутри, не замедлит прорваться во внешний мир. Как пророчески заметил поэт XIX века Генрих Гейне, нация, сжигающая свои книги, однажды отправит на костер свой народ [81] .
81
Das war ein Vorspiel nur, dort, wo man B"ucher verbrennt, verbrennt man auch am Ende Menschen («И это только прелюдия, ибо там, где в костер бросают книги, в конце концов однажды отправят туда и людей»).
И вот еще один пример в том же ряду, на этот раз из Франции послевоенной эпохи. Дуг Сандерс в «Торонто глоб энд мейл» передает историю более чем двухсот тысяч детей, родившихся от немцев-солдат у матерей-француженок за время войны. Быстрая капитуляция Франции, поражение и оккупация наложили на всю нацию болезненный отпечаток унижения, кроме того, к движению Сопротивления примкнула лишь незначительная часть французов. Все вместе взятое вылилось в стремление обелить себя, в защитное отрицание, а также в преследование детей, родившихся в это бедственное время. И только теперь голос этих детей был услышан. Лишь на склоне лет многие из них смогли рассказать, каким отчуждением, деградацией, физическим и психологическим унижением оказалась наполнена их жизнь – и только потому, что они были «не теми» детьми. Преступление их состояло не в том, что они родились «внебрачными» – они стали живым напоминанием голлистской Франции, как много французов стало коллаборантами и сотрудничали с врагом. С пожизненным прозвищем enfants maudits, «проклятые выродки», их существование обернулось сплошным проклятием и в то же время живым доказательством того, сколь болезненной может оказаться встреча лицом к лицу с национальной Тенью.
Сёрен Кьеркегор заметил как-то, что «толпа истины не слышит». Наша глубочайшая надежда в отношении демократии заключается в том, что хотя бы время от времени толпа все понимает как следует. И все же всякий раз, стоит лишь выйти за пределы совести и сознательности индивида, как в игру вступают другие силы. Взаимодействие комплексов, коллективная инфекция психологических токсинов, проективная идентификация – все это может привести к психиатрическому состоянию, известному как folie deux, или «парная мания».
Нам нужно создавать институты всякий раз, когда мы испытываем нужду в том, чтобы провозглашать, сохранять, передавать ценности, представления, программы, причины и откровения. Институция – это формальная структура, созданная с целью сохранения и передачи ценностей. Однако, как не раз уже было подмечено на протяжении истории, институты со временем приобретают свою собственную идентичность, свою движущую силу и по иронии судьбы нередко переживают видение и ценности своих основателей, по мере того как они продолжают расти и усложняться от поколения к поколению. Всем нам доводилось быть жертвами бюрократов, все мы чувствовали себя обезличенными, столкнувшись с институтами. Институты имеют склонность к непомерному разрастанию и к перегрузке администрацией в верхах, к тому же в конечном счете они обзаводятся собственными структурными, своекорыстными ценностями, которые могут противоречить первоначальному предназначению учреждения. В частности, с течением времени институты переходят к обслуживанию двух абстрактных принципов более, чем основополагающих ценностей: