Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души

1 Сохранение самого института даже после того, как он утратил смысл существования, противореча ценностям, заложенным в его основание [82] .

2 Поддержка, выживание и наделение привилегиями своей жреческой касты, будь то профессора, священнослужители, политики или президенты корпораций.

Как видим, институты могут отбрасывать очень обширную Тень. Те, кто работает в их стенах, часто оказываются в ловушке собственных тавтологических оправданий: «Мы делаем это, потому что мы это делаем» – вместо того, чтобы задаваться вопросом об обоснованности самих устоев института. Институты могут обезличивать, ломать несогласных и реформаторов и отходить от принципов, которым были призваны служить от момента основания. Каким бы ни был институт, будь то корпорация, религиозное, академическое или благотворительное учреждение или же правительство, он обладает своим ограниченным видением и всегда порождает свою теневую программу и теневую стоимость. Много ли найдется институтов, настолько свободных от предрассудков, возглавляемых личностями столь прозорливыми, чтобы самостоятельно принять решение и завершить свою работу, как только цель достигнута или перестала быть значимой?

82

К примеру, как могла церковь создать Инквизицию с этим внушающим ужас эвфемизмом аутодафе («акт веры»), ломать кости инакомыслящим или просто тем, кто казался подозрительным, и все во имя того человека, чья жизнь лучилась любовью и терпимостью?

Никто не описал этот повторяющийся институциональный кошмар лучше, чем Франц Кафка в своих романах «Суд» и «Процесс». Днем он работал клерком в страховой корпорации, а по ночам, возвращаясь домой с работы, писал свои грустные притчи о бездушности своего современника. В рассказе «Исправительная колония» Кафка дает описание одной из ее жертв, на теле которой красуется жуткая надпись «Уважай своего начальника». Может ли быть лучший портрет фашистской ментальности, так часто составляющей основу общественных организаций? При жизни Кафка казался человеком, наделенным фантастическим, даже болезненным воображением. Кто мог предположить, что пройдет всего несколько лет, и его три сестры и возлюбленная Милена Есенская будут отправлены на верную гибель в Аушвиц волей государства, того самого института, смысл существования которого изначально заключался в защите своих граждан? В «Превращении» он показывает человека, превратившегося в гигантское насекомое, как метафору радикальной деперсонализации. Нелепица, казалось бы! Но уже очень скоро его соплеменников государственные институциональные власти назовут Ungeziefer, паразит, именно с целью их деперсонализации. Теперь тех, кто стал «лишь насекомым», со спокойной совестью можно будет убивать тем, кто воспитан в христианских институтах. Какими напуганными, неуверенными в себе должны быть люди, чтобы пытаться уничтожать других людей?

Именно это размывание старых «незыблемых истин» послужило толчком к росту фундаментализма во всем мире. Исламский, иудейский или христианский фундаментализм будет процветать среди страха и неуверенности? [83] Из стана фундаменталистов хорошо видно, каким неимоверным соблазном обладает наркотик изобилия и светских развлечений, и это придает искренности вере в то, что «эта дорога ведет к пропасти». С эрозией племенных мифологий искажения и искривления быстро заполняют этот зияющий провал. Но подобное размывание незыблемых прежде истин не дает права одному человеку навязывать свои убеждения другому, особенно если такие убеждения мотивированы страхом, даже нетерпимостью. Сердцевиной их страха будет Тень насилия: то ли открытого терроризма, то ли стремления доминировать над другими и избавляться от несогласных. И неважно, прибегают ли они к помощи «полиции мысли» или к полицейским дубинкам, именно это теневое насилие больше всего вредит людям [84] .

83

Любопытный, не правда ли, факт, что подобные кричащие проявления фундаментализма – порождение западного монотеизма? Те восточные религии, что признают относительность и непостоянство сущего, видимо, способны предложить и более гибкую психологию. Возможно, приняв непостоянство, лежащее в сердцевине natura naturans, они становятся менее догматичными, не так шарахаются от перемен.

84

Джон Стюарт Милл заметил, что люди не навязывают своей воли другим людям единственно по той причине, что это не в их власти. Но некоторые все же стремятся к такой власти, бесконтрольное пользование которой приводит к тирании немногих над большинством.

Одно из базовых психологических наблюдений звучит довольно резко: «То, что ты видишь, является компенсацией того, чего ты не видишь». Другими словами, воинствующая убежденность, религиозное рвение, с трудом скрываемая враждебность – все это верные признаки тайного сомнения и уныния. То, что я не способен признать в себе, по определению представляющее собой теневой момент, я буду воинственно отвергать в окружающем мире. Вот почему я становлюсь фанатиком и просто обязан заставить тебя согласиться со мной, даже вырвать согласие силой, если понадобится. Если же ты во всем согласен со мной, значит, я несомненно прав и, следовательно, моей безопасности ничто не угрожает. Много ли найдется тех, кто способен признать историческую случайность своей веры, случайное совпадение времени и места, приведшее к ее появлению, или свое нервное желание принадлежать к консенсусу? Тень принуждения редко, если вообще когда-нибудь, открывается уму истинно верующего, который ищет оправдания своим действиям со стороны других людей, стремится к тому, чтобы укрыться от пугающей неоднозначности и поменьше думать самому.

Как однажды заметил Артур Мизенер, «сомнение – вот твой истинный учитель». Но, беспокоясь о своей безопасности, мы меньше всего настроены сомневаться и с легкостью отбрасываем копившиеся веками достижения учености и научных выводов. Будь то Ближний Восток или Соединенные Штаты, меньшинство узколобых фанатиков, подняв шумиху и сея распри, захватывают контроль над национальными правительствами с целью навязать свои ценности большинству. Мой внук Николас, которому всего семь лет, как-то пришел домой весь в слезах: какой-то уличный проповедник расписал ему адские мучение, узнав, что он не верит в Иисуса Христа. Другая такая самозваная благодетельница появилась на пороге у моей дочери и поставила ее в известность, что она, соседка, и учительница из их общеобразовательной школы теперь будут заниматься религиозным воспитанием детей. Какое высокомерие и какая Тень! Чего ради ребенком, да и кем угодно, должна управлять чья-то эмоциональная незрелость, чья-то неспособность терпимо относиться к неоднозначности жизненных явлений? Назойливые церковники в этом напоминают домашних тиранов, число которых пополняется за счет слабых и озабоченных личностей. Своей психопатологической взбудораженностью и потребностью управлять остальными они сами же опровергают корневые заповеди и парадигму жизни своих пророков-основателей.

Еще один современный пример институциональной Тени на рабочем месте: когда в учебные аудитории вполне компетентных учителей, преподающих научные дисциплины, вторгаются некие предвзято настроенные «группы влияния», пропагандисты псевдонауки. Захватывая местные школьные комитеты, оказывая давление на руководство школ и на тех, кто пишет школьные учебники, эти неучи, не сведущие в столетиями накопленных знаниях или озабоченные их возможными теологическими импликациями, навязывают свои ценности квалифицированным профессионалам. И это не вопрос выбора между так называемым «разумным замыслом» (какая удачная игра слов, ибо кто может быть против «разума» или «замысла») и «эволюцией».

Первое звучит современно, даже стильно, а второе – навевает уныние, бесчисленными веками своего разворачивания. Скорей, теневым здесь будет движимое комплексом невежество, подменяющее метафоры теологии метафорами науки. И дело не только в том, что можно «верить» в обе метафоры, отвергать любую или обе из них, совершенно необходимо, чтобы осведомленная общественность понимала, что речь идет о метафоре, и видела разницу между теологическим умозаключением и терпеливым созиданием теории, ее тщательной проверкой и видоизменениями, когда начнут поступать противоречивые данные. Трудно поверить, что XXI век по-прежнему тащится в хвосте знания века XIX или намерен воспроизвести фиаско антидарвинистов в Дейтоне, штат Теннесси, в ХХ веке. (Не может не возмущать и тот факт, что даже президент Соединенных Штатов, призванный вести свободный мир в XXI век, бросает свое безграмотное слово на чашу весов в эти дебатах [85] .) Невольно вспоминаются высокомерный епископ Уилберфорс, который в противоборстве мнений XIX века отстаивал дословное прочтение древних текстов и отвергал более умеренный подход ученого Томаса Гексли. После того как невежественный епископ попытался высмеять представление об обезьяне как нашем предке, Гексли дал свой знаменитый ответ:

85

В 1925 году в городе Дейтон, штат Теннесси, состоялся широко известный процесс по делу учителя Джона Скоупса, упоминавшего на своих уроках теорию Дарвина. Судебное разбирательство получило широкую огласку и вошло в историю как «обезьяний процесс». За введение в школьную программу «теории разумного замысла» наравне с теорией эволюции активно выступал бывший президент США Джордж Буш. Однако в декабре 2005 году Федеральный Суд отверг это предложение. Тем не менее «разумное начало» преподается как школьный предмет во многих штатах США. – Прим. пер.

…человеку нет причины стыдиться того, чтобы обезьяна считалась его дедом. Если бы был такой предок, воспоминаний о котором я устыдился, то им был бы человек… который, не довольствуясь сомнительным успехом в своей сфере деятельности, погружается в научные вопросы, не обладая подлинной осведомленностью в них. И все для того, чтобы своей бесцельной риторикой внести еще большую путаницу и отвлекать внимание слушателей от подлинного предмета обсуждения многословными отступлениями от темы и искусным обращением к религиозным предрассудкам [86] .

86

Цит. по: Shattuck Roger. Forbidden Knowledge: from Prometheus to Pornography. Р. 36. Не будем забывать и о том, обычный человек того времени в порядке вещей принимал утверждение епископа Ашера, что мир был сотворен в воскресенье, 23 октября 4004 года до Р. Х., при всем том, что уже имелись значительные геологические данные и ископаемые находки, отодвигавшие этот срок на миллионы лет назад.

Посыл философии и в большинстве случаев научной практики – истина до конца не выяснена, любая истина, которую мы открываем, вскоре устаревает, когда открывается более изощренный вопрос. Жить с сомнением, готовность сдать в утиль свои прежние гипотезы, открытость к противоречию – все это лежит в сердце и науки, и зрелой религиозной веры. Неспособность фундаментализма к самокритике, к исследованию зияющего провала между намерением и результатом основывается по большей части на неисследованном высокомерии и на защите, в значительной степени бессознательной, от сомнения. Однако Юнг указывал:

Люди, которые просто верят и не думают, постоянно забывают о том, что они тем самым постоянно открываются перед своим худшим врагом – сомнением. Там, где правит убеждение, на задворках прячется и сомнение. Но думающие люди приветствуют сомнение – оно служит им важной ступенькой к лучшему знанию… Верующему не следует проецировать сомнение, своего привычного врага, на мыслителя, тем самым подозревая того в разрушительных замыслах [87] .

Три с половиной века назад амстердамский шлифовщик линз Барух Спиноза был навсегда отлучен от своей синагоги. В чем заключалось его преступление? Он заметил, что его единоверцы, сами беженцы от преследований фанатиков-испанцев, с фанатическим упорством придерживались своей версии истины. С грустью, но пророчески он делает вывод, что «никакая группа или религия не может с правом притязать на непогрешимость знания того, насколько Творец благосклонен к их верованиям и традициям… Он понимает, сколь сильна в каждом из нас склонность отдавать предпочтение тому, что почиталось истиной в той среде, где нам довелось родиться. Самовосхваление вполне может оказаться невидимыми подмостками религии, политики или идеологии» [88] . Наградой Спинозе за то, что он указал нам на Тень, которая и доныне скрывается в нашем обществе, стало изгнание.

87

Jung. Psychology and Religion: West and East // CW. 11. Рar. 170.

88

Goldstein. Reasonable Doubt // The New York Times. 2006. July. 29.

Большинству психотерапевтов приходится немало времени отдавать исправлению того вреда, который причиняется даже самыми благожелательными институтами. Один из них – это, конечно же, тот незаменимый институт, который мы называем «семья», необходимый для воспитания и охраны ребенка, но часто становящийся ятрогенным дистиллятором, в котором постоянно калечится детская душа. Иногда институт называется «институтом брака», где двое клянутся в вечной любви, а затем портят друг другу жизнь. (Как тут не вспомнить старую шутку: «Семья – это ячейка общества, но кто может высидеть весь век в ячейке?») Да, институты состоят из обычных людей вроде нас с вами, следовательно, благодать, понимание и прощение – необходимые предусловия исцеления. Лично меня больше всего огорчает то, сколько вреда причинили религиозные институции. На словах служа Богу и человеческой душе, они нередко инфантилизируют и запугивают тех, за кого несут ответственность. Вот и сегодня я получил письмо, запись серии снов, от одного семидесятилетнего человека, который, к его огромному смущению, во сне должен был в присутствии других людей испражняться и при этом скрывать этот факт. Когда мы начали исследовать, что из своего прошлого, теперь бесполезного, ему следовало отбросить, но в его ощущении делало его объектом критики и насмешек, он тут же указал на свое религиозное воспитание, управлявшее всей его жизнью посредством вины и страха. Такова эта долгая мрачная Тень, ранившая как минимум стольких же убежденных верующих, скольким она принесла облегчение.