Почка для Президента

Они подошли к нему и положили в коробку две купюры по двести рублей. Народу вокруг было немного и вряд ли кто обратил внимание на подошедших к инвалиду двух молодых мужчин. Одинец спросил:

– Не холодно, Ваня, тут сидеть?

– А ты сам посиди, тогда узнаешь, - Горелов завелся с пол-оборота.

– А как насчет того, чтобы погреться?
– Одинец указал на рукой на "шевроле".
– Там уже ждет тебя твой коллега, может, поговорим?

– Гуторь тут, зачем лезть в машину?

– Для большего понимания...Мцыри, бережно берем ветерана и несем в тачку.

– А если я не хочу?

– запротестовал калека.
– Если мне тут хорошо...Перестаньте, я буду сейчас орать...

– Несем!
– повторил Одинец и хватко взялся за отсыревший бушлат.

В машине было светло и тепло. Когда Горелов оказался в "шевроле", и увидел Татаринова, он перестал ершиться и беззлобно молвил:

– А мне, в принципе, все равно, где болтаться - в прорубе или на веревке... Мы, обрубок, кажется, с тобой знакомы?
– обратился он к Татарину.

– Однажды рядом сидели, когда в ангаре определяли калек на работу.

– ОМОН?

– Он самый!

Второго однорукого парня они забрали возле метро "Чкаловское". Его звали Денисом Бурлаченко - бывший "чеченец", раненый в первый же день вторжения в Чечню.

Игоря Каркашина, который попрошайничал у "трех вокзалов", нести не пришлось. Одинец доходчиво объяснил ему суть дела и он сам, с помощью костылей, направился на стоянку.

– Учтите, - предупредил он, не выпуская изо рта сигарету, - если кому-то ваши дела не понравятся, объясняться будете сами.

Но когда Каркашин оказался в компании таких же, как сам, тон разговора у него повеселел.

– Привет, крабы!
– сказал он и бросил вперед себя костыли. Татаринов с Бурлаченко протянули свои руки, а сзади его подсадили Одинец с Карташовым.

Импровизированное совещание они провели в южных пределах парка "Сокольники", у Егерского пруда.

Карташов остался за рулем, Одинец из кабины перебрался в салон. По предварительной договоренности с Татарином, объяснить ситуацию своим товарищам по несчастью должен был он. Но как это бывает с людьми, долго не общавшимися на нормальном человеческом языке, Татаринов начал речь с крутого мата. Однако его никто не перебивал.

Одинец устроился у перегородки, отделявшей кабину от салона, курил и одним глазом поглядывал через лобовое стекло.

– Тут разговор короткий, - продолжал между тем Татарин, - или мы будем продолжать мантулить на эту плесень, или скажем, наконец, свое спецназовское слово. Лично мне все это окуенно надоело. Я каждый день молю Бога и родную мать, чтобы они меня родили заново...

Горелов сидел, потупив взор, слизывая с губ падающие с берета капли тающих снежинок.

– Так, что ты, ОМОН, предлагаешь?
– спросил он.
– И кто эти люди? кивок в сторону Одинца.

– Это наши братаны. Они так же, как мы, ненавидят беспредел и собираются безвозмездно нам помочь. Так, лейтенант?

– Беспредел я люто ненавижу, - живо откликнулся Карташов.

– А что такие, как мы, крабы могут сделать?
– спросил Бурлаченко.

– Мы свободно своих притеснителей можем взять за письку и тряхнуть до смерти, - пояснил свою светлую мысль Татарин.
– Кто из вас знает молитву "Отче наш"? Не знаете, безбожники! А кто знает, сколько стоит то, что мы с вами каждый день испытываем на собственной шкуре?

Одинец решил внести ясность.

– От вас, братцы, требуется единственное - очень хорошо уяснить для себя ситуацию. Чтобы потом не каяться, что поторопились, и что-то не то сделали. Поэтому я спрашиваю: считаете ли вы, что из вас сделали форменных рабов?

– Хуже!
– откликнулся Горелов.
– Мы рабы не господ, а черных подонков. Головорезов, которые держат нас в страхе и подачками в виде сигарет и хреновой водяры. Лично я уже окончательно отравился сивухой, мотор ни черта не тянет...

– Какое количество людей вы можете привлечь?
– поинтересовался Карташов.

– Как минимум полвзвода...Рыл 12-15, - за всех ответил Горелов.

– Ты, Серый, моих людей знаешь, - сказал Татаринов.
– Они пойдут на все, вплоть до уничтожения Алиевского выводка...Однозначно, всего, без исключений...

– Мы тоже пойдем, - поддакнул Бурлаченко.

– Но голыми руками их не возьмешь. Одной охраны там человек двадцать...И нужен транспорт, на такое дело на трамвае не поедешь... И для понта хотя бы пару каких-то пугачей...
– лицо Татарина озарилось торжеством.

– Транспорт и стволы - это наши с лейтенантом проблемы, - успокоил всех Одинец.
– Но при этом мы должны вернуться на базу, значит, должны подумать о грамотном отходе. Где вы, говорите, находится этот водочный завод?

– Где-то в районе Измайлово, а точнее, в Измайловской пасеке. Когда нас туда везли, один охранник выходил из машины...может, по...ть, а, может, сменить номера...Я случайно увидел указатели - поворот с шоссе Энтузиастов на лесопарк Измайлово, - сказал Горелов.

– Точно!
– воскликнул Бурлаченко, - там еще были пруды: один большой и два поменьше. Дайте карандаш, я нарисую схему, где этот клебаный ангар находится.

– Все складывается, - сказал Татарин, - для любого предприятия нужно много воды, а для водочного тем более...

– Мы начинаем серьезное дело, - подвел итог Одинец, - и не хотелось бы, чтобы потом мы искали козла отпущения. Поэтому каждый из вас пусть хорошенько подумает, а через пару дней мы вновь вернемся к этому разговору. И поставим окончательную точку. Много набирать людей не стоит, толкучка в таком деле хуже всего...Завтра, в крайнем случае, послезавтра, кто-то из нас привезет вам мобильники...Сергей, подай сюда пейджеры, - обратился Одинец к Карташову.
– Эти аппаратики легче спрятать...

– Это не проблема, заныкаем и телефоны, - уверенно сказал Горелов.

– А нас каждый вечер шмонают, - Татаринов разглаживал подсохшие в тепле усы.

– Свой телефон возьмешь у соседки, - Карташов выразительно взглянул на Татарина.
– Соображаешь, о чем речь?

– Соображаю...

– А теперь запоминайте, как пользоваться пейджерами...
– Одинец протянул Горелову шариковую ручку. Тот виртуозно зажал ее в клешне, и стал записывать номера диспетчерской.

Одинец коротко проинструктировал, после чего Бурлаченко сказал: