Почта св. Валентина

– Хор мальчиков имени Вероники Долиной?

– Разумеется.

– А может, капелла ветеранов «Мятая гвоздика»?

– Куда ж без них.

– Ансамбль шаманов «Поющие мухоморы»? Ну Сережа-а-а-а, ты та-а-кой проти-и-и-и-и-вный!

– На самом деле мы просто послушаем плеер.

– Плеер? Ты шутишь? Зачем мы ехали сюда, мальчик-маньяк?

– Я не маньяк. Хочу, чтобы ты слушала песню и глядела на бегущую воду. Понимаешь?

– Ах, воду… – протянула Ульяна, которая по-прежнему ничего не понимала. – Тогда конечно. Без воды-то куда ж. Мы на семьдесят процентов…

Скоро они дошли до реки. Асфальт закончился, под ногами похрустывал гравий. В мареве далекого Курьянова уже дрожали огоньки.

Студент долго возился со своим плеером, что-то настраивал, вставлял наушники, шевелил губами, глядя на синий светящийся экранчик. Вдалеке на железнодорожном мосту зажглись прожекторы. Наконец, как ей показалось, с облегчением Соловец протянул капли наушников. Сам плеер он продолжал держать в своей ладони. Нажав на кнопку, студент зачем-то взмахнул рукой, точно дирижер, подающий знак оркестру. В наушниках щелкнуло, послышался звук удаляющегося поезда и первые золотистые струнные аккорды.

Уехавшее лето, умолкнувшие грозы,

гул дальней электрички за мокрыми лесами,

и рвется сильным ветром вдогонку лету воздух,

но гаснут, гаснут солнца, и отсырели спички…

У него был светлый голос, сильный без напряжения.

Не уезжай, останься, не увози с собою

ночей полупрозрачность и легкую одежду,

речной воды дыханье, янтарную черешню,

волос горячих запах, прикосновенья зноя.

Вдруг с холмов мягко потекла жара, и на мгновение Ульяна почувствовала, как прохладна ткань платья, прильнувшего к телу. По мосту и под мостом вдали пробежали горячие окна поезда – четкие в небе, смутно-слитные в воде. «Как из песни», – мельком подумала она. К гитарам примкнули басы, теплый гобой провел вдалеке несколько бархатных нот. И вот что странно: музыка звучала не только в голове, девушка чувствовала ее ступнями, животом, грудью, лицом – звуки касались ее и проницали насквозь.

Потянуло жасмином – тем самым, приторно-нарядным, июньским. В роще, которая спускалась прямо к воде, завальсировали, устремляясь к реке, осенние листья, – липовые, кленовые, ясеневые – будто на дворе стоял поздний октябрь. А впереди, метров за двести, начался дождь. По крайней мере, Ульяна видела людей, спешащих в сторону станции с зонтами. Все они были в куртках, плащах, с кого-то сорвало ветром шляпу… Она догадалась вынуть капельки наушников из ушей. Музыка неслась отовсюду, а Ульяна была в самой сердцевине песни, в центре звука, внутри огромного живого клипа, а главное, эта песня была про нее, для нее, в ней.

Воздух опять изменился. С реки потянуло сыростью, длинный осенний сквозняк провел по ее голым рукам, по шее – чужой, неживой, нежеланный.

Оставь ее со мною иль забери нас вместе

на облаке последнем туда, куда уходишь…

Украдкой Ульяна взглянула на спутника. Соловец стоял, растопырив пальцы и шевелил губами. Лицо его было почти мученическим. А мир на набережной, на холмах, на реке продолжал слаженно преображаться. Она увидела, как сквозь небольшую толпу людей в демисезонной одежде с хохотом прорвалась парочка подростков, мальчик и девочка лет по четырнадцать. Загорелые, хохочущие, живые. Мальчик – в футболке и шортах, девочка – в легчайшем платье гавайских цветов. Им было так весело, так хорошо, что сразу было видно – а у этих лето. Причем не позднее, не догорающее, а вечное. Они бежали к Ульяне и Сергею, а за ними волнами катили метаморфозы: листопад прекратился, полетел тополиный пух, потом белые лепестки яблонь, опадавшие на темную речную воду.

И не стало курток с плащами, исчезли зонты, воздух снова переливался ароматами жасмина, сирени, горячего асфальта…

…где день все так же долог,

все так же скачет сердце

и так сверкает счастье —

не сдержишь, не запомнишь…

Метрах в десяти летняя парочка остановилась и обнялась. Платье девочки теребил южный ветер. А люди там, вдали, вдруг превратились в красные, зеленые, синие огоньки, которые узорами потекли вверх по темным холмам. На мгновенье безграничная музыка замерла – и без микрофона, без аккомпанемента, своим неизменно светлым голосом Сергей Соловец пропел последнюю фразу:

– Уехавшее лето…

Исчезли огоньки, отражения в реке, пропала и юная беззаботная парочка. В Коломенском наступила ночь, в которой они остались совсем одни.

На мгновение – или на минуту – Ульяна прижалась к музыканту, и на это время, сколько бы его ни прошло, биение двух сердец было важнее и чудесней, чем все случившееся с ними за огромный сегодняшний день. А сам музыкант всю силу воли направил на то, чтобы в последний момент не шмыгнуть носом.

14

Стемнин собирался на свидание как на преступление. Он испытующе смотрел в зеркало, как бы пытаясь определить химический состав взгляда: входит в него примесь предательства и лжи или одна неистовая радость? Впрочем, скорее всего, это вовсе не свидание. Пока никто не переступил черту, за которой отношения делаются тайной двоих.

«Тайна… тайна… Конечно, уже есть тайна: я ведь ничего не сказал Валентину, а это самый верный признак… Расскажи я Веденцову, не прячь от него своих планов, все могло бы оставаться безобидным… Впрочем, откуда я знаю, что Варя – та самая? Меня что, знакомили с ней, предупреждали, мол, именно к Варваре Симеониди лучше не приближаться, потому что это девушка Веденцова? И вообще, что случилось? О чем речь, любезные? Есть производственная необходимость, свадьба Никогосовых, есть идея – включить в сценарий камерную музыку. Все законно, все пристойно, вуаля! А потом… Там видно будет».

Комната сверкала чистотой. Стемнин всегда искал прибежище от беспокойства в упрощении окружающего пространства. Вытирая пыль, отрясал прах. Директор Департамента писем еще раз подошел к зеркалу. Взгляд как взгляд, прямой, открытый, никакого двойного дна, никакой уклончивости. Может, не слишком твердый взгляд, ну и ладно. Мягкость характера не грех. Некоторым даже нравится.

По небу торопились облака, от неровного света березы менялись в лице. Прохлада вела к мысли о теплых вещах, а теплые вещи – к воспоминаниям о бывшей жене: единственный приличный пуловер, который можно было надеть на свидание, купила как раз Оксана. Да, выбирать вещи она умела. Всякий раз, перебирая ее немногочисленные подарки, Стемнин думал, что в глубине души Оксана все-таки его любила. Надо бы раздать все это бродягам, выбросить, сжечь, но на это не хватало сил. Он провел рукой по мягкой серой шерсти и сокрушенно покачал головой.

Кафе было забито до отказа. Нервничая, Стемнин ждал у дверей, когда освободится столик. Следя за посетителями, Стемнин старался не встретиться ни с кем глазами, чтобы не выглядеть стоящим над душой. Наконец пара у окна поднялась, и, еле сдерживая спешку, Стемнин рванул туда наперерез другому ожидавшему мужчине. Мужчина, обнаружив маневр, с недовольно-безразличным лицом изменил траекторию, точно собирался просто совершить по кафе обход.

Едва официант унес грязную посуду и вытер со стола, появилась Варвара. Она была в темном платье, которое могло бы показаться строгим, если бы не линии облегаемого тканью тела. На ее плечах был платок таких туманных оттенков, что на их описание ушла бы добрая половина словаря Ушакова. Стемнин поднялся навстречу. Мгновенно перебрав арсенал своей мимики, девушка выбрала для него самую сдержанную улыбку.

– У меня сегодня еще встреча, так что у нас не очень много времени, извините, – сказала Варя, присаживаясь на краешек стула, словно более удобная поза была бы обещанием остаться дольше и общаться свободней.

Но худшее заключалось не в ее готовности сбежать каждую минуту и не в ее тоне. Много страшнее был золотой ободок на тонком безымянном пальце. Уговаривая Варвару Симеониди сделать заказ, Стемнин метался между догадками, пытаясь оттеснить самую очевидную: девушка замужем и любые попытки завязать с ней отношения аморальны и, что еще печальней, безнадежны. «А как же Веденцов? Видимо, тоже никак, у них был какой-то неприятный разговор, я же сам пытался их примирить. Не за ним же самим она замужем, так? Но до ссоры у них все-таки были какие-то отношения… Иногда девушки носят кольцо, чтобы отпугивать ухажеров… вроде меня, ха-ха. Раз она надела кольцо сегодня, значит, я вхожу в категорию тех, кого надо отпугивать. Да кто, вообще говоря, мне что-либо обещал? Все выдумал сам, создал из ничего ничто».