Почта святого Валентина

Он поглядел на неоконченное письмо как на бомбу замедленного действия, которую едва не привел в действие. Но не успел он мысленно отказаться от своего плана, как почувствовал безысходную тоску. Чьи чувства были в его письмах? Какова была бы цена этих слов, если бы они не задевали его самого! Он — не передатчик, не переводчик, не переносчик. Здесь, в письмах Варе, которую поначалу приходилось дорисовывать от челки до кончиков пальцев, было его сердце, оно билось в словах не слабее, чем в груди. Какая разница, откуда его вырезать — из тела или из речи. Да, он сам загнал себя в ловушку. В конце концов, выбор за Варей. Думая так, он не мог разобраться, чего ему хочется больше — ее любви или своего спасения. Но, когда Стемнин снова сел за стол и продолжил писать, он чувствовал, что каждое движение его «паркера» взрывоопасно:

«Представьте, что значит для влюбленных свадьба, особенно если они шли к ней через множество препятствий, боялись, что все сорвется. Будь у меня девушка, которую я повел бы к алтарю (или хотя бы по ковру в ЗАГСе), я захотел бы совершить для нее чудо или подвиг. Чтобы каждая минута этого дня легла в память, как кольцо в ларец и хранилась там, сияя, долго-долго, всегда. Чтобы в любой момент можно было ее извлечь, полюбоваться и понять: все живо, все цело, ничего не погасло.

Варя, вы ведь знаете, как музыка помогает сохранять воспоминания. Бывает, спустя много лет вдруг услышишь почти забытую песню — и вдруг вся жизнь того года просыпается, с волнениями, лицами, запахами… Вот об этом я хочу просить вас: мы должны найти такую мелодию, которая сохранила бы события одного-единственного дня до момента, когда, возможно, только благодаря ей они вспомнят, что значил для них тот давний день».

Он не отправлял уже написанное и многократно перечитанное письмо: слушал себя. Вот сейчас одним нажатием клавиши он выберет другую жизнь. Не сносить ему головы, если пошлет эти слова. А не отправить тоже нельзя: она должна его услышать и решить его участь. Береза мелко махала всеми листьями, как машут платком на вокзале.

2

Нюша бегала от двери к окну и обратно в какой-то накидке. Накидка стелилась по воздуху дорожкой цветного тумана гораздо медленнее Нюши. Георгий запустил пальцы в свою шевелюру и замер.

— Мы выдержим все! А родители? Почему ты их толкаешь на эксперименты? Они не молодые, они заслужили достойное обхождение! — кричала Ануш.

— Родителям не придется терпеть ничего ужасного! — неуверенно сказал Стемнин, с тревогой поглядывая на Гошу.

— Ты даже нам не говоришь, что будет, как же на это согласятся мама с папой? Пойми, это другое поколение. Там — традиции. Родственники будут обсуждать. Свадьба — событие на всю жизнь.

— Но вот именно поэтому она и должна быть из ряда вон, разве нет?

Спор, едва не переходя в ссору, тянулся битый час. Оказалось, с Ануш никто ничего не обсуждал. Она была уверена, что все произойдет, как и положено: Дворец бракосочетания, фотосессия у Новодевичьего, прогулка на речном трамвайчике с артистами эстрады, свадебный ужин в ресторане «Ной». Тут вдруг приходит Илья Стемнин и говорит: давайте-ка откажемся от обычного праздника, сделаем сюрприз, причем я не скажу какой, иначе это не будет сюрпризом.

Наконец Георгий поднял печальные глаза и медленно, взвешивая каждое слово, сказал:

— Ты не забыла ведь, Нюша, что, если бы не этот человек, мы не могли бы даже обсуждать: «Ной» или не «Ной»? Понимаешь ты, что человек десять минут поколдовал у Пашки на балконе, и вдруг оказалось, что мы можем пожениться?

— Я все помню, я…

— Так почему ты не можешь поверить, что он способен наколдовать еще раз? Кое-что такое, что понравится и тебе, и мне, и родителям?

— Да я… Да ты, Илюшечка, не подумай, я в тебя верю, но дело не в этом… — растерялась Ануш, глядя на Гошу с неприязнью.

— А в чем? Он ведь нас любит, зла нам не желает. Неужели он не позаботится о том, чтобы мы и впредь считали его своим благодетелем и лучшим другом? Разве такой день кто-то решится испортить?

Ануш затравленно посмотрела на мальчиков, а потом рукой махнула:

— Ладно, наверное, не в свадьбе счастье. А получится безобразие, посуду будешь мыть всегда ты, понятно? Всю жизнь! Каждый день и ночью тоже, если мы будем поздно ужинать. Уже внуки родятся, а ты будешь мыть посуду, сколько бы ее ни было. Мясорубка, кофейная машина и кухонный комбайн тоже считаются!

— Договорились. — Георгий сделал стойку на руках; даже в этом положении лицо его оставалось трагическим.

— И с папой будешь объясняться сам, — на всякий случай добавила Ануш, соображая, все ли выгоды извлекла из своего согласия.

— Не буду. Уже объяснился, — ответил краснокожий от напряжения жених.

После такого триумфа Стемнину больше всего хотелось, чтобы по независящим от него причинам Никогосовы вернулись к сценарию «ЗАГС-Новодевичий-трамвайчик-„Ной“».

3

Ночью дождь наспех вымыл город. Уже наступил вторник, но «Почта» так и не приступила к работе. Праздничные декорации разобрать не успели, реквизит не вывезли, а обычная мебель и компьютеры вернулись со склада в срок. Особняк был до отказа набит несовместимыми вещами. Многие сотрудники попросту не могли войти в комнаты и уже второй день подряд были распущены по домам.

На выходе Стемнин столкнулся с Валентином.

— Что скажете, Илья Константинович? Понравилось? — Валентин задал вопрос со взвинченной готовностью услышать несправедливые придирки.

— В жизни ничего подобного не видел, — ответил Стемнин.

Он поймал себя на мысли, что теперь все время будет произносить такие уклончивые фразы, чтобы не выдать себя, но и не сказать откровенной неправды. Валентин остро взглянул, но сразу отвел глаза.

Во дворе прямо посреди дорожки каменным облаком парила потерянная нимфа.

Слоняясь по бульварам, Стемнин наслаждался свободой школяра — что за радость быть отпущенным с уроков!

Вернувшись домой, он ткнул пультом в телевизор и увидел на экране кадры блокбастера: самолет врезался в окна небоскреба… «Нормальную графику делать научились, а на пленке сэкономили», — подумал он машинально. С наслаждением умываясь, Илья поглядывал в зеркало, пытаясь увидеть себя Вариными глазами. Морщил лоб, делал серьезное лицо. Вернувшись на кухню, Стемнин обнаружил на экране все те же кадры про самолет. Тот опять врезался в здание. Странно. Повтор? Включив звук погромче, он услышал напряженный голос репортера. То, что говорил ведущий, и сама картинка напоминали новости. Нет, не может быть, какой-то подвох. На всех каналах было одно и то же: самолет, врубающийся в стену небоскреба, клубы огня, дыма, пыли.

Стемнин вскакивал, метался у телевизора до глубокой ночи. Новости неслись по кругу, понемногу обрастая подробностями. Оказывается, за несколько часов до терактов раздался звонок, предупреждавший о катастрофе, оказывается, террористы проходили обучение в американских авиашколах, а за взрывами стоит миллионер из самой дружественной к Штатам арабской страны.

Это был глобальный провал всего человечества. Поначалу Стемнин даже не мог понять, что его потрясает сильнее: гибель невинных людей, уязвимость самой могущественной страны мира или поступок летчиков-террористов. Каждая новая мысль пробивала брешь все глубже, все чернее.