Почта святого Валентина

16

Вспыхнуло, зашипело, загрохотало в саду: из-под каждого фавна, из-за каждой нимфы стреляли петарды, шутихи, неслись в небо звезды и ракеты. Над головами гостей, высыпавших во двор, распускались огненные хризантемы, жаркие шары, кружева и зонтики, вспыхивали туманности, надевая на лица смотрящих маски загадочных отсветов.

При очередной вспышке (а может, прямо ею) Стемнина осенило: «Сейчас она там же, где Валентин». Он завертел головой по сторонам. Пьяные улыбки, хлопки, объятия. Валентина не было. В зале официанты-купидоны заново накрывали столы к чаю.

— Меня ищешь, сладенький? — вынырнула откуда-то лиловая маска, кладя ему руку на плечо.

— Вы Валентина не видели? Веденцова.

— Валентин — это наш святой покровитель. Ему можно молиться. Видеть — нельзя.

Пренебрегая флиртом с наемной прелестницей, Стемнин бросился на поиски, заглядывая в каждую комнату. Там, где творилось ритуальное свидание и мелькал красный змеиный хвост, сейчас было пусто. Горела единственная лампа под шафрановым абажуром, слабо освещая шелковый красный кушак, свисавший со спинки стула. Курились ароматические смолы в восточной комнате, здесь не было никого, кроме невидимых духов. Двое мужчин беседовали на лестнице, умолкнув при появлении Стемнина. Ни один из них не был Валентином. То там, то тут обнаруживались парочки, темный коридор перелетали маски, удалялись куда-то звуки тонких каблучков. Шепотки, глухая далекая музыка, за одной из дверей страстно объяснялись на непонятном гортанном наречии. Со двора продолжала доноситься канонада.

И не было нигде ни Валентина, ни незнакомки, ни радости. В приемной было пусто и темно, молчали, поблескивая, телефоны на столах отсутствующих секретарш.

Все было кончено. Сокрушенный и обессиленный, Стемнин поднимался к себе. Вряд ли его комнату превратили в какую-нибудь пещеру нимф или альков в стиле Людовика XIV. Слишком уж она мала. Из нее даже не вывезли компьютер и письменный стол. Все правильно. Его комната — келья, а не альков. Там он отсидится до конца бала, а потом вернется домой.

Наконец Стемнин приблизился к заветной двери. Но двери на месте не оказалось. Ее задрапировали какой-то черной ширмой с рисунком красного бамбука. Тем лучше. Осторожно он отодвинул ширму, а потом снова замаскировал дверь изнутри.

Зайдя в душную комнату, он включил свет и увидел: на столе лежали три футляра. Два поменьше, один — покрупнее. Тот, что побольше, был открыт, и в нем лежал смуглый золотистый альт. К стулу была прислонена виолончель, на колке которой висел смычок.

17

Шаги. Приближались шаги и голоса. Стемнин сидел, не решаясь пошевелиться, рука потянулась выключить настольную лампу, но в последний момент замерла. Он услышал, как отодвигают ширму. Ему стало смешно: он таился, как в засаде. Дверь приоткрылась, и в нее проскользнули двое: мужчина и девушка. Увидев Стемнина, мужчина вздрогнул. А вот девушка…

Стемнин подавился смешком. Это была она.

Стемнин почувствовал не радость, а сокрушительный удар. Это ей он подбирал слова, которым нельзя было сопротивляться. До нее пытался добросить свои волнения через все препятствия и запреты. Но сейчас перед ним была девушка, которая была прекрасна жестокой, недостижимой красотой. Если бы он мог видеть ее раньше, он не написал бы ни слова.

Мужчина был ровесником Стемнина. Высокий, поджарый, с небольшой бородкой, подпаленной яркой рыжиной, в очках без оправы.

Увидев постороннего, девушка перестала улыбаться, только глаза все еще были веселые, немного хмельные. Но губы тотчас надменно отвердели. Платье на гибком теле переливалось ртутью — молниеносно. Вздорный носик, высокие королевские брови, еле заметные веснушки на тонкой коже.

— С праздником! Дмитрий, — нашелся мужчина, протягивая руку для пожатия. — Это ваш кабинет? Извините, вторглись без спросу…

Внимательно взглянув на Дмитрия, Стемнин понял, что тот не соперник. Возможно, дело было в подкрашенной бородке.

— Илья Стемнин. Что вы, мерси за вторжение! Приятно обнаружить комнату такой… Был офис, а теперь — скрипки, виолончель.

Он начал сбивчиво рассказывать, как слушал оркестр в саду, как представил себя одним из музыкантов. Мужчина учтиво кивал. Девушка укладывала в футляр скрипку и не смотрела в сторону Стемнина. На стекле и на мебельном лаке отражались скользкие блики ее платья.

— Где вы выступали? Почему я вас не заметил? — спросил он девушку.

— Мы люди неприметные, играли потихоньку, — ответила она, так и не взглянув на него.

— Про себя?

— Да уж не про вас.

— Варька! — укоризненно пробасил мужчина, прижимая виолончельный смычок к стенке футляра бархатной защелкой. — Чего ты задираешься?

— Ничего, мне даже нравится, — поспешил на защиту Стемнин. — Задеритесь еще разок, пожалуйста.

Ответа не последовало. Гордая. Красивые руки. Тонкие, но не мученические. Такими руками не моют посуду, не чистят морковь или свеклу, не вытирают детские носы. Такими руками поправляют прядь волос, держат тонкую серебряную вилку, переворачивают страницу в томике Николая Гумилева. И водят смычком по струнам. Светло штормящие кудри. Теплый профиль, удивительно чистый лоб.

— Мы играли в кабинете у вашего генерального, — объяснил виолончелист. — Не знаю, для чего им это надо, если честно… «Виртуозы», «Браво», итальянец, чего еще, казалось бы…

— Послушайте, Варвара, не знаю вашего отчества…

— Можно без отчества.

— Я ведь работаю тут, веду кое-какие проекты…

Наконец она посмотрела ему в глаза.

— Вдруг когда-нибудь понадобится музыкальное сопровождение… Камерное… Лирическая ситуация, беседка, вуаль на шляпке.

— И что?

— И тут раздаются чарующие звуки. Франк, Гайдн, что-нибудь джазовое. — Стемнин внимательно следил за скрипачкой.

— Возьмите Димин телефон.

Она не откликнулась на цитату. Неожиданно на выручку пришел пестробородый.

— Варь, ты концертмейстер, пусть с тобой человек и договаривается.

— Ну хорошо, дайте вашу визитку. — Она протянула свою руку-шедевр.

— Что вы, я сам… Можете даже не давать телефона. Напишите здесь ваш почтовый адрес.

— Вот так сразу?

— Имейл, господи, ну что вы, честное слово.

Пока она писала в блокноте свой адрес, Стемнин увидел примерно в сантиметре от поверхности бумаги, как кто-то завязывает в чернильный узелок две фатальные тонкие линии.

18

Дверь снова открылась. Молча вошли две девушки. Обе красавицы, обе в таких же скользко-обволакивающих платьях, как у Варвары. Наверное, это был главный козырь их квартета: все музыканты красивые. Шуберта да Бетховена наяривать каждый горазд. А ты попробуй так наярь, чтобы и глухой получил удовольствие.

Одна из вошедших была очень высокая, с тонкими бровями и бледными глазами, другая, наоборот, маленькая, точеная: короткая русая коса, чуть раскосые скулы… Маленькая была в ярости. Нет, она не хмурилась, не сверкала очами, не скалила зубы. Она улыбалась — но так, словно была под напряжением в триста восемьдесят вольт — вокруг нее потрескивали искры.