Почтовая открытка

Досадуя на своих детей, Нахман встает из-за стола. Вена у него на шее вздулась так, что, кажется, вот-вот лопнет и забрызгает красивую скатерть Эстер. Он вынужден прилечь, чтобы успокоить бешено стучащее сердце. Прежде чем закрыть дверь столовой, Нахман просит всех хорошенько подумать и только потом решать.

— Вы должны понять одну вещь: наступит день, когда они захотят, чтобы мы все исчезли.

После его театрального ухода веселые разговоры за столом продолжаются до глубокой ночи. Эмма садится за рояль, из-за выпирающего животика немного отодвинувшись вместе с табуретом. Она окончила знаменитую консерваторию. Хотя вообще-то хотела изучать физику. Но не смогла из-за процентной нормы. Ей так хочется верить, что ребенок, которого она носит под сердцем, будет жить в мире, где сможет сам выбирать, чем заниматься.

Убаюканный музыкой, которую играет его жена в гостиной, Эфраим сидит у камина с родными и обсуждает политику. Такой приятный вечер: братья и сестры беседуют, добродушно подтрунивая над патриархом. Рабиновичи еще не знают, что эти часы станут последними, которые они проведут вместе, всей семьей.

Глава 3

На следующий день Эмма и Эфраим покидают семейную дачу, и все в хорошем настроении прощаются, твердо условившись собраться еще раз до наступления лета.

Эмма смотрит в окно повозки на проплывающие пейзажи. Она размышляет: а что, если свекор прав и разумнее было бы уехать в Палестину. Имя ее мужа в списке. Полиция может прийти за Эфраимом в любой момент.

— Что это за список? Почему Эфраима преследуют? Потому что он еврей?

— Нет, то было в другое время. Я тебе говорила: дед был эсером. Так вот, после Октябрьской революции большевики начали уничтожать своих бывших соратников: на меньшевиков и эсеров открылась настоящая охота.

И потому, вернувшись в Москву, Эфраим вынужден скрываться. Он подыскивает убежище недалеко от своей квартиры, чтобы время от времени навещать жену.

В тот вечер он хочет перед уходом помыться. Чтобы заглушить плеск воды в цинковой лохани на кухне, Эмма садится за фортепиано и начинает с силой стучать по клавишам из слоновой кости. Она не доверяет соседям и опасается доносов.

Вдруг — стук в дверь. Стучат отрывисто. Властно. Эмма идет к двери, держа руку на своем огромном животе.

— Кто там?

— Мы ищем твоего мужа, Эмма Рабинович.

Эмма просит полицейских подождать в коридоре: надо, чтобы муж успел убрать свои вещи и спрятаться в тайнике — в шкафу за одеялами и бельем сделана фальшивая стенка.

— Его нет дома.

— Впусти нас.

— Я принимала ванну, дайте мне одеться.

— Приведи мужа, — приказывают милиционеры, которые начинают раздражаться.

— Я ничего о нем не слыхала уже больше месяца.

— Ты знаешь, где он прячется?

— Нет, понятия не имею.

— Мы выломаем дверь и обыщем дом.

— Ну, если найдете его, сообщите мне! — Эмма открывает дверь и выставляет прямо под нос полицейским свое пузо: — Видите, бросил меня!.. В таком положении!

Полицейские входят в квартиру. И вдруг Эмма замечает — на большом кресле в гостиной лежит кепка Эфраима. Она делает вид, что ей дурно. Чувствует, как кепка под ее весом сплющивается и превращается в лепешку. Сердце у молодой женщины стучит от страха.

— Твоя бабушка Мириам еще только зародыш, но она уже физически почувствовала, как живот сводит от страха. Все внутренние органы Эммы стягиваются вокруг плода.

Обыск подходит к концу, но она и тут не теряет хладнокровия:

— Я вас не провожаю, а то вдруг воды отойдут! — говорит она милиционерам, побледнев. — Вам тогда придется принимать у меня роды.

Милиционеры уходят, проклиная беременных баб.

Выждав несколько долгих минут в тишине, Эфраим вылезает из укрытия и обнаруживает, что жена скорчившись лежит на ковре возле печки: живот так свело, что она не может встать. Эфраим опасается худшего. Он обещает Эмме, что, если ребенок останется жив, они уедут в Ригу, в Латвию.

— А почему в Латвию?

— Потому что она только что обрела независимость. И евреи теперь могут селиться там без прежних ограничений законов о торговле.

Глава 4

Ваша бабушка Мириам в семье ее звали Мирочкой — родилась в Москве седьмого августа 1919 года, согласно данным Ведомства по делам беженцев, которое оформляло ее документы в Париже. Но уверенности в этой дате нет из-за разницы между григорианским и юлианским календарями. Так что Мириам так и не узнает точного дня своего рождения.

Она приходит в мир с хорошим русским словом «лето», в ярком свете летнего тепла. Рождается практически в чемодане: ее родители готовятся к отъезду в Ригу. Эфраим изучал доходность торговли икрой и рассчитывает завести прибыльный бизнес. Чтобы обосноваться в Латвии, Эфраим и Эмма продали все, что у них было: мебель, посуду, ковры. Все, кроме самовара.

— Это тот, что в гостиной?

— Совершенно верно. И он пересек больше границ, чем мы с тобой, вместе взятые.

Рабиновичи покидают Москву посреди ночи. План — тайком добраться до границы по деревенским проселкам на шаткой телеге, с грудным младенцем на руках. Путь долог и труден, почти тысяча километров, но он уводит их все дальше от большевистской милиции. Эмма развлекает Мирочку, шепотом рассказывает ей сказки, прогоняя ночные страхи, и, приподнимая одеяльце, показывает из повозки мир:

— Говорят, что ночь спускается на землю, но это неправда, смотри: ночь медленно встает из земли…

В последнюю ночь, за несколько часов до границы, сидящий на козлах Эфраим чувствует, что кони как-то слишком легко идут. Он оглядывается: повозка исчезла.

Эмма поняла, что повозка отцепилась, но не могла кричать из страха, что их обнаружат. Она ждет, пока муж вернется и подберет ее, гадая, кто страшнее — большевики или волки. И Эфраим возвращается. Повозка успевает пересечь границу до рассвета.

— Смотри, — говорит мне Леля. — После смерти Мириам я нашла в ее столе бумаги. Черновики текстов, обрывки писем — из них я узнала историю с повозкой. Она заканчивается так: «Все это произошло в действительности: на рассвете, в серый час, перед самой зарей. Но по приезде в Латвию мы провели несколько дней в тюрьме из-за каких-то административных проволочек. Мама еще кормила меня грудью. Никаких плохих воспоминаний о тех днях и материнском молоке со вкусом ржаного хлеба и гречки у меня не сохранилось».

— Дальше неразборчиво…

— У нее начиналась болезнь Альцгеймера. Порой у меня уходило по несколько часов, чтобы понять, что стоит за той или иной грамматической ошибкой. Язык — это лабиринт, в котором блуждает память.

— Я знала историю про кепку, которую во что бы то ни стало надо было скрыть от милиции. Когда я была маленькой, Мириам записала ее для меня как детскую сказку. Она называлась «Случай с кепкой». Но я не знала, что это история из ее жизни. Думала, она ее сочинила.