Под деревом зеленым или Меллстокский хор
Шрифт:
В одном из таких уголков Фэнси Дэй и ее подружка Сьюзен Дьюи, дочь возчика, старались пригнуть к земле ветку, усыпанную скороспелыми яблоками. Прошло три месяца с тех пор, как Дик и Фэнси приехали вместе из Бедмута, и любовь их за это время расцвела. На пути этой любви было немало преград, и потребовалась немалая хитрость, чтобы сохранить ее в тайне, поэтому страсть все больше захватывала Фэнси, а сердце Дика - в силу тех же причин или других - постоянно переполняли самые нежные чувства. Однако радость Фэнси не была безоблачной.
– Она так богата, богаче любой из нас, - говорила Сьюзен Дьюи.
–
– По-моему, Дику вовсе незачем было идти на это гулянье, раз он знал, что я не смогу там быть, - с тревогой отозвалась Фэнси.
– Он не знал, что тебя там не будет, а потом уж было неудобно отказываться, - сказала Сьюзен.
– Какая же она собой? Рассказывай.
– Надо признаться, она довольно хорошенькая.
– Неужели не можешь рассказать толком! Ну же, Сьюзен. Сколько раз, ты говоришь, он с ней танцевал?
– Один раз.
– Ты как будто сказала "два раза"?
– И не думала.
– Но ему, наверно, хотелось пригласить ее еще раз.
– По-моему, нет. Ей-то, видно, очень хотелось потанцевать с ним еще. Да и всем другим девушкам тоже, Дик ведь такой красавчик и настоящий кавалер.
– Еще бы... Так как же, ты говоришь, она была причесана?
– Длинные локоны, волосы совсем светлые, и вьются сами, потому она и кажется такой хорошенькой.
– Она старается отбить его у меня. Да, да, старается! А я не могу носить локоны из-за этой несчастной школы. Но я все равно буду носить локоны, пусть даже мне придется бросить школу и уехать домой - буду, и все тут! Посмотри, Сьюзен, ну посмотри же! Разве у нее такие мягкие и длинные волосы, как у меня?
Фэнси высвободила из-под шляпы вьющуюся прядь и распустила ее по плечам, чтоб показать, какие у нее длинные волосы. Она глядела на Сьюзен, стараясь угадать по глазам, что думает подруга,
– По-моему, у нее волосы почти такие же длинные, - сказала мисс Дьюи.
Фэнси, полная отчаяния, молчала.
– Хорошо бы мои были посветлее, как у нее!
– печально заговорила она. Но у нее они не такие мягкие, правда? Ведь правда?
– Не знаю.
Фэнси рассеянно глянула на порхавших одна около другой бабочек - желтую и красную с черным, и тут только заметила, что к ним приближается Дик.
– Сьюзен, вон идет Дик, - легок на помине!
– Ну, если так, я пошла домой, я тут лишняя.
– Сыозен и в самом деле повернулась и ушла.
Показался прямодушный Дик, вся провинность которого на этом гулянье, или пикнике, заключалась лишь в том, что, любя одну-единственную Фэнси, он горько вздыхал без нее и тем самым лишил себя невинных радостей, которые могло бы доставить ему гулянье; он и с соперницей-то Фэнси стал танцевать с горя - просто не зная, как убить этот скучный, нудный вечер. Но Фэнси этому не верила.
Фэнси обдумала, как ей держаться. Упрекать Дика? О нет.
– Я ужасно расстроена, - сказала она, делая вид, что с превеликим огорчением разглядывает под деревом несколько упавших яблок; однако настороженное ухо уловило бы в ее голосе выжидательные нотки, - она словно хотела посмотреть, как отзовется Дик на ее слова.
– Из-за чего ты расстроилась? Что случилось?
–
– Я разделю с тобой твое горе, милая, и помогу тебе.
– Нет, нет, ты мне помочь не можешь! Никто не может!
– Отчего же? Что б там ни было, не надо так огорчаться. Скажи мне, дорогая, в чем дело?
– О, это совсем не то, что ты думаешь. Просто ужасно, и грех этот на мне!
– Грех? Да разве ты, Фэнси, способна грешить! Быть этого не может, я знаю.
– Может, может!
– твердила Фэнси, очень мило разыгрывая безутешное отчаяние.
– Я поступила дурно, и мне стыдно в этом сознаться. Никто меня не простил бы, никто! А уж ты и подавно! Я позволила себе кокетничать!
– Что? Неужели кокетничать?
– Дик с трудом сдержал готовое прорваться негодование.
– Да ведь только позавчера ты говорила мне, что в жизни своей ни с кем не кокетничала!
– Нет, кокетничала, - и так все нехорошо вышло! Я позволила другому говорить мне о любви, и...
– Боже мой! Но я прощу тебя - если это не твоя вина, - да, прощу! Теперь Дик чувствовал себя совсем несчастным.
– И ты поощряла его?
– Ах, я сама не знаю... да, хотя нет. Да нет, пожалуй, все-таки поощряла?
– А кто же это?
Молчание.
– Скажи мне.
– Мистер Шайнер.
После долгого молчания, которое нарушил стук упавшего на землю яблока, мучительный вздох Дика и всхлипывание Фэнси, Дик заговорил с непритворной суровостью:
– Рассказывай все, все как есть.
– Он посмотрел на меня, а я - на него, и он мне сказал: "Пойдемте к воде - я покажу вам, как ловить снегирей". А мне, мне так хотелось научиться, - я давно мечтала поймать снегиря! Я не устояла перед соблазном и говорю ему: "Хорошо", - а он: "Тогда идемте". И я пошла с ним к нашей прекрасной реке, и тут он говорит: "Внимательно следите за тем, что я буду делать, и тогда научитесь сами: я обмазываю веточку птичьим клеем, отхожу в сторонку и прячусь в кустах; тут прилетает умница-птичка, садится на ветку, хлопает крыльями, и она - ваша, не успеете вы и..." - и... забыла что!
– Чихнуть, - мрачно отозвался Дик из пучины поглотившего его отчаяния.
– Нет, не чихнуть, - всхлипнула Фэнси.
– Тогда, значит, "глазом моргнуть"!
– Дик говорил тоном человека, решившего узнать всю правду или погибнуть.
– Вот, вот! Потом я взялась за перила, чтобы перейти по мостику и... Вот и все.
– Ну, особого греха тут нет, - сказал Дик строго, но уже повеселев. Правда, я никак не возьму в толк, чего это Шайнеру вздумалось обучать тебя не его это дело. Однако, сдается мне, тут было еще что-то, посерьезнее, а не то с чего бы тебе так расстраиваться?
Он заглянул Фэнси в глаза. О горе горькое! В них по-прежнему читалась вина.
– Нет, Фэнси, ты сказала мне не все.
– Для добродушного юноши Дик говорил довольно сурово.
– Ах, не будь таким жестоким! Теперь я боюсь тебе сказать! Если бы не твоя суровость, я бы все рассказала - а теперь не могу!
– Ну же, Фэнси, милая, рассказывай. Я прощу тебя, я не могу не простить, клянусь небом и землей, не могу - хочу я того или нет, - ведь я так тебя люблю.
– И вот, когда я взялась рукой за перила, он коснулся моей руки.