Под маской, или Сила женщины

— Джеральд, сюда, скорее! — раздался голос Беллы с садовой скамейки, где она сидела рядом с гувернанткой. Та закрыла лицо рукой, как будто от боли.

Собравшись с силами, Ковентри медленно повиновался, причем невольно ускорил шаги, услышав слова мисс Мюир:

— Не зови его, Белла. Он-то чем поможет? — И ударение на «он» было очень многозначительным.

— Что там, Белла? — спросил он с видом куда менее сонным, чем обычно.

— Ты напугал мисс Мюир, и она подвернула лодыжку. Ну же, помоги ей вернуться в дом, потому что ей очень больно, и не лежи там больше, как змея в траве, ты людей пугаешь, — сердито обратилась к нему сестра.

— Прошу прощения. Вы позволите? — И Ковентри предложил ей согнутую руку.

Мисс Мюир бросила взгляд, вызвавший у него сильнейшую досаду, и холодно ответила:

— Это лишнее, мне подойдет и рука мисс Беллы.

— Позвольте в этом усомниться. — После чего решительным жестом, не допускающим никакого сопротивления, Ковентри продел ее руку в свою и повел к дому. Она беззвучно покорилась, сказала, что боль скоро утихнет, а когда ее уложили на кушетку в комнате Беллы, отослала его прочь, отрывисто поблагодарив. Он считал, что заслуживает большей признательности за столь непомерные усилия, однако отправился к Люсии, которая всегда радовалась при его появлении.

До чая мисс Мюир он больше не видел; здесь, в сельской глуши, они ужинали рано и никого не принимали. К ужину гувернантка, извинившись, не пришла, появилась лишь вечером, несколько бледнее обычного, слегка хромая. Но был сэр Джон, он разговаривал с племянником, и они едва обратили внимание на мисс Мюир, кивнув так, как джентльмены кивают гувернантке. Она медленно прошла на свое место за вазой, после чего Ковентри обратился к брату:

— Отнеси ей скамеечку под ноги и спроси, как она себя чувствует, Нед. — После этого он счел необходимым объяснить причину такой обходительности дяде и сказал, что травму она получила из-за него.

— Да-да. Я все понимаю. Довольно симпатичная юная особа. Не красавица, но образованная, воспитанная, а это для человека ее положения даже важнее.

— Не хотите ли чаю, сэр Джон? — прозвучал тихий голос у самого его локтя: там стояла мисс Мюир с чашками для джентльменов.

— Благодарю вас, — откликнулся сэр Джон, от всей души надеясь, что она его не расслышала.

Взяв свою чашку, Ковентри любезно произнес:

— Вы явно не из злопамятных, мисс Мюир, раз обслуживаете меня, хотя я и причинил вам такую боль.

— Это моя обязанность, сэр, — ответила она тоном, в котором явственно слышалось: «Но удовольствия я не испытываю». После чего она вернулась на свое место — очаровательно улыбаться и болтать с Беллой и ее братом.

Люсия крутилась возле дяди и Джеральда и сумела завладеть их вниманием, однако ее явно смущало, что их взгляды то и дело обращались к жизнерадостной группе у стола, что их отвлекали долетающие оттуда частые взрывы смеха и обрывки оживленного разговора. В середине рассказа о некоем трагическом происшествии, который Люсия попыталась по мере сил приукрасить, сэр Джон вдруг расхохотался и так выдал, что слушает историю повеселее, чем у нее. Люсия раздосадованно произнесла:

— А я вот знала! У Беллы нет ни малейшего представления о том, как положено вести себя с гувернанткой. Они с Недом начисто забыли о своем положении и скоро избалуют эту особу. Она проявляет определенную самонадеянность, и если тетушка не даст себе труда своевременно уведомить об этом мисс Мюир, это сделаю я.

— Только прошу, позволь ей закончить историю, — сказал Ковентри, ибо сэр Джон уже отошел к столу.

— Если этот вздор так тебя занимает, почему бы тебе не последовать дядюшкиному примеру? Я без тебя обойдусь.

— Спасибо. Я так и сделаю.

И Люсия осталась в одиночестве.

Но мисс Мюир закончила рассказ и, поманив за собой Беллу, вышла, будто и не заметив, какую ей оказали честь и какая скука охватила комнату после ее ухода. Нед подошел к матери, Джеральд отправился мириться с Люсией, а сэр Джон, пожелав всем спокойной ночи, убрался восвояси. Пересекая террасу, он отыскал глазами освещенное окно Беллиной комнаты для занятий и, поскольку ему хотелось сказать ей пару слов, откинул занавеску и заглянул внутрь. Какая дивная сценка! Белла старательно занималась рукоделием, а рядом в низком креслице сидела и читала ей мисс Мюир — свет озарял белокурые волосы и тонкий профиль.

«Романы!» — подумал сэр Джон и улыбнулся парочке романтических девушек. Впрочем, прежде чем заговорить, он помедлил немного и обнаружил, что это не роман, а историческая книга, которую мисс Мюир читала так выразительно, что каждый факт делался интересным, каждое описание характера врезалось в память. Сэр Джон любил историю, но зрение у него слабело, лишая его этого развлечения. Он пробовал приглашать чтецов, но ни один ему не подошел, и он отказался от этой затеи. Слушая гувернантку, он думал о том, как мило и гладко звучит ее голос, насколько лучше было бы коротать вечера с ней, — и позавидовал Белле, которой досталось столь ценное приобретение.

Раздался звон колокольчика, Белла вскочила со словами:

— Подождите минутку, нужно сбегать к маме, а там будем дальше читать про этого прелестного принца.

Она умчалась, а сэр Джон собирался удалиться так же неслышно, как и пришел, но его остановил странный поступок мисс Мюир. Выронив книгу и вытянув руки через стол, она опустила на них голову и отчаянно разрыдалась с видом человека, который не в силах больше сдерживаться. Сэр Джон отошел, в изумлении и потрясении, а потом весь вечер ломал голову, строя предположения касательно занимательной новой гувернантки, при этом понятия не имея, что именно на это она и рассчитывала.

Глава III. Страсти и интриги

Несколько недель в Ковентри-хаусе царило невыносимо-монотонное спокойствие, однако неприметно надвигалась буря. Похоже, приезд мисс Мюир изменил всех обитателей дома, хотя вряд ли хоть кто-то из них смог бы объяснить, как и почему. Гувернантка вела себя в высшей степени ненавязчиво и отстраненно. Посвящала все время Белле, которая быстро полюбила ее всей душой, и, похоже, по-настоящему счастлива была только в обществе девочки. Мисс Мюир проявляла заботу о миссис Ковентри, и та вскоре заявила, что у нее никогда не было лучшей сиделки. Внимание и интерес Эдварда привлекали остроумие и женская чуткость гувернантки — вскоре он уже был полностью ей предан. Люсия научилась уважать ее достижения, пусть к уважению и примешивалась зависть; томного Джеральда Джин Мюир интриговала тем, что постоянно его избегала; а сэра Джона очаровала ее уважительная почтительность и прелестные знаки внимания, которые она оказывала чрезвычайно искренне и безыскусно, чем полностью расположила к себе одинокого старика. Любили ее даже слуги, поэтому вместо того, чтобы, как многие гувернантки, быть неприкаянной одиночкой, которой не прибиться ни к высшим, ни к низшим, Джин Мюир стала центром всего дома, любимицей всех, кроме двоих.

Люсия ее недолюбливала, Ковентри ей не доверял; никто из них не сумел бы внятно объяснить, почему, да и в чувствах своих не признавались даже себе. Оба наблюдали за ней исподтишка и не могли выявить никаких недостатков. Тихая, скромная, дружелюбная и неизменно любезная, она не вызывала никаких нареканий, так что они сами дивились собственным сомнениям, которые никак не могли отогнать.

Скоро стало ясно, что семейство разделилось, а говоря точнее, двое его членов оказались предоставлены самим себе. Ссылаясь на свою застенчивость, Джин Мюир редко покидала комнату для занятий, и выяснилось, что находиться там очень приятно, — в результате Нед, его маменька, а часто и сэр Джон тоже, приходили туда послушать музыку, чтение или жизнерадостную болтовню, которая так дивно скрашивала им вечера. Люсия поначалу только радовалась тому, что ей не приходится ни с кем делить общество кузена, — а самому ему по лени было безразлично, что вокруг происходит. Но вскоре общество ее стало его утомлять, ибо умом она не блистала и не владела теми женскими уловками, с помощью которых можно очаровать мужчину и прокрасться к нему в сердце. До Люсии и Ковентри долетали отзвуки веселых разговоров, в которых очень хотелось поучаствовать, в доме играла дивная музыка; Джеральд же вынужден был околачиваться в пустой гостиной, Люсия разражалась очередной суровой тирадой, и все это время они слышали заливистый смех.