Под псевдонимом Ирина
Шрифт:
Второй вывод из моих размышлений состоит в том, что Зоя Ивановна и ее товарищи всю свою жизнь находились под пристальным наблюдением со стороны своего окружения, которое, как правило, носило субъективный и извращенный характер. Так, в довоенные и военные годы люди, если им, конечно, было известно о принадлежности того или иного лица к разведке (как Зоя Ивановна), относились к ним с чувством боязливого «уважения» и осторожности. А после ухода такого человека на пенсию боязливое «уважение» сменялось чувством брезгливого пренебрежения, но и все той же осторожности.
Помню, как Зоя Ивановна рассказывала, что жившая в одном доме с ней на Красноармейской улице Москвы поэтесса Маргарита Шагинян предупреждала соседей, чтобы они были осторожнее в общении с Воскресенской, поскольку
Подобные настроения не дают покоя некоторым людям и после смерти Зои Ивановны. 20 октября 1993 года по российскому каналу телевидения прошла передача под названием «Лясы». В этой передаче некая Марина Кудимова, живущая в Переделкине, в дачном доме, где раньше жила Зоя Ивановна, выступала с «разоблачениями» Зои Ивановны Воскресенской «за ложь в литературе и жизни». «Ложь», по словам Кудимовой, заключалась в том, что Воскресенская, оказывается, не просто полковник Советской Армии, как об этом писали раньше, а полковник КГБ. Работу Зои Ивановны в детской колонии Кудимова характеризовала как «обман детей чекисткой, чьи руки в крови».
Вот так. И это в наше время, всего за полтора года до пятидесятилетия Великой Победы, для достижения которой не жалели своих жизней миллионы советских людей, и разведчики в первую очередь.
Но справедливости ради надо сказать, что 16 июня 1994 года, но уже по первому каналу Центрального телевидения был показан фильм «Гитлер — Сталин. Тайная война», где Зоя Ивановна предстала перед телезрителями как полковник Рыбкина — аналитик, который на основании разведывательных данных предсказала дату нападения Германии на Советский Союз.
И третий, последний и главный, вывод заключается в том, что люди, о которых идет речь, были в большинстве своем начисто лишены стяжательства и вещизма. Для себя лично им ничего не нужно было. И эта черта характера, а вернее, этот образ жизни, во всяком случае у Зои Ивановны, остался до конца жизни. Мало кто знает, что известная на всю страну и за рубежом писательница Зоя Ивановна Воскресенская почти все свои гонорары перечисляла в детские дома и приюты.
Зоя Ивановна Воскресенская и ее коллеги никогда не служили себе, они служили делу, своей Родине.
Приложения
Слово о Зое Ивановне Воскресенской (Рыбкиной)
Вспоминает полковник Э. П. Шарапов
С 3. И. Воскресенской я познакомился на литературной почве.
Стремление заниматься литературным трудом появилось у меня еще во время учебы в средней школе. Было даже намерение поступить на учебу в Литературный институт имени М. Горького. Но помешали многие обстоятельства. Закончив историко-филологический факультет Ярославского государственного педагогического института имени К. Д. Ушинского, я в том же 1955 году был призван на работу в органы государственной безопасности. Но, как говорится, в глубине души всегда теплилась надежда на возможность заниматься литературой. Примерно в 1970 году я написал небольшой рассказ о деревенском мальчике, который позднее получил название «Лешка». Черновик этого рассказа всего на нескольких листах долгое время находился в одном «потайном» отделении моего портфеля. И вот как-то мы принимали в Германии писателя Михаила Стельмаха (я тогда служил там). Как часто бывает в таких случаях, не хватило водки, и, когда решили, кому бежать, я отдал свой портфель товарищу. Потом случайно портфель оказался у М. Стельмаха, который обнаружил там рассказ, прочитал его и счел нужным сообщить моему товарищу свою рекомендацию — заняться литературой… Так неожиданное участие Стельмаха толкнуло меня к дальнейшим литературным занятиям. Но напечатать рассказ было не так-то просто. И наверняка я бросил бы эти попытки, если бы не письмо того же Михаила Стельмаха.
«Уважаемый Эдуард Прокофьевич!
Извините, что не мог Вам своевременно ответить. Ваш рассказ «Счастье», по-моему, хорош, поэтичен и по-человечески, без назиданий,
без дидактики рассказывает, что такое доброе дело для человека. Не огорчайтесь, что Вас не понял корреспондент одной газеты — субъективизм не так легко изжить.Примите мои самые лучшие пожелания.
Михаил Стельмах.
Киев, 20.01.74 г.».
Это письмо и послужило толчком, поводом моего знакомства с Зоей Ивановной. Мне нужно было получить консультацию писателя-профессионала. Зная, что она когда-то работала начальником того же немецкого отдела, где работал и я набравшись храбрости, я отправился к ней на квартиру. Но об этом расскажу несколько позднее, а сейчас мне хотелось бы сказать, каким характером обладала эта женщина.
Одни говорят, что этот человек соткан из чувства добра, нежности и заботы к окружающим ее людям. Другие утверждают, что основные ее черты — это черствость, безразличие и даже жестокость по отношению к другим. Но те и другие сходятся в одном: Зоя Ивановна — человек железной воли. В действительности все эти чувства, кроме жестокости, проявлялись в ней по-разному в зависимости от того, с каким человеком ей приходилось сталкиваться и в каких обстоятельствах. Она, например, терпеть не могла в людях расхлябанности, недисциплинированности, ну и уж совсем выводил ее из себя человек-лгун. Больше всего она ненавидела ложь. А в целом — стержнем ее характера были жажда добра, желание приносить людям пользу.
Расскажу несколько эпизодов, которые показывают всю палитру ее многообразного характера.
Зима 1974 года. Декабрь. Заснеженная Москва. С трудом найдя букетик цветов (в то время в Москве было трудно с цветами, особенно зимой), еду в метро на станцию «Аэропорт» — искать Красноармейскую улицу.
По совету моего товарища, немного знавшего Зою Ивановну, я позвонил ей по телефону и попросил «оказать помощь начинающему литератору». Меня выслушали, и ровный, официальный голос коротко сказал в трубку: «Приезжайте».
Поднимаясь на шестой этаж писательского дома на Красноармейской улице, я вдруг болезненно почувствовал бессмысленность и даже глупость своего предстоящего визита. Известная на всю страну писательница, лауреат нескольких премий, человек, только что издавший трехтомник своих произведений… и я, никогда и нигде не издавший ни одной строчки. Нелепость?! Но было уже поздно. Я позвонил. Дверь почти сразу же открыли. Передо мной стояла высокая, стройная женщина в темном, строгом платье с невысоким воротничком-стоечкой, отороченным белым кружевом. На ногах домашние тапочки из серого войлока, но без примятых, стоптанных, как обычно, пяток. Темно-русые, заколотые на затылке волосы. И глаза — внимательные, серые, изучающие. Это теперь я могу дать ее подробное описание. А тогда… тогда я ничего не видел. Видимо, поняв мою растерянность, Зоя Ивановна сдержанно улыбнулась и сказала: «Проходите, раздевайтесь. Вот вешалка.».
Ее улыбка сняла с меня и робость и скованность.
Посреди комнаты, которая служила кабинетом и гостиной одновременно, чуть ближе к окну стоял письменный стол. Напротив окна — диван-кушетка со съемными подушками, обитый красной, тисненой тканью. Ближе к двери маленький журнальный столик.
Меня усадили на диван. Я робко протянул свое литературное творение. Зоя Ивановна, стоя, взяла листы, присела на краешек стула, прочитала заглавие, перелистала страницы, положила их на письменный стол, встала и сказала: «Соловья баснями не кормят. Хоть вы и не соловей, — при этом она хитро улыбнулась, — но чаем я вас напою. А потом поговорим». Так началось наше знакомство и литературная работа.
Это я потом узнал, что в квартире всегда бывает много посетителей — и взрослых и детей — писатели, читатели, коллеги-чекисты. Иногда до десятка и более человек одновременно. И всех их принимали сердечно, но без каких-либо слащавостей, всех поили чаем, а если нужно, и кормили. Мне самому неоднократно приходилось помогать Зое Ивановне по ее просьбе принимать гостей, особенно в дни праздников детской книги. Делегации детей, учителей и библиотечных работников приезжали не только из близких к Москве областей, но и с Дальнего Востока.