Под ручку с Богом!
Шрифт:
Тамара стояла на коленях в воде и дурным голосом выкрикивала текст молитвы. Со стороны это походило на собачье тявканье. Становилось жутковато. Я автоматически кивал, крестился и никак не мог понять: отчего она так убивается? Можно подумать, что из жизни ушел добрый и светлый человек! Да, квартира пострадала, но облегчение, которое наступило, того стоило! Я самостоятельно перекрасил черную полосу нашей с ней жизни в белый цвет! Сколько бы лет еще продлилось это мучение? Петр ненавидел меня, убил Маркиза, торговал наркотиками! Рано или поздно он бы извел ее окончательно, а меня бы снова отправил в детский дом! Я выполнил труднейшую работу! Меня бы стоило похвалить! Уверен, что за этот поступок
Потом были утомительные похороны, причитания, прощания. Лично я до этого никогда не сталкивался со смертью, и похороны мне представлялись чем-то вроде праздника. В моем воображении все это обязано быть ярче, сочнее! Ведь это последнее свидание с умершим, а тут? Дежурные фразы, надуманная скорбь, кремация и грустная органная музыка на аудиокассете. Не впечатлило.
Затем последовали неизбежная тяжба с ЖЭКом и калькуляция ущерба в страховой компании. Тамара оказалась на удивление неглупой дамой и предусмотрительно застраховала квартиру еще осенью. Видимо, она что-то предчувствовала, иначе куковали бы мы с ней в какой-нибудь коммуналке, а так появились перспективы!
Во время беседы со следователем я вел себя спокойно и уверенно. Про дядю Петю рассказывал только хорошее и даже смешное, ни у кого не возникало сомнений: Петра погубило курение в постели! Я подписал протокол: «С моих слов записано верно». Поставил размашистую Z на пустых строчках и, ликуя, вышел на улицу!
Но на этом белая полоса не закончилась! Через неделю к Тамаре приехал молодой риэлтор и убедил ее продать квартиру под нежилой фонд. Перспектива предстоящего ремонта на меня наводила ужас, и поэтому я был в восторге от идеи начать все с чистого листа!
На радостях я пришел в студию. Меня не было там несколько дней, и Ольга Робертовна встретила меня в несколько необычном настроении. Она взяла мою руку и молча отвела в кабинет, поставила на стол вазу шоколадных конфет и налила чаю. Складывалось ощущение, что она хочет сообщить мне что-то приятное. Я взял чашку и приготовился слушать.
– Ларион! Я могу у себя оставить вашу работу? – Ольга Робертовна еще никогда не была настолько серьезной и предупредительной.
– Какую? – удивился я. Черт! Я совсем забыл про картину: интересно, что я там намалевал?
Она показала на картину, висящую на стене. Это был портрет женщины средних лет. У нее были огромные глаза, не то печальные, не то наполненные ужасом… Сзади на общем плане бушевали стихии. Ураган когтистыми клешнями гнул деревья до самой земли, огонь вихрем поджигал ее волосы, а океан поглощал все это иссиня-черными волнами. Я отдавал себе отчет в том, что не могу иметь к подобной работе никакого отношения. Моих навыков элементарно не хватало бы для картины подобного уровня, но Ольга Робертовна настаивала:
– Вы закончили эту картину и рухнули без сознания.
– Я не помню.
– Когда я зашла, вы лежали под мольбертом, а ваши пальцы, рукава и вся одежда были в красках.
– Вероятно. – Я оглядел свои чистые руки и пытался что-то припомнить.
– Как вы назвали работу?
– Я понятия не имею.
– А кто на ней изображен?
– Даже не знаю, что ответить. Это случайно. Я не вкладывал в это смысла. Если это действительно моя работа.
В соседней комнате зазвонил телефон, и она вышла. Я подошел к картине и вгляделся в лицо нарисованной женщины. Ее иконописные очи отрешенно глядели куда-то в сторону, но в тоже время прямо на меня. Казалось, что женщина смотрит в самую глубь моей души, словно Богородица, но мне не хотелось
об этом думать. Ужас холодком пробежал по всему телу, к горлу подступил комок горечи, и меня стало корежить. Я зарыдал беззвучными слезами, зажмурился, вцепился в ручку дивана и начал считать до ста, чтобы хоть как-то успокоиться. Я сбивался, продолжал, путался и начинал считать снова. Когда я довел счет до седьмого десятка, на мою голову легла сухая ладонь Ольги Робертовны.– Удивительная работа. Вы прекрасно чувствуете цвет.
Основной плюс переезда в район массовой застройки заключается в том, что почти все люди там незнакомы друг с другом и поэтому никому нет дела до скелетов в вашем шкафу. Семьи съезжаются отовсюду, чтобы начать новую главу в своей биографии, и стараются быть чуточку лучше, чем есть на самом деле. Они активно сажают деревья, красят лавочки, играют в волейбол и проводят собрания жильцов – красота! Именно поэтому так радовался переезду в Северное Бутово. Я был уверен, что своим поступком направил свою судьбу в правильное русло и уж теперь-то все будет зависеть исключительно от моего целеполагания.
И действительно, поначалу, как только мы переехали, жизнь заиграла новыми красками! В квартире уже имелся приличный муниципальный ремонт, в подъезде присутствовал консьерж, соседи не бухали, и на этаже было всего четыре квартиры – мечта! Тамара, после смерти Петра заметно смягчилась ко мне, оставила наркотики и выпивала в одиночестве, но не больше бутылки вина за вечер. Это был прогресс! Теперь она просила называть ее мамой и стала очень сговорчивой. Работу она нашла в торговом центре и стала зарабатывать даже больше, чем прежде. В своей комнате я оборудовал художественную мастерскую, и мольберт теперь имел постоянное место. Денег за страховку мы получили достаточно для того, чтобы приодеться, купить новую мебель и массу необходимого инструмента для живописи. Здесь даже церковь была в шаговой доступности, и теперь дорога на службу занимала всего 15 минут.
В школе, несмотря на новый коллектив и переходный возраст, я сразу почувствовал себя комфортно. Кроме меня там было много новеньких, и я не выглядел белой вороной. Теперь я не стеснялся демонстрировать свои навыки рисования и развлекал одноклассников дружескими шаржами. Директор школы заметил меня и поручил разработать эскизы художественного оформления школы. Это было вершиной признания. Но сколько не вейся веревочка, а концу быть! А чему быть, того не миновать! Белая полоса моей жизни затянулась непозволительно долго.
Дело было под Новый год. Наш дом заселен был частично, и как минимум раз в неделю перед подъездом парковалась «Газель» с дряхлой мебелью переселенцев. Из фургончика потные грузчики сначала вытаскивали, потом затаскивали, затем впихивали, а после выпихивали житейский скарб, а старожилы мучительно раздражались утомительным действом и матерились шепотом в ожидании лифта. Так было и в этот раз. Обычно я вместе со всеми чертыхался и обреченно нажимал кнопку вызова лифта, но в тот вечер мебели было так много, что я тут же решился на пеший подъем.
Без определенной подготовки добежать до шестнадцатого этажа – дело непростое, у меня быстро закололо в боку, свело икры, и я решил присесть на ступеньку, дабы передохнуть. Сквозь замызганное стекло я стал всматриваться в декабрьские сумерки, но меня внезапно окликнул девичий голос:
– Сигаретки не будет?
Можно ли описать этот миг одним словом? Молния? Гром? Укол? Извержение вулкана? Любое слово годится. Потому что этот момент – естественная химическая реакция, которая неподвластна разуму. Было ощущение, что ангел-хранитель присел ко мне на плечо, аккуратно сложил крылышки и сочувственно произнес: «Тебе пиздец, Ларик».