Под ручку с Богом!

Маркиз быстро освоился и сразу же почувствовал себя хозяином в доме. Он любил сидеть на подоконнике и подолгу наблюдать за тем, что происходило на улице. Лопал он все подряд, аккуратно ходил в туалет, и когда я рисовал, он всегда садился напротив и тихо мурлыкал. Маркиз не отходил от меня ни на шаг, и мы постоянно общались. Все творческие вопросы мы проговаривали вместе и окончательные решения принимали совместно. Наконец-то у меня появился друг, которому я был нужен. Разумеется, Тамаре я ничего не рассказывал про Маркиза, потому что боялся ее гнева. К тому же в последние дни она как-то странно переменилась в своем поведении и сердилась на меня чаще обычного. Она перестала проверять уроки, подолгу курила в ванной, каждый день меняла кофточки, а по вечерам приносила на одежде посторонний запах мужского одеколона.

* * *

Все женщины хотят замуж. Даже если они это решительно отрицают! Особенно необходим муж дамам, которые по своему легкомыслию воспитывают ребенка в гордом одиночестве. Секс для них уже не имеет принципиального значения, и они ищут того, кто потащит на своем горбу груз накопившихся проблем. Именно поэтому матери-одиночки – самые искушенные и опасные охотницы на свободных мужчин. А уж если мужик хорошо зарабатывает и не пьет (хотя такого сочетания я не встречал), то это прямо-таки раритетный экземпляр.

Тамара не была исключением. В силу своего темперамента она страдала без мужика особенно сильно. Вообще, как я понял, красивым женщинам стариться гораздо больнее, чем некрасивым. Они привыкли к вниманию и поклонению, а с обнаружением первой седины в шевелюре они явственно осознают, что часики «пробили двенадцать» и теперь их карета постепенно превращается в тыкву. Очень обидно.

Конечно, Тамара не жила в полной изоляции, и немногочисленные подруги время от времени подкидывали ей варианты, но подобные свидания продолжения не имели, и когда ее спрашивали об итогах встречи, она произносила, тяжело вздохнув: «Кому нужны опавшие листья?»

И все же она не сдавалась! Да, она выглядела старше своих лет, не занималась спортом, но, закаленная частыми неудачами, она упорно продолжала верить в себя, а это главное в подобном предприятии. Так что, когда в ее жизни наметились перемены, я не слишком удивился и даже немного порадовался в надежде на послабление контроля.

С началом нового учебного года я стал ощущать, что изменения в жизни Тамары наметились более чем серьезные: в туалетном стаканчике появились бритва и дополнительная зубная щетка, старые туфли Тамара сменила на шпильки, а на месте потертого пальто появилась эффектная кожа. Вскоре и старая софа уступила свое место двуспальной кровати, и однажды на воскресное богослужение я поехал в одиночестве. Когда я вернулся с просфорами и новым молитвословом, в квартире было накурено, и Тамара отрешенно смотрела в экран телевизора, держа в руке заляпанный бокал с вином. Я, очевидно, раздражал ее своим возвращением, и вместо «спасибо» получил приказ помыть сантехнику в доме и провести дезинфекцию от тараканов.

Таким образом, в отношениях «матери» и «сына» наметились неизбежные изменения. Я чувствовал, что что-то должно произойти, но предугадать, что именно, не мог в силу возраста. Конечно, назвать прежнюю диктатуру Тамары нормой у меня язык не повернется, но я по привычке опасался того, что станет только хуже.

Мы продолжали верить в Бога и молиться, но уже не столь отрешенно. Кстати, уже тогда я отметил, что без посещений храма жизнь становится гораздо более радостной. Потому что когда ты вместо вызубренной молитвы напеваешь веселые песенки, рисуешь, гуляешь, то градус скорби в душе снижается и сердце наполняется счастьем. Ведь все эти определения: раб, грешник, мученик, лукавый, искушение – провоцируют в голове беспокойный хаос и постоянный мандраж, который программирует сознание на «бояки», неврозы и самоуничижение.

Мне нравились церкви и монастыри, я их очень ценил: Кижи, храм Василия Блаженного, Спас-на-Крови… Но любил их как величайшие произведения зодчества! А церковные ритуалы со временем меня начинали отпугивать. Особенно смущали люди, которые могли всю службу простоять на коленях и отбивать земные поклоны, глядя на распятие рассеянным взглядом. Неужели это так принципиально? Твоя просьба будет скорее исполнена, если ты стоишь на мраморном полу? А если у тебя больная спина? Ревматизм? Ведь если Бог повсюду, то Он слышит тебя 24 часа в сутки в любой точке мира. Если молитва произнесена с душой и от чистого сердца, но не в храме, то что? Ее не примут к рассмотрению?

В общем, в один ноябрьский день я пришел из школы и увидел, что в нашей квартирке под кухонным столом нарисовалась батарея пустых бутылок, линолеум стал липким, а вместо сковородки на плите красовалась массивная пепельница, набитая трупами сигарет. Я понял, что именно так и выглядят перемены в моей жизни. Минут через десять после моего знакомства с обновлениями дверной замок сделал три уверенных оборота, и я услышал хмельной голос Тамары:

– Ларик, сыночек, ты дома? – Она громко сбросила обувь и закрыла форточку. – Ларик, ты так выстудишь всю квартиру!

– Я хочу прибраться. – Я согнал Маркиза с подоконника и спрятал его в коробку.

Что-то снова громыхнуло в прихожей, и я выглянул в дверной проем. Тамара пошатывалась и выглядела как проститутка. Рядом с ней разувался небритый мужчина лет сорока пяти, в красивой рубахе. От него пахло дорогим ароматом, его черные волосы были зачесаны назад, глаза мутно горели алкоголем, а в руках были черные четки. Очевидно, что когда-то этот мужчина обладал внушительной силой, но теперь его лучшие годы остались в прошлом и он осознанно «спускался с горы».

– Ларик, поздоровайся с Петром Николаевичем.

Петр Николаевич сделал шаг навстречу и как-то ехидно улыбнулся уголком рта. Что-то в нем было не так! Казалось, что он ухмыляется надо мной и сдерживает недобрый смех. Доверия он не внушал совершенно, но я все же протянул ему руку ради Тамары.

– Ты что, не знаешь, что первыми подают руку старшие? Что ты меня позоришь перед приличными людьми?

Тамара подставила Петру Николаевичу губы для поцелуя. Он чмокнул ее и вместо рукопожатия потрепал меня по голове:

– Нормально, пацан!

На его руке я заметил размытую наколку в виде парусника, впрочем, разглядывать мне ее не хотелось – синие рисунки на телах меня с детства отпугивали. Так уж складывалось, что люди с наколками всегда глядели на меня колючим взглядом, и я чувствовал от них угрозу. Такие дядьки, как правило, постоянно кашляли, курили папиросы и часто были пьяны. В общем, несмотря на приличный общий вид, Петр Николаевич меня напугал.

– Ларик, я выхожу замуж! Петр Николаевич будет жить с нами, поэтому ты обязан слушаться его во всем и помогать. Ты меня понял? – Тамара отчеканила новое постановление окрепшим голосом, так, чтобы я даже мысленно не смел дискутировать на тему нового жильца.

– Да. Я понял.

«Молодожены» прошли на кухню продолжать торжество, послышался звон бокалов, заиграла музыка, и я понял, что сегодняшний вечер мне запомнится масштабной пьянкой. Хотелось скорее уснуть, но, судя по настроению Тамары, мой сегодняшний покой приносился в жертву ее счастливой помолвке.

– Сынок! Иди пить кока-колу!

Я приплелся на кухню. Петр Николаевич крутанул пробку, и двухлитровая кола брызгами окропила все стены. Тамара расхохоталась (хотя мне за такое был гарантирован подзатыльник), Петр разбавил виски и положил ладонь на ее колено, наполнил стаканы и, почувствовав мое недовольство, успокоил: