Под сенью наших берёз

– Поступило заявление о краже от гражданки Крапивиной, проживающей по улице Баумана. Украли сто рублей, два серебряных подстаканника, фонарик и бутылку водки.

Чтобы накопить сто рублей с месячной зарплатой в шестьдесят-семьдесят, требовалось немало времени. Почти половина дохода уходила на оплату электричества, газа, воды, продукты, лекарства и еще на кучу статей расходов. На сто рублей можно было купить мужской костюм или меховую шапку, плащ, складной велосипед, фотоаппарат «Зенит-Е», авиабилет на юг туда-обратно. Сумма большая не только для малоимущих.

Толя побледнел, убрал предательски дрожащие руки под стол.

– В рабочее время возле дома гражданки соседями были замечены молодые люди, которые почти все опознаны, – суконным языком, монотонно, как по писаному протоколу продолжал говорить блюститель закона. – Среди прочих видели и вашего сына Анатолия. Ведутся следственные мероприятия.

Лицо мамы вспыхнуло, белая от рождения кожа побагровела, ей было стыдно, обидно, горько, непостижимо. Брат молчал.

– Уже все участники компании, в которой ты в последнее время зависал, опрошены. И Кривулев указал на тебя как на человека, вошедшего в дом и, по сути, совершившего кражу.

Мама сцепила пальцы рук в замок, закрыла глаза на мгновенье и тихо-тихо произнесла:

– Рассказывай.

По телу Толи пронеслись мурашки от этого незнакомого хриплого шепота и застыли все прямо на макушке.

– Ты понимаешь, чем это может для тебя закончиться? Пойдешь по малолетке. Жизнь сломана. Не сбудутся мечты, окружение твое на многие годы будет состоять из преступников, совершивших куда более серьезные, более тяжкие преступления, чем стоять на стреме. В тюрьме свои законы, нравы, не все выдерживают, – изменил свой тон милиционер. – Двое твоих корешей совершеннолетние, а это значит, что они будут всю вину валить на вас – сопливых гавриков, спасая свои шкуры. Подумай, крепко подумай, парень, – продолжил он.

Толя взглянул на участкового, но так ничего и не сказав, опустил глаза.

– Что ты молчишь? – вступила мама.

– Ну что ж, это был просто разговор. В следующий раз, а именно во вторник нам придется встретиться уже в участке для дачи показаний. Маме придется отпрашиваться с работы.

Брат не проронил ни слова.

Милицейская фуражка проплыла мимо окон двора в обратную сторону, к калитке.

– Сядь, – сказала мама. – Рассказывай все как было, не смей мне врать. Виноват – будешь отвечать, воров в нашей семье не было. Добегался… взрослый… засмеют… Теперь кто будет смеяться? Теперь за них всех отвечать будешь? Я правильно понимаю, что ты все же не был в чужом доме. Это так? Ты не воровал? Рассказывай, говорю тебе! – повысила голос мама.

– Нет, не лазил я в дом, стоял на шухере.

Толя был самый младший в этой компании. Сначала они, казалось, ничего дурного не делали. Разве что курили в заброшенном доме на окраине, играли в карты в «дурака», разыгрывали прохожих, выбрасывая на тротуар пустой кошелек с привязанной к нему ниткой, замаскированной в листьях. Когда прохожий, обрадовавшийся крупному своему везению, собирался поднять добычу, озираясь по сторонам, они резко дергали нитку, и кошелек резво выпрыгивал из-под руки несостоявшегося счастливчика. Прохожий, как ошпаренный кидался прочь быстрыми, аршинными шагами, а мальчишки гоготали, как дураки ему вслед. Развлечение, впрочем, быстро наскучило. Старшие стали частенько приносить пиво, когда разживались где-нибудь деньгами, бывало, и водку. Пиво, конечно, Толя потягивал, но от водки отказывался, боясь, что мама унюхает. Сначала над ним подтрунивали, потом отстали, самим больше достанется. Но никто не собирался все время угощать на халяву, от младших тоже требовали вкладываться. Приходилось проявлять изобретательность – то насобирать пустых бутылок и сдать их, то не отдать полностью сдачу от денег на хлеб, молоко, которые оставляли родители.

Острый вопрос отсутствия наличности угнетал старших приятелей, было как-то им тоскливо, невесело. Кривулеву пришла весьма удачная, как ему казалось, мысль залезть в дом к одинокой пожилой тетке Дарье. Может, повезет, и они смогут поживиться деньгами, чтобы было на что купить пива или портвейна, а лучше того и другого – разнообразить их тупые, похожие один на другой вечера, развеяться, так сказать? Дом жертвы буквально утопал в зелени со всех сторон, и Кривулев знал, что тетка Дарья, мать его одноклассника, который ушел в армию, раньше оставляла ключ в уступе над дверью. Чем черт не шутит, может, так и кладет его на то место по инерции? Не ошибся. Каких-то навороченных суперзамков на двери не ставили, да и не продавались тогда такие. Воровать в домах было особо нечего, очень скромно жил народ в заводской округе. Вешали простые, обычные замки, которые при желании открыть не составляло большого труда. А тут и пытаться нет нужды, ключ лежал в той же расщелине, откуда его доставал приятель, когда Кривулев иногда после школы заруливал к нему.

На допросе наглый до кончиков волос, до последней клетки на рубашке Кривулев заявил, что идея зайти в дом принадлежала Толе и что они – Толя и Козлов – вдвоем проникли в дом, а он сам – Кривулев – и еще двое парней оставались снаружи. Оказывается, они даже пытались отговорить неуемных подростков от преступного шага, что они-то как раз и были против. Те двое подтвердили каждое слово своего вожака. По их раскладу выходило все очень плохо для Толи и Кольки. Старшие просто топили мальчишек, пытаясь выкрутиться. Об этом предупреждал старлей. Ангелина, да и сам Анатолий, совершенно извелись. Мама провела не одну беспокойную ночь без сна, в думах и молитвах. Что делать??

Ангелина пошла по соседям обворованной тетки Дарьи, вдруг кто-то видел что-нибудь в тот злосчастный день. Найти свидетелей оказалось не сложно: пенсионерку, живущую напротив Дарьиного дома, и соседа Дарьи, живущего через огород. Пенсионерка прекрасно помнила тот день, потому что ей должны были принести пенсию, и она добрых два часа просидела возле окошка, поджидая почтальонку, то и дело выглядывая на улицу. Она четко видела и Толю, и Ваську, праздно шатающихся по проулку.

– А что они делали, мальчишки? – спросила нетерпеливо Ангелина.

– Так просто болтались там в проулке, разговаривали, стругали какие-то деревяшки, сидели на скамейке, – рассказывала соседка.

– Ничего подозрительного не заметили? – продолжала Ангелина.

– Да нет. Мальчишки как мальчишки, видела их много раз. Деревья, конечно, загораживают обзор, но все одно – в прогалы, видно. Потом появились те долговязые, непутевые, и они все вместе ушли.

– Анна Сергеевна, а откуда те взрослые парни появились?

– Да шут их знает. Отвлеклась на минуту, а они уж там стоят, балбесы.

Сосед сбоку рассказал, что вышел в огород покурить после обеда и, к своему удивлению, увидел сквозь редкий штакетник, отделяющий его участок от соседкиного, известного дурной славой на всю округу Кривулева и его дружка, копошащихся на крыльце Дарьиного дома. Еще один стоял возле ворот во дворе.

– Говорю, эй, чего это вы это там делаете? – с воодушевлением рассказывал сосед. – Да вот, говорит, заходил к тетке Дарье, хотел узнать, не было ли от Валерки письма, как он там. Ладно, говорит, зайду, говорит, в другой раз. Не растерялся.

* * *

– Вы внушаете мне, что мой ребенок совершил преступление, ему навязываете мысль, что придется идти в колонию для несовершеннолетних, ни я, ни он не спим ночами. А оказывается, все просто, нужно только опросить всех соседей? Разве вы не должны были это сделать в первую очередь? – спросила Ангелина в кабинете капитана, силясь увидеть хоть какие-то эмоции на его лице. – Пенсионеры – народ бдительный, некоторые из них видели и сына с другом, и этих взрослых парней.

Она рассказала о разговоре с соседями.