Под сенью проклятия

Я кивнула. Морислана передохнула и жестко закончила:

— Поэтому ты пойдешь с ней на пир. Сядешь рядом, и будешь охранять. Пробуй все, что покажется подозрительным, опрокидывай блюда на пол, если что-то не так. Твоя неуклюжесть и дурные манеры только позабавят окружающих. Даже если кто-то заподозрит что-то, главное, чтобы Арания осталась после этого пира в добром здравии. От этого зависит даже больше, чем ты думаешь. Мы назовем тебя её двоюродной сестрой, которая осталась без родителей. Станешь госпожой. нет, не Триферьей. Просто Тришей. Госпожа Триша — звучит вполне прилично.

— Да я не рвусь в госпожи. — Безрадостно ответила я. — И потом, может, лучше не идти? Оставьте Аранию дома, вот и все.

— Нельзя. — Матушка качнула головой. — Приглашение сделано так, что отказать — пощечине подобно. Ты получишь много бельчей, поняла? И между делом присмотришься к Согерду. Его матушка все время начеку, ястребом за ним приглядывает, вместе со своей травницей. Однако нужно найти способ накормить его приворотным. Как бы ещё сделать так, чтобы этого не поняли.

По правде говоря, это было не мое дело — давать приворотное. Но бельчи, поход в Ведьмастерий и имя моего отца были достойной платой за многое.

— Я поговорю с Аранией. — Решительно сказала Морислана. — Алюня приготовит для тебя подходящее платье. И причешет твои волосы. Главное, помни — нос вытирают не рукавом, а платком, который для этого прячут в рукаве.

Я кивнула и спросила последнее, что хотела узнать:

— А что за страна Цорсель?

— Ты этого не знаешь?

Матушка глянула на меня, удивленно скривив губы. Я ощутила, как сами собой сходятся на переносице брови.

— Не довелось узнать.

— Цорсель — громадная страна на западе. — Она едва заметно вздохнула. — Когда-то она была гораздо меньше. Но потом Цорсель пошел войной на Норвинию, на родину моих предков, что лежит. лежала далеко на севере. И Норвиния пала. Судьба людей, что жили там, печальна. По-настоящему спаслись лишь те норвины, кто бежал сюда, в Положье.

— А что, были и те, кто спасся не по-настоящему?

— Были. — Морислана скривила губы. — Они остались там, они смирились, выжили. Но позабыли веру предков и имена своих богов. Если мы. если какой-нибудь норвин встретит их теперь, они не смогут даже понять друг друга. Речь их больше похожа на цорсельскую.

— А олгары? — Быстро спросила я. — Они тоже бежали в Положье от кого-то?

Морислана поморщилась.

— Можно и так сказать. Однако им удалось бежать под крыло положского короля вместе со своей землей. Когда на Олгарию стали накатываться племена с востока и юга, олгары потеряли больше половины своих владений. Но часть земель всё же отстояли. Если хочешь, я пришлю тебе книгу, где изложена история Положья.

Я вздрогнула. Читать-то меня никто не учил.

Но Морислана того не заметила. Сказала властно:

— О сказанном не болтай. Помни, будешь верно служить, вознагражу. А теперь ступай. Рогор за тобой будет ходить по-прежнему. Боюсь, как бы не повторился тот случай с Парафеной.

Я вышла, унося с собой мое смятение. И даже не сказала, что саможориха через три седьмицы завянет, а значит, опасность минует.

В светелке стояла темень, так что пришлось идти за огоньком. Больше всего свечей горело на лестнице. Припомнив, что кормилица Кириметь завещала хозяевам делиться с гостями, я прокралась к ступенькам и выдернула из ближайшего кованного держака белую восковую свечу. Снизу уже звучали шаги, по лестнице кто-то поднимался, а из левой половины терема, где поселилась Саньша, вдруг донесся зычный голос Рогора. Я кинулась в светелку, прикрыв огонек ладонью.

Пустой подсвечник для моей добычи нашелся в углу, у небольшой печки. Едва с этим было покончено, как в дверь постучали. Вошла Вельша, держа в руках поднос, протараторила:

— Тут с поварни прислали, для хозяек. Да только госпожа Морислана велела сначала к тебе отнести. А уж потом им подавать.

Она глянула хитро, и мне стало ясно, что девка кое-что знает. Больно уж лицо у неё стало шельмовское.

Я покорно зачерпнула ложкой варево из большой миски. Ощутила вкус — курячья похлебка на взваре от сушеных грибов. Подержала на языке, выискивая, нет ли чего непривычного — кислинки или горчинки какой, а то и ядовитой сласти. Неспешно отщипнула крошку от хлеба, съела ложку просяной каши с тыквой, сдобренной маслом и медом, отхлебнула от кваса и молока.

— Да вроде бы все ладно. — Сказала под конец.

Вельша улыбнулась краешком рта. Я поспешно добавила:

— Вкус, говорю, хороший. Так и передай.

Она хихикнула и умчалась. Потом пришла Алюня, принесла мне тарелку каши, кружку молока и наказ Морисланы — из светелки не выходить, пока она не позволит. Первую ложку я сначала подержала во рту, то же сделала и с первым глотком молока. И бояться не боялась — да кому я нужна? Но на сердце отчего-то было тяжко и неспокойно.

Ночью сон не шёл. Вставшая луна выложила серебром пятно от окна на досках пола, а я все ворочалась с боку на бок, перебирая в уме одну за другой тридцать калечащих трав. Часть из них вредила, будучи съеденной или выпитой в настое. Часть калечила одним прикосновением. А вдруг не успею заранее опознать отраву? Конечно, кое-что я пробовала, когда вместе с Мироной натыкалась на злую траву в лесу. Но не все, совсем не все.

От отрав и ядов мысли мои скользнули к Морислане. Я собралась в комок, обхватила себя руками и подтянула к животу согнутые ноги. Была ли это тоска по материнскому объятию или горечь из-за того, что собственная мать с легкостью готова обменять мою жизнь на жизнь сестры? Не знаю. Но изнутри меня словно глодал неведомый зверь. И выть хотелось волком, чего со мной никогда не было.

Глава шестая. Во пиру веселье

Наставшее утро, однако, унесло все печали прочь. Свет из окна заливал всю горницу, крася бревенчатые стены в желтое, птичье щебетанье прорывалось сквозь закрытое окно. Я встала, прошлась босиком, радуясь прохладе сосновых досок под ногами. Отворила окно.

Шатер крыши впереди блестел крашеным тесом, уложенным затейливой чешуей. Справа и слева, далеко внизу на земле, зеленели деревья, краешками виднелись палаты с теремами. Отовсюду наплывал густой запах сдобных хлебов.

Верно говорила бабка Мирона — курей считай по осени, а беды поутру. Ночные печали куда-то ушли. На душе было тихо и спокойно.

Зачем я страдала вчера вечером, теперь и сама не могла понять. Дела мои шли на лад, до Чистограда я уже добралась. И поселилась не где-нибудь, а в самом кремле, по соседству с положским королем. Как вернусь в Шатрок да расскажу кому о таком — обомлеют.

И осталось у меня всего две заботы — бельчи заработать да добраться до ведьм. А что рисковать придется, пробуя явства, так ведь денежки задаром никто не даст. Опять же, по совести говоря, на то я и травница, чтобы жизнь людскую охранять. А сестринскую жизнь или ещё чью, это дело пятое.

День между тем разгорался. Я отошла от окна, выбрала среди своих лент самую яркую, отливающую пламенем. Туго заплела косу, надела платье, привезенное из Шатрока, и выглянула из светелки.

Путь был закрыт. Рогор ночью притащил широкую лавку и улегся перед дверью из покоев Морисланы, через которую лежал моя дорога на лестницу. От скрипа петлей норвин проснулся.

— Не велено. — Буркнул он. — И чего тебе не спится? Чесунчик, что ли, поймала? Со вчерашнего велено госпожой звать, вот и живи, как госпожа. Спи, пока служанки не придут.

— Мне бы на двор. — Сказала я.

Но норвин только махнул рукой.

— Забудь. Горшок под кроватью, вот и пользуйся. Учись жить по-господски.

— Я просто погулять.

— Нет. — Строго ответил Рогор. — Сегодня пир с плясками, там и нагуляешься. А пока сиди в светелке, как девице господской положено.