Под стук колес

– А мы нет! Мы осторожно! – Стал он уверять старшего брата.

* * *

Мишка, укрывшись лёгким одеялом, лежал на старой кровати, под раскидистой абрикосой, и смотрел в ночное небо. Он любил разглядывать звёзды, но сейчас ему было явно не до них. Он снова и снова думал о том, что могло случиться, если б Александр не увидел этот взрыватель. Уже засыпая, он решил, что у него самый лучший брат в мире, и он никогда его не подведёт.

Друг

Тренировка закончилась и тренер, дал указания, навести порядок, вышел из спортзала. К Михаилу подошли трое.

– Ну что, пойдём. – Белобрысый смотрел на него вызывающе. –

Или ты уже струсил?

С самого начала занятий в секции, эти трое, всё время пытались его унизить, показать своё превосходство. В свои шестнадцать лет, Мишка уже имел опыт общения с такой публикой и особо не робел.

– Почему же сразу струсил, пойдём.

С первого дня тренировок, Мишка уже знал, чем это закончится, а поэтому, тренировался ещё и в общаге, отрабатывая удары, стойки, нырки. Он почему-то не любил когда его бьют, а ещё очень не любил зазнаек и выскочек. Да, он с деревни, и что? Чем он хуже городского? Рожей не вышел? Или с головой что-то не то? И вот пришло время это выяснить.

Мишка, молча надел свои перчатки, и первым вышел на ринг. Белобрысый слегка замешкался. Он внимательно выслушивал советы своих дружков и в ответ, уверено кивал головой. У Михаила секундантов не было, и, несмотря на то, что он уже полгода занимался боксом, друзей так и не приобрёл. Он стоял один в своём углу и ждал удара гонга. Это был его первый бой на ринге. Тело пробивала предательская дрожь, но это была дрожь не труса, а молодого, начинающего охоту зверя, перед первым прыжком на добычу.

Белобрысого никто не любил. Это был подленький, ехидный хорёк, который, работая в спарринге, старался ударить ниже пояса, или локтем по челюсти. Тренер, делал вид, что не замечает нарушений и замечаний, как правило, не делал. Мишка уже испытал это на себе, и знал, как избежать неприятностей.

Начался бой. Противник в классической стойке пошёл на Мишку, а тот, защищаясь, начал отходить. Со стороны было видно, как он неуклюже это делал. Ноги заплетались, руки судорожно болтались кое-как успевая парировать удары. Казалось, ещё чуть – чуть и Мишка будет на полу. Дружки белобрысого ликовали, а когда он всё-таки пропустил удар, они завизжали, как стая шакалов от восторга.

Мишка, в глубине души, улыбался. Разве видел этот прыщавый, мамин сыночек, как птица отводит от своего гнезда хищника? Как она имитирует, что у неё сломано и крыло, и нога, и вообще, она вся больная, и вот – вот сама упадёт от изнеможения? Откуда! А он видел, и не раз. И вот сейчас, прыщавый гоняется за ним, становясь всё более увереннее в своей победе. Пусть повеселится, Мишка не жадный. Пусть повизжат от радости его дружки… Ух ты! Пропустил! Удар не сильный, но так можно и доиграться. Пора…

Белобрысый был уверен в себе. Сейчас он уложит колхозника на пол, и друзья ещё больше будут уважать его. Этот деревенский ему сразу не понравился. Он был какой-то уж слишком самостоятельный, спокойный, уверенный в себе. Ничему не удивлялся, ни перед кем не заискивал. И это злило, но сейчас наступило его время. Он слышал, как веселятся его друзья, да и ему тоже было смешно. Этот свинопас явно его боялся. Он отступал как-то лихорадочно, и так же защищался, судорожно махая своими руками. И всё-таки он его достал! И хорошо достал! Белобрысый видел, как колхозник покачнулся, слышал восторженные крики друзей, и кинулся в атаку.

Мишка резко шагнул вперёд и влево, и с разворотом корпуса вправо, нанес свой первый удар левой, в челюсть. Прыщавый, как плохо увязанный сноп спелой пшеницы, рухнул на ковёр и «рассыпался». Наступила мёртвая тишина.

Мишка спокойно перелез через канаты, и начал снимать перчатки. Краем глаза он увидел, как открылась дверь, и в зал влетел тренер. Он начал визжать как недорезанный поросёнок и ругаться так, словно всегда был старшим биндюжником на знаменитом, одесском привозе, и, в конце – концов, отстранил его на месяц от тренировок.

Мишка шёл, по вечернему городу не спеша. Он был доволен собой. Ну, подумаешь, отстранил, какая глупость! Здесь столько спортзалов, любой примет его с радостью…

– Ты теперь куда? – Кто-то тронул его за рукав. Он оглянулся, это был один из их группы.

– Не знаю,… Может в «Динамо», а может в «Спартак».

– Давай вместе в «Авангард».

– А ты почему уходишь? – Он был удивлён.

– Да не честно это… и вообще… Тебя как зовут?

– Миша.

– А меня Виктор. Давай будем друзьями.

Какая-то, совсем незнакомая, горячая волна благодарности, захлестнула Мишку и он, вдруг осипшим голосом сказал:

– Давай.

Защитник

Максим шёл по улицам вечернего города погружённый в свои мысли. Ему нужна была помощь или хотя бы совет, но ни того, ни другого ждать было неоткуда. Уже год он живёт в этом огромном городе, но настоящих друзей ещё не приобрёл, а любимая сестрёнка, здесь не советчик. Да и что она могла сказать? Чтоб он не вмешивался? Но как это можно себе представить? Максим очень любил свою сестру и даже в мыслях не мог себе представить, что кто-то может так грубо к ней приставать. Нет! Ухаживать – пожалуйста, но ухаживать, а не приставать! Он сразу заметил, что Ольга ведёт себя не так как обычно. Она стала меньше улыбаться, временами вздрагивала и испугано оглядывалась по сторонам, а когда Василий, расплывшись в сальной улыбочке здороваясь с ним, протянул свою огромную, потную ладонь, Максим всё понял. Этого верзилу никто не любил и даже побаивались. Местные пацаны, поговаривали, что его уважают на Молдаванке, а воры с Фонтана его лучшие друзья. Он не стал расспрашивать сестру, заранее зная, что Ольга ничего не скажет. Максим просто незаметно проследил за ней и всё увидел своими глазами. Максим знал, сестра не даст себя в обиду, но и он не мог допустить, чтоб кто-то нагло преграждал ей дорогу и грубо хватал за руки. Он проследил за Василием и выяснил, что тот работает на лодочной станции и постоянно проживает там же, в неказистом вагончике, что стоял на обрыве перед спуском на причал. Ночью здесь было абсолютно пустынно, и только одинокий фонарь, освещая вагончик и шлагбаум, как бы напоминал, что здесь тоже идёт жизнь. План созрел быстро. И если Максим ещё надеялся на мирный исход дела, то вчера, когда увидел, как Ольга тайком вытирает слёзы, понял, медлить нельзя.

Перед тем как уехать в Приморск, он попросил деревенского кузнеца и тот, из австрийского штыка, сделал ему шикарную финку. В вечернее время, выходя из общежития, Максим всегда брал её с собой, и носил в правой руке, спрятав в рукав. Стоило только расслабить кисть и через мгновение, она бесшумно вылетала из рукава и тёплая рукоятка, как влитая, ложилась в ладонь. Похоже, что наступило время использовать её по назначению. Он не задумывался о последствиях, что будет то и будет, но свою сестру – в обиду не даст.

Уже больше часа, спрятавшись в кустах, Максим наблюдал за вагончиком, в котором обитал Василий. Правда, в непроглядной темноте южной ночи это была лишняя предосторожность, но он помнил слова, сказанные его мамой: «Береженного, сынок, и Господь бережёт». Где-то там, под обрывом, лениво шумело море. Висевшая на столбе лампочка, слегка качаясь, слабо освещала дорогу и шлагбаум, а из вагончика доносилась музыка и были слышны весёлые, женские голоса. Время было довольно позднее, а признаков окончания веселья не наблюдалось, и Максим решил не откладывать свой визит. Он вышел из кустов и уверенной походкой подошёл к двери.