Под стягом Российской империи

Повздыхал, выругался крепко:

— Ну, Митька, удружил твой дядюшка.

Скалой оторопел. Не иначе, отстранит великий князь генерала Криденера от командования корпусом. Но Николай Николаевич кашлянул в кулак, сказал со смешком:

— Быть бы биту барону, да не хочу потакать военному министру. Он на твоего дядюшку обозлился...

Криденера разыскали в госпитальной палате. Он пил утренний чай, когда ему доложили о прибытии главнокомандующего. От испуга полное лицо генерала побагровело. Скалой подскочил к нему, помог сесть. Криденер жалобно пролепетал:

— Я, ваше высочество, хотел государю к его именинам Плевну поднести.

— Вижу, вижу, голубчик, вы и сами переживаете. Однако ж, барон Николай Павлович, на расправу ты жидок. Но не будем поминать прошлое, генерал, надо подумать, как положение исправлять.

Через заслоны прорвались, сломив сопротивление таборов Халюсси-паши. Ночью турецкие батареи не осмелились обстрелять колонну Гурко, побоялись — снаряды могут лечь в расположении своих.

Не дожидаясь рассвета, Иосиф Владимирович дал команду генералу Рауху 1-й Гвардейской кавалерийской дивизией уходить к Ловче, а коневодам 8-й Гвардейской кавалерийской дивизии укрыть лошадей и начать окапываться. Знал Иосиф Владимирович, скоро за перевал начнутся жестокие бои. Сулейман-паша начнёт штурмовать Шипку. Ему необходимо овладеть дорогой к Плевне.

Пехотинцы, драгуны, ополченцы строили оборонительные укрепления, рыли ложементы, ставили фашины.

Гурко, Столетов и другие командиры появлялись среди строивших оборонительную линию, торопили. Часто раздавался голос Гурко:

— Земля каменистая, рук не жалейте, ребята. Хороший ложемент, солдату защита, а турку смерть.

Собрав командиров батарей, приказал:

— Батареи установите, чтобы фланги прикрыть. Турок в лоб попрёт, свинца наглотается, так он попробует нас с флангов взять.

Ставили пушки, где генерал Гурко указал. И разгадал замысел Сулеймана-паши. Тот батареи по высотам установил, на вершинах горных, чтоб обстрел не только перевала вести, но и дороги к Шипке.

Вскоре турецкие батареи охватили Шипку подковой. К перевалу поднимались таборы, готовились к удару.

Иосиф Владимирович понимал: силы защитников перевала недостаточные. Того же мнения и Столетов. Его ополченцы заняли оборону среди солдат и драгун.

Ночью Гурко пробудился от ликующих криков. В землянку, отбросив полог, заглянул генерал Столетов:

— Иосиф Владимирович, Брянский полк пришёл!

Не проявлявший своих чувств генерал обрадовался. Помощь, хоть и недостаточная, но вовремя. Генерал чуял, Сулейман-паша со дня на день начнёт наступление.

Шум в стане русских турки услышали; и после утреннего намаза Сулейман-паша появился на позиции со своим штабом. Он долго рассматривал в подзорную трубу укрепления русских, потом расположения своих батарей, наконец заявил:

— Начинайте обстрел их расположения и не прекращайте, пока не перепашете все их укрепления. А тех временем пусть аскеры роют траншеи по флангам, сжимайте кольцо вокруг русских.

Подозвал Халюсси-пашу:

— Когда солнце взойдёт на той вершине, посылайте таборы в атаку.

Гурко видел, как поднялись аскеры в атаку. Они шли беспорядочно толпами, табор за табором.

— Пойду поднимать своих ополченцев, — сказал Столетов.

А из траншей навстречу туркам поднялись солдаты и по команде батальонных и ротных: «На руку!» приняли таборы в штыки. И уже ни криков «алла», «алла», ни «урра», только стоны и рёв сотен голосов.

Не выдержали аскеры, откатились на свои позиции, отошли и солдаты, укрылись в траншеях.

В тот день ещё трижды подступали таборы, и трижды поднимались в контратаку солдаты и дружинники.

К вечеру бой стих. В укрытиях от полковых кухонь потянуло варевом. По темну солдаты пошли за едой. А в расположении турок было слышно, как зовёт муэдзин правоверных на молитву.

В штабной землянке Гурко собрал командиров, батальонные и ротные отмечали потери и у всех одно: надо резервы. Об этом же говорил и генерал Столетов с командирами дружин.

Согласился с ними Гурко, но в то же время сказал:

— А резервами, господа, мы не ведаем. Однако штаб армии и генерала Радецкого уведомим.

Присутствующие на совещании замолчали. Да и с чем ещё речь вести. Однако генерал Гурко продолжил разговор:

— Уверен, господа, ещё несколько таких напряжённых дней, таких натисков и турки начнут выдыхаться. Считаю, тогда Сулейман-паша перейдёт к тактике выжидания, когда мы какой просчёт допустим. Нет, он не откажется нас сломить, потому как позарез нужна дорога к Плевне, но он постарается сохранять таборы и реже атаковать наши позиции...

Закончив совещание, Иосиф Владимирович покинул штабную палатку. День заканчивался и солнце скрылось за горой, а небо сделалось серым с розовинкой. Тихо на Шипке, постреливали редко и беспорядочно. Поблизости от палатки стоял поручик из ополчения. При появлении генерала отдал ему честь. Гурко спросил:

— Если не изменяет мне память, поручик, вы были прикомандированы к штабу Передового отряда?

— Так точно, ваше превосходительство. На марше к перевалу Хайнкией.

— Да, да, поручик.

— Узунов, ваше превосходительство. Стоян Узунов. Гурко прищурился, потёр лоб, вспоминая о чём-то.

Потом сказал:

— А я ведь вашего батюшку знавал. В Пажеском корпусе учение с ним проходили. А бабушка ваша родом из Болгарии? Не изволили вы жениться? Либо невесту в Питере оставили?

— Никак нет, ваше превосходительство. Если получу согласие бабушки, отсюда невесту приведу.

Гурко улыбнулся:

— Желаю удачи вам, поручик. Непременно побываю на вашей свадьбе...

По войскам служили молебен о даровании победы российскому оружию, попы провозглашали здравицу государю и самодержцу всея Руси и прочая и прочая Александру Николаевичу...

Днём император отстоял обедню в царской походной церкви — просторной зелёной палатке. Протоиерей собора Зимнего дворца Никольский сочным баритоном пропел многие лета государю и его семейству, благословил императора.

Звонили колокола в Тырново, Габрово, Систово и по всей земле болгарской, освобождённой от ига османов».

Вечером в Главной квартире император устроил приём. Пенилось в хрустальных бокалах шампанское, веселились гости и свитские генералы.

Румынский князь Карл, чьи дивизии встали под Плевной, азартно доказывал американскому наблюдателю капитану Грину, что именно ему, князю Карлу, Румыния обязана своим государственным возрождением.