Под стягом Российской империи

Собрались офицеры, пришёл генерал Кренке.

— В штабе Балканского отряда, — сказал Столетов, — есть предположение, генерала Гурко отзовут к Плевне.

— И тогда вся тяжесть защиты перевала ляжет на нас, — добавил Рынкевич.

— Не совсем так, — поправил его генерал Кренке, — есть и другие части.

— Но основная тяжесть ложится на нас. Столетов сказал:

— Я намерен послать уведомление к генералу Радецкому о срочном резерве. Пусть Фёдор Фёдорович снимет часть сил у генерала Дерожинского в Габрово и направит на Шипку. На первый случай хотя бы оставшихся там пять рот орловцев.

— Учитывайте, ваше превосходительство, — снова заметил Рынкевич, — если генерал Радецкий нас поддержит, резерв прибудет не ранее чем через неделю.

— Будем держаться, — сказал Депрерадович.

— Позвольте, — снова вмешался генерал Кренке. — И. против донесения в штаб отряда и не возражаю о необходимости резерва, однако нельзя писать в столь категорической форме о плане Сулеймана, А вдруг он направит таборы через Янину на Габрово, а вы требуете оголить генерала Дерожинского. Пусть резерв изыщет генерал Радецкий.

— С этим нельзя не согласиться, — сказал Столетов.— Не будем столь категоричны.

В штабе Балканского отряда с полудня царило оживление. Не смолкая, стучал телеграф, шуршали картами штабные офицеры, переговаривались вполголоса.

За дощатым, крепко сбитым столом, чуть склонившись над столешницей, сидел Фёдор Фёдорович Радецкий и озабоченно перебирал телеграфную ленту. Рядом с генералом молча стоял заместитель начальника штаба — подтянутый седой полковник. Радецкий отодвинул телеграмму.

— Итак, Столетов доносит, из Казанлыка видно движение больших отрядов неприятеля.

— Надо ли это рассматривать как начало наступления Сулеймана на Шипку, ваше превосходительство?

— Не думаю. Пока это эмоции генерала Столетова, а Дерожинский взял приманку. В лице Сулейман-паши надо видеть одного из опытнейших генералов Оттоманской Порты... Я убеждён, на сегодня этой телеграммой генералы Столетов и Дерожинский не ограничатся.— Радецкий поднялся. — С вашего позволения, полковник, я немного отдохну.

Перейдя в соседнюю комнату, прилёг на топчан. Смежил веки, забылся во сне. И привиделось, будто он в Военной академии, слушает лекцию по тактике. Старый генерал, придерживаясь за кафедру, даёт разбор современным формам ведения войны, а он, молодой Радецкий, пытается задать профессору вопрос относительно замыслов Сулейман-паши...

Но тут Фёдора Фёдоровича будит полковник:

— Телеграмма, ваше превосходительство, от генерала Дерожинского.

Радецкий поднялся, перешёл в штабную комнату. Офицеры замолчали, смотрели на генерала.

«По донесениям Столетова, весь корпус Сулейман-паши виден как на ладони, — прочитал Радецкий, — выстраивается в восьми вёрстах от Шипки. Силы неприятеля громадны. Говорю без преувеличения. Будем защищаться до крайности, но подкрепления решительно, крайне необходимы».

«Снова подкрепления, — подумал Радецкий. — Неужели турецкое командование избрало столь неразумный план перехода Балкан? Но почему, не Разград или Осман-Пазар?»

Мысли нарушил застучавший телеграф. Фёдор Фёдорович остановился за спиной телеграфиста. Снова сообщение от Дерожинского.

— Около двадцати четырёх таборов с шестью орудиями и три тысячи конных черкесов двигаются в боевом порядке по дороге от Старой Загоры и Маглижа. Направление на Янину. Судя по движению, наступление турок одинаково возможно как на Шипку, так и на Янинский перевал. Неприятель отлично виден. Конница двинулась к северо-восточному углу Казанлыка.

— Совсем непонятно, — развёл руками Радецкий, — Янинская тропа годится разве что для вьючного транспорта и совсем не готова для целой армии. Скажите, полковник, вы что-либо понимаете в этом манёвре? Или я схожу с ума, или Сулейман-паша решил водить нас за верёвочку. Нет, нет, такой генерал, как Сулейман-паша, не изберёт столь непригодный план наступления. Скорее всего это демонстрация.

— А не навязано ли данное поведение Сулейман-паши верховным командованием? — вмешался полковник.

Радецкий задумался, потёр седые виски:

— Давайте отобьём телеграмму главнокомандующему, великому князю. — Повернулся к телеграфисту. — Весьма экстренно. По донесению Столетова с Шипки весь корпус Сулейман-паши выстраивается против Шипки... Предполагая, что можно ожидать наступления главных сил со стороны Осман-Пазара, я оставил резерв до времени близ Тырново, а предписал вместе с тем князю Мирскому двинуть в Габрово и далее к Шипке Брянский полк...

— Означает ли это, ваше превосходительство, распоряжение начальнику Сельвинского отряда князю Святополк-Мирскому? — спросил полковник.

— Несомненно. Однако ко всему мы сейчас же дадим телеграмму князю Мирскому следующего содержания: из Тырново не могу двинуть до времени войска в Габрово, ибо ожидаю наступления со стороны Осман-Пазара...

Ив мыслях не держал Радецкий, что Сулейман-паша уже закончил сосредоточение своей армии. Сведённая в шесть бригад, она нацелилась на Шипку. Командовать артиллерией Сулейман-паша назначил Леман-пашу.

Из письма Василька Стояну:

«Погода на Кавказе дождливая и не жаркая, а ночами даже свежо, так что солдаты раскатывают шинели.

Наш Эриванский отряд не стоит праздно, едва отбили семитысячный отряд Татлы-оглы при шести орудиях, глядь, Магомет-паша объявился. Отбросили и его к Дели-Рабе, к Алашкери. Тут Лорис-Меликов дал Тергукасову новое распоряжение: сковать главные силы турок... производить активную демонстрацию на неприятеля… дабы воспрепятствовать ему спуститься на выручку Карса...»

В письме Василько не до конца цитирует распоряжение Лорис-Меликова, а там есть строка, полная цинизма: «Ввиду крайней важности дела не стесняйтесь могущими быть потерями».

Примечательно, не правда ли?

Своим распоряжением Лорис-Меликов ставил под удар отряд Тергукасова, ибо он, отдаляясь на двести пятнадцать вёрст от своих баз, имел незащищённые тылы.

Стоян не знал всего этого, как не мог знать и Василько. Лишь Тергукасову и штабу это было ясно. Они проявили высокое воинское искусство, выводя Эриванский отряд из-под удара.