Под Южным крестом

— Ты его убил? Отравил?

— Разве в таких вещах признаются? Умер, и конец.

— Хорошо.

— Я принял командование, оно перешло ко мне по праву, и привел яхту сюда.

— А куда делись матросы?

— А ты разве не заметил флага на грот-мачте?

— Заметил, но при чем тут английские матросы?

— Как при чем? Флаг на грот-мачте — это значит, что на яхте желтая лихорадка.

— Желтая лихорадка?

— Ну, все равно, какая-нибудь другая болезнь.

— Не понимаю.

— Да что с тобой сегодня. Чего тут не понимать!

— Да говори же. Я здесь за атамана.

— Это видно: ты что-то очень мной командуешь, я этого не люблю.

— Говорят тебе, рассказывай поскорее. Может быть, придется скоро ехать.

— Вот почему я наложил на себя карантин. Захват яхты с помощью малайцев должен был скрыть настоящих виновников. Нужно было сделать так, чтобы власти не знали, что корабль достался европейцам. Если бы нападение удалось, все было бы шито-крыто. Англичане были бы перебиты все, кроме меня и Джима Кеннеди. Из малайцев мы составили бы новый экипаж и спокойно принялись за свои дела, обладая превосходным судном, которое ничего бы нам не стоило, но дало тайное господство над всем архипелагом. Но когда была отбита атака и сэр Паркер умер, пришлось устранять матросов одного за другим, чтобы здесь заменить их своими людьми. К счастью для нас, на яхте началась желтая лихорадка и… одним словом, все они умерли, кроме превосходного Джима Кеннеди. Последние двое были нам нужны для управления кораблем, и, представь себе, они прожили до того момента, как мы бросили якорь.

— Они умерли… как сэр Паркер или вроде того…

— Разумеется.

— А с ними, конечно, французы?

— Увы, нет.

— Клянусь бородой пророка, это невозможно! .. Неужели ты их пощадил? .. Они должны умереть. Это необходимо для нашей безопасности.

— Поздно хватился.

— Почему?

— Потому что их нет на яхте. Они, должно быть, давно в Банджермассинге, под защитой голландских властей. Им, впрочем, не нужна защита — они сами отлично умеют постоять за себя.

— Их нужно было удержать всеми мерами.

— Да они скорее взорвали бы судно, они были сильнее. Я вынужден был их высадить, не дав отведать своего зелья.

— Хорошо. Эти французы все равно осуждены. Они умрут.

— Это все, что ты хотел мне сказать?

— Нет, я должен сообщить тебе секретные приказы. Пойдем в каюту и поговорим потихоньку. Не беспокойся насчет людей, которые со мной приехали: они составят твой новый экипаж. Это шестьдесят отпетых негодяев, с которыми, если захотеть, можно покорить весь остров. Они, должно быть, уже расположились на борту.

В роскошно меблированной столовой, которая примыкала к бывшей каюте несчастного сэра Гарри, горела лампа. Синьор Пизани сел на диван, над которым была развешана богатая коллекция холодного и огнестрельного оружия и знаком пригласил собеседника занять место напротив.

Это был мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, но очень хорошо сложенный. Одет он был по-европейски, но грубое лицо с хитрым выражением с первого же взгляда обличало в нем малайца. Впрочем, он был не чистокровный малаец, а метис, — одна из тех помесей, в которых смелость, сила и мужество белого человека смешиваются с хитростью, жестокостью и низкими инстинктами азиата.

По-английски он говорил очень правильно, что еще больше оттеняло безобразный выговор итальянца, или псевдоитальянца. По временам прибывший так пронзительно смотрел черными глазами на синьора Пизани, что тому делалось жутко.

— Вот приказ атамана, — заговорил метис, вытаскивая из кармана толстую желтоватую бумагу, исписанную шрифтом, и развертывая ее на столе.

Синьор Пизани мельком взглянул на бумагу и состроил недовольную гримасу.

Документ был составлен удивительно ловко, лаконично и точно.

— «Капитан „Морского Властителя“…

— Это что еще за «Морской Властитель»? Что это значит?

— Это новое название корабля. Разве можно было сохранить прежнее? «Конкордия» — согласие. Бандитам моря это показалось бы диким. Ну, так слушай же: «Капитан „Морского Властителя“ выйдет в море в два часа утра. Он направится к острову Баламбангангу и будет крейсировать в его водах до нового распоряжения».

— Только? — спросил синьор Пизани.

— Пока только, — холодно ответил метис.

— А кто мне сообщит дальнейшие инструкции?

— Приказы? .. Я.

— У тебя, стало быть, есть полномочие?

— Увидишь. А пока повинуйся.

На лице итальянца появился румянец и тотчас же уступил место бледности.

— Кто же здесь командует?

— Капитан, — холодно ответил метис.

— Капитан — я.

— При одном условии: повиноваться слепо, без рассуждений, а не то…

— Что тогда?

— А не то придется вернуться на прежнее место.

— Ты говоришь вздор. Выслушай меня хорошенько. Мне надоело быть рабом. Как бы ни было мне хорошо в материальном отношении, это не заменит мне независимости. Я хочу быть свободным! К отплытию можно приготовиться через час. Но корабль пойдет туда, куда я захочу. Он мой. Я слишком дорого за него заплатил, хотя пролитая кровь и не тревожит меня. Слушай: на яхте находится миллион золотом. Это карманные деньги прежнего капитана. Возьми себе половину, а я другую. Если ты согласишься, я высажу тебя на цивилизованную землю…

— А если не соглашусь?

— Тогда я размозжу тебе голову! — вскричал синьор Пизани, и дуло револьвера прикоснулось ко лбу метиса.

— Этого нельзя! — сказал чей-то насмешливый голос.

Отворилась дверь спальни, и на пороге появился человек среднего роста, с блестящими глазами, с бородой и волосами цвета воронова крыла и с невероятно бледным лицом. На голове у вошедшего была надета зеленая чалма.

— Атаман вездесущ! Атаман всеведущ! — сказал вдохновенно метис, с каким-то фанатизмом глядя на человека, появившегося так необычайно.

Пизани понял, что погиб. Но он был человек решительный, и, ни минуты не колеблясь, в упор выстрелил в метиса.

Пуля раздробила череп, и брызги крови полетели на обои. Не успело тело упасть на пол, как убийца обратил свое орудие против человека в зеленой чалме и выстрелил ему в грудь.

— Итак, мои цепи разбиты, — закричал он торжествующим голосом.

— Пока еще нет, — сильным голосом возразил атаман, бледное лицо которого появилось из дымного облака и стало еще бледнее, чем при появлении на пороге.

Пизани окаменел от изумления, но попытался выстрелить в третий раз. Однако не успел. Человек, обладавший такой странной неуязвимостью, протянул руку и, словно железными клещами, схватил руку убийцы, державшую револьвер.

Итальянец чуть не закричал от боли.

— Дурак! Надо было стрелять в голову. Ты убил бедного Идрисса… Эта шутка могла бы дорого тебе обойтись, тем более, что преданные люди теперь редкость.

На выстрелы сбежались люди и столпились у дверей. В толпе выделялся громадным ростом американец-машинист.