Под знаменем быка

Размышляя об этом, мессер Макиавелли поднимался по крутой улочке ко дворцу. Вскорости, однако, ему пришлось вновь натянуть поводья: дворец окружила громадная толпа. На одном из балконов он разглядел отчаянно жестикулирующего человека, судя по всему обращающегося к народу с речью.

Мессер Макиавелли наклонился в коснулся рукой плеча какого-то мужчины, стоявшего в задних рядах.

— Что происходит?

— А кто его знает? — ответил тот. — Его светлость герцог с мессером Вителлоццо и другими вошли во дворец два часа тому назад. Затем появился один из капитанов герцога, говорят, мессер де Корелла, и во главе отряда направился в предместье. Там они напали на солдат мессера Фермо, который тоже сейчас во дворце, а завтра Новый год. Клянусь мадонной, если он так начинается, чего же ждать дальше? Сейчас они жгут, грабят и дерутся в предместье, превращая его в ад, а что происходит во дворце, известно разве что дьяволу. Иисус Мария! Ужасные времена, господин мой. Говорят…

Поток слов резко оборвался под пристальным взглядом темных, ничего не упускающих глаз. Мужчина повнимательнее присмотрелся к всаднику, отметил его богатый, отороченный мехом плащ, хитрое чисто выбритое лицо с выступающими скулами и счел за благо воздержаться от дальнейших рассуждений.

— Говорят сейчас так много, что сам черт не разберется, где правда, а где — ложь, — закончил он монолог.

Тонкие губы Макиавелли чуть изогнулись в улыбке. Он понял причину недоверчивости своего собеседника. И более ни о чем не стал спрашивать, благо ему уже все стало ясно. Раз солдаты герцога под командой Кореллы напали на отряд Оливеротто да Фермо, значит, его ожидания оправдались и Чезаре Борджа, перехитрив мятежных капитанов, теперь передавит их, как мух.

Неожиданно движение толпы разнесло в стороны флорентийца и мужчину, с которым он разговорился.

— Герцог! Герцог! — гремело над площадью перед дворцом.

Приподнявшись на стременах, Макиавелли различил у самого дворца блеск мечей и алебард под знаменами с быком, фамильным гербом Борджа. Всадники выстроились попарно и двинулись к тому месту, где пришлось остановиться секретарю.

Толпа раздалась в стороны, как вода, рассекаемая быстро плывущим кораблем. Люди толкали друг друга, ругались, кое-где в ход пошли кулаки, но все глохло в криках: «Герцог! Герцог!»

Кавалькада приблизилась. Во главе, на великолепном черном жеребце, в сверкающих стальных латах, скакал Чезаре Борджа, с поднятым забралом, открывающим юное, но суровое и решительное лицо. Смотрел он прямо перед собой, не поворачиваясь ни направо, ни налево, не обращая ни малейшего внимания на приветственные крики. Но прекрасные его глаза, похоже, видели все. И, заметив флорентийца, они неожиданно потеплели.

Макиавелли сорвал с головы берет, поклонился до холки мула. Лицо герцога осветилось гордой улыбкой, ибо его радовало, что посол Флоренции видит его в зените славы. Поравнявшись с Макиавелли, он натянул поводья.

— Приветствую вас, мессер Никколо!

Всадники быстро оттеснили толпу в сторону, и Макиавелли смог подъехать к герцогу вплотную.

— Все кончено, — объявил герцог. — Обещание свое я выполнил. Теперь-то вы понимаете, что именно я пообещал. И полностью использовал представившуюся мне возможность. Все схвачены, Вителли, Оливеротто, Гравина и ублюдок Джанджордано. Их участь скоро разделят другой Орсини, Джанпаоло Бальони и Петруччи. Сеть моя брошена широко, и все они, до последнего, заплатят за предательство.

Герцог помолчал, ожидая не просто комментария Макиавелли. Ему хотелось знать, как будет воспринято Флоренцией известие о его безоговорочной победе. Секретарь, однако, проявил присущую ему осторожность. Мнение свое он привык высказывать лишь по необходимости. Лицо его осталось бесстрастным. Он лишь поклонился, показывая, что сообщение герцога принято к сведению.

По челу Борджа пробежала тень.

— Я сослужил неплохую службу вашим господам, синьории Флоренции , — в голосе его слышался вызов.

— Синьория обязательно узнает об этом, — последовал уклончивый ответ, — а мне, надеюсь, будет оказана честь передать вам ее поздравления.

— Многое сделано, но предстоит сделать еще больше, и кто бы мне сказал, что именно? — и он приглашающе глянул на Макиавелли.

— Вы спрашиваете у меня совета?

— Конечно.

— Теоретически?

Брови герцога удивленно поднялись, он рассмеялся.

— Естественно. Практику вы можете оставить мне.

Макиавелли сощурился.

— Упоминая термин «теоретически», я лишь подчеркиваю, что высказываю личное мнение, не имеющее ни малейшего касательства ни к моей должности, ни к синьории, — он наклонился к Борджа. — Если у государя появляются враги, у него есть два пути: он должен обратить их в друзей или ослабить их до такой степени, что далее они уже не смогут считаться врагами.

Герцог улыбнулся.

— И где вы это почерпнули?

— Я с восхищением наблюдал за тем, как ваша светлость поднимается на вершину власти.

— И переосмыслили мои действия в постулаты, которые будут управлять моим будущим?

— Более того, ваша светлость, ими будут руководствоваться все последующие государи.

Борджа вгляделся в худое, с выступающими скулами лицо, темные, светящиеся умом глаза.

— Иной раз я задумываюсь, кто вы, посол или философ? Но ваш совет пришелся к месту. Или обратить их в друзей, или ослабить так, что они перестанут быть врагами. Доверять им, как друзьям, я уже не смогу. Вы это понимаете. Поэтому… — герцог смолк на полуслове. — Но мы еще поговорим об этом после моего возвращения. Солдаты Кореллы вышли из-под контроля. Они жгут и грабят предместье, и я должен их остановить. Иначе Венеция возьмется за оружие, чтобы вернуть дукаты, которые вытрясли из ее купцов. Во дворце вы найдете немало интересного для себя. Подождите меня там.

Он дал знак всадникам и поскакал в предместье. Макиавелли двинулся в противоположном направлении. Толпа с готовностью расступалась перед ним, ибо все видели, что его удостоил внимания сам Чезаре Борджа,

Оказавшись во дворце, Макиавелли написал свое знаменитое письмо синьории Флоренции, в котором изложил свое видение происшедшего. В яму угодили те, кто рыл ее для Чезаре Борджа: трое Орсини , Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо. Закончил он письмо фразой: «Я очень сомневаюсь, что кто-то из них доживет до утра».

Вскоре ему пришлось признать, что при всей его проницательности, он не смог заглянуть в глубину замысла Чезаре Борджа. Ибо не учел, что казнь Орсини подняла бы тревогу в римском логове зверя, а потому позволила бы бежать влиятельному кардиналу Орсини, его брату Джулио и племяннику Маттео (который интересует нас особо), а затем подготовить ответный удар.

Неспособность Макиавелли предвидеть дальнейшие действия Чезаре Борджа служит еще одним доказательством того, что в мастерстве политической интриги герцог мог дать флорентийцу сто очков вперед .