Под знаменем быка

С правителями Фермо и Кастелло разобрались, как и предполагал Макиавелли. Их судили, признали виновными в предательстве и задушили той же ночью, одной веревкой, поставив спинами друг к другу. Но Орсини избежали участи подельников. Они прожили еще десять дней, пока Чезаре не получил из Рима известия об аресте кардинала Орсини и его родственников. И только тогда, уже в Ассизи, куда к тому времени перебрался герцог, Гравину и Паоло Орсини отдали в руки палачу.

Сеть герцог, как он сказал Макиавелли при встрече в Синигалье, раскинул широко. Однако четверо смогли ускользнуть сквозь ее ячеи. Джанпаоло Бальони, не приехавший на встречу с герцогом в Синигалью, сказавшись больным, а потому и оставшийся в живых. Пандольфо Петруччи, тиран Сиены, единственный из всех мятежников, не поверивший в добрые намерения герцога и, вооружившись до зубов, укрывшийся за крепкими городскими стенами, Фабио Орсини, последовавший примеру Петруччи. И Маттео Орсини, кузен Фабио и племянник кардинала, который просто исчез, словно провалился сквозь землю.

Поначалу Борджа сосредоточил свое внимание на первой троице, благо их местонахождение не составляло тайны. Маттео был не столь важной птицей, им герцог мог заняться и позже.

— Но клянусь Богом, — доверительно сообщил Чезаре фра Серафино, монаху, исполнявшему обязанности секретаря при отсутствии круглолицего Агабито, — клянусь Богом, что не найдется такого уголка в Италии, где бы он смог укрыться от меня.

Разговор этот происходил в Ассизи, в тот самый день, когда палач затянул веревки на шее Гравины и незаконнорожденного сына Джанджордано. А вечером того же дня один из соглядатаев герцога доложил, что Маттео Орсини прячется в Пьевано, замке своего дальнего родственника Альмерико Орсини, старого и бездеятельного, интересующегося разве что науками. Жил Альмерико в уединении, окруженный книгами, честолюбие не снедало его, и просил он только одного: чтобы его и дочь оставили в покое, не втягивали в кровавый водоворот, бурлящий над Италией.

Герцог поселился в Рокка Маджоре, грозной цитадели, возвышающейся над городом и умбрийской равниной. Гонца он принял в огромном, холодном, как могила, зале. В камине пылали поленья, отбрасывая тени на стены и потолок. Но холод не сдавался, а потому, слушая соглядатая, герцог, прохаживающийся взад-вперед, кутался в алую мантию, отороченную мехом рыси. Фра Серафино сидел за конторкой, очиняя перо, вроде бы целиком поглощенный этим занятием, но не упускал ни единого слова.

Соглядатай, надо отметить, потрудился на славу Услышав о пребывании Маттео в Пьевано, он покрутился по местным харчевням, дабы раздобыть как можно больше информации. Ибо знал, что герцог одним вопросом не ограничится.

— И все-таки это не более чем сплетня, — недовольно бросил Чезаре. — «Говорят», что Маттео Орсини в Пьевано. Меня тошнит от всех этих «говорят» и семейства Орсини. Маттео я знаю давно, лжец он отменный, может сказать все, что угодно.

— Но, ваша светлость, в данном случае вероятность того, что это правда, очень велика, — заметил соглядатай.

Герцог остановился перед камином, протянул руки к огню, руки изящные и тонкие. Глядя на эти аристократические пальцы, никто бы и не подумал, что они легко гнут подковы. Он чуть отбросил голову, глубоко задумался.

— Велика, говоришь? С чего ты это взял?

Ответ не заставил себя ждать.

— У графа Альмерико есть дочь. В Пьевано все знают, что мадонна Фульвия и мессер Маттео собираются пожениться. Родство у них дальнее, не помешает их браку. Старый граф обеими руками за, к мессеру Маттео он относится, как к сыну. Куда еще может броситься мессер Маттео, как не к тем, кто его любит? И потом, Пьевано находится в глуши, его правитель — книжник, далекий от мирской суеты. А потому, если где и будут искать мессера Маттео, так только не в Пьевано. Эти соображения подтверждают достоверность слуха о его пребывании в замке графа Альмерико.

Герцог раздумчиво смотрел на соглядатая, взвешивая его доводы.

— Ты рассуждаешь логично, — признал он, и соглядатай поклонился в пояс, польщенный похвалой. — Можешь идти. Попроси позвать ко мне мессера Кореллу.

Мужчина вновь поклонился, попятился к двери и исчез за ней. Чезаре прошел к окну, взглянул на расстилавшуюся перед ним равнину, залитую бледным светом январского дня. Вдали громоздились серовато-синие Апеннины. Река Кьяджи катила свои серебристо-свинцовые воды к Тибру. Но Чезаре, похоже, не увидел ни гор, ни реки, ибо мысли его были заняты совсем другим. Он резко обернулся к фра Серафино, который как раз проверял, хорошо ли пишет очинённое им перо.

— Что же нам сделать, чтобы схватить этого типа? — спросил он.

Чезаре Борджа любил спрашивать совета, но никогда не следовал тем, что не согласовывались с его собственными умозаключениями. А если ни один совет его не устраивал, он не боялся принять решение самостоятельно.

Монах не ожидал вопроса и даже вздрогнул от неожиданности. Зная напористость герцога, услышав, что тот попросил соглядатая вызвать Кореллу, фра Серафино сложил два и два, получив, как он полагал, правильный ответ.

— Надо послать вооруженный отряд и выкурить его из Пьевано.

— Отряд… десять всадников, пятьдесят пехотинцев… Гм-м… А если Пьевано поднимет мосты и окажет сопротивление?

— Вы пошлете еще двадцать всадников и пушку.

Герцог, улыбаясь, смотрел на монаха.

— Ваши слова, фра Серафино, показывают, как мало вы знаете о Пьевано, а в людях разбираетесь и того хуже. И уж, наверное, вообще ничего не можете сказать о женщинах?

— Помилуй Бог! — монах в ужасе замахал руками.

— Значит, в этом вопросе в советники вас брать нельзя. А я-то надеялся, что вы сможете вообразить себя женщиной.

— Вообразить себя женщиной? — глаза фра Серафино вылезли из орбит.

— Тогда вы смогли бы сказать, как надобно поступать мужчине, чтобы как можно скорее задурить вам голову. Видите ли, Пьевано — это горы и леса. Места глухие. И при желании там можно спрятать не только Маттео Орсини, но и целую армию. И я не хочу понапрасну тревожить графа Альмерико, не убедившись, что тот, кого мы ищем, действительно скрывается у него. Вы понимаете, что сделать это ой как непросто. Поэтому мне нужен человек бессердечный, не ведающий, что такое угрызения совести. Негодяй, которым движет лишь собственное честолюбие. Которому безразлично все, кроме личной выгоды. Да еще он должен быть приятной наружности, умеющий очаровать женщину и завоевать ее доверие. Где же мне найти такое чудо?

Фра Серафино не успел ответить, ибо в зал, бряцая шпорами, вошел бородатый, смуглокожий Корелла, едва ли не самый преданный капитан Чезаре Борджа.

Герцог повернулся к Корелле, долго смотрел на него, потом покачал головой.

— Нет, ты для этого не подойдешь. Ты солдат, а не придворный. С мечом ты управляешься куда лучше, чем с лютней, да и красотой не блещешь. Будь вы женщиной, фра Серафино, понравился бы вам такой кавалер?

— Я не женщина, ваша светлость…

— Это и так ясно.

— Не знаю, о чем бы я думал, будь я женщиной. Скорее всего, ни о чем. Женщины вообще не думают.

— Да вы женоненавистник, — хмыкнул Борджа,

— И слава Богу, — фра Серафино истово перекрестился.

Герцог вновь повернулся к своему капитану.

— Нет, — вновь он покачал головой. — Прежде чем взяться за работу, нужно выбрать подходящий инструмент. Ты, Микеле, не сгодишься. Мне нужен симпатичный, жадный, беспринципный негодяй, который сможет и постоять за себя, и сложить сонет. Где мне найти такого человека? Я мог бы поручить это дело Ферранте да Исола , да бедолага пал жертвой своей же шутки.