Под звон мечей

– Ты знаешь, как я люблю его, как он мне дорог!.. Так вот и пойми, что я хотел бы знать это место лишь для того, чтобы защищать его от опасных ударов… И если бы я знал, я сумел бы укрыть это место моим щитом!»

Кримгильда же в простоте душевной отвечала ему:

– Это место у мужа моего на спине, между лопатками, так как листок с дерева, под которым он купался в крови Фафнира, упал на это место и крепко-крепко к нему прильнул…

– Так надо бы его хоть чем нибудь обозначить на одежде – чтобы я мог его наглядно знать и постоянно иметь в виду, – продолжал настаивать лукавый Гунтер.

– О! я это сделаю… Я обозначу тебе это место, любезный брат мой! Я нашью шелком кружок на одежде Сигфрида как раз над тем местом, где прильнул листок… И молю тебя – защити, защити его от ударов.

На другой день Гунтер подговорил Сигфрида ехать с ним и со всеми придворными на охоту. Сигфрид, страстно любивший охоту, тотчас согласился на предложение своего шурина, не предполагая даже того коварного умысла, который крылся в этом предложенш. И тщетно старалась его отклонить от этой поездки Кримгильда, которая в последнее время постоянно терзалась самыми мрачными, самыми тягостными предчувствиями…

– Не езди ты на эту охоту, – говорила она со слезами своему дорогому мужу. – Мне так и кажется, что с тобою должно случиться что-то недоброе… Послушай, каше страшные сны мне снятся! То я вижу в прошлую ночь, что на тебя упали две горы, и скрыли милаго от моих глаз… То вдруг представилось мне, что за тобою по пятам гонятся два вепря, что они терзают тебя, и кругом вся трава обагрена твоею кровью… О, не езди сегодня на охоту – останься со мною!

Но добродушный и благородный Сигфрид постарался успокоить свою жену… Совесть его была чиста и свободна от всяких укоров; а потому он и в сердце окружавших его людей не способен был он видеть их черные замыслы. Ласково уговаривал он Кримгильду не тревожиться, обещал вернуться с охоты пораньше; а затем надел свое легкое охотничье платье, привесил меч к поясу, взял копье и щит в руки, простился с женою – и направился с Гунтером и Хагеном на охоту в дремучий Отенсюй лес. Большая свита бургундских королей, псари и загонщики, и стая гончих и других собак, а также и обоз с запасами, все это двинулось вслед за королями и их мрачным спутником, Хагеном.

Охота оказалась очень удачною. Зверь так и шел на ловца, и много всякой лесной дичи и зверя досталось в тот день в добычу. Смелый и ловкий на охоте, Сигфрид всех удивлял проявлениями своей силы и уменья. Начатая на рассвете охота затянулась почти до полудня, и когда солнце стало к нему близиться, Сигфрид почуствовал непреодолимый голод и потребность в отдыхе, и направился к тому сборному месту, к которому давно уже сзывали охотников гpoмкиe звуки рогов…

А между тем Гунтер с Хагеном, тщательно обдумав свой черный умысел, все предусмотрели и приготовили так, чтобы он мог закончиться удачно. В этих видах они распорядились устроить сборное место и раскинуть шатры для отдыха охотников в местности безводной – далеко от ключа. При этом повару дан был приказ – как можно более пересолить век кушанья, предназначенные для королевского стола, а напитков никаких на стол не подавать… Расчет их был верен: жажда должна была вынудить Сигфрида к отысканию студеного ключа – он должен был туда направиться, а за ним следом пошли бы туда и убийцы его, которые не дерзали совершить свое богомерзкое дело на глазах у всей своей свиты…

Все случилось, как по писанному. Сигфрид явился на сборное место голодный, жадно принялся за предложенные ему кушанья, ел много и с удовольствием, и, почувствовав сильную жажду, захотел утолить её вином. Тогда Гунтер с некоторым смущением стал перед ним извиняться в том, что его люди, по непростительной оплошности, не захватили с собою никакого вина на охоту…

– На нынешний день, – добавил король Гунтер, – нам придется довольствоваться водою из лесного ключа.

– Кстати, я знаю на некотором расстоянии отсюда светлый и прекрасный ключ в лесной глуши, – сказал Хаген. – Там хватит воды на всех нас – и притом ещё чудной, студеной… Предлагаю благородному Сигфриду бежать отсюда к тому ключу взапуски со мною! Кто обгонит, тот первый напьется из ключа и выиграет заклад…

– Я бегаю настолько быстро, – сказал Сигфрид, – что мне немного найдется соперников в беге… И я не хочу выигрывать от тебя заклад без всякого труда!

– О, нет! Ты ошибаешься: – в беге я могу с тобою смело тягаться! – настаивал Хаген.

– Пожалуй, уж если ты так думаешь, я готов бежать с тобою взапуски, – сказал Сигфрид – однако же с тем, что ты побежишь налегке, без всякого оружия, а я с мечом на бедре и с копьем и со щитом в руке.

Поспорили, согласились и побились об заклад. Когда же бег начался, то все действительно увидели, что Сигфрид был прав: он далеко оставил за собою Хагена и мчался к ключу с быстротою оленя.

Добежав первый до ключа, Сигфрид отстегнул меч от пояса, отбросил в сторону копье и щит, и, расположившись на траве, жадно припал разгоряченными устами к струе холодной оживляющей влаги. Хаген, прибежав к ключу вслед за Сигфридом, тотчас решился воспользоваться удобной минутой для выполнения своего черного замысла… Осторожно подкравшись, он поднял страшный Сигфридов меч с травы и отнес его далеко в сторону; потом схватил его острое копье, и, высмотрев внимательно кружок нашитый шелками на его платье, вдруг изо всей силы ударил копьем в этот кружок и проколол насквозь грудь Сигфрида, так что копье проникло до самого сердца.

Сигфрид сразу почувствовал, что рана была смертельна; собравшись с последними силами, он вскочил ещё на ноги, как разъяренный лев, и увидел Хагена, который убегал от него, как заяц… Он хотел было устремиться вслед за ним, с оружием в руках – искал оружие… Но оружия не было под руками. Тогда он схватил лежавший на траве щит свой и мощною рукою метнул его вослед убийце. Щит со свистом рассёк воздух и, если б Хаген не успел отскочить в сторону, то был бы убит наповал… Но это последнее усилие окончательно сломило Сигфрида, и он пал на траву, истекая кровью.

Когда страшная весть об убийстве Сигфрида распространилась между бывшими на охоте, все поспешили к ключу, у которого знаменитый витязь лежал, готовый встретить смерть без робости и уныния. Последние минуты его были торжественны. Увидев в окружавшей его толпе и Гунтера, и Хагена – своих коварных убийц, не постыдившихся прийти вместе с другими к ключу, Сигфрид, обращаясь к ним, сказал с укоризною:

– Верьте мне, вы на себя самих наложили руки!

Когда же он закрыл очи навеки, Гунтер и Хаген приказали охотникам взвалить его тело на телегу и отвезти в Вормс; и там они имели жестокость покинуть тело Сигфрида на пороге опочивальни его дорогой и любимой супруги, Кримгильды…

Можно себе представить отчаянье Кримгильды, горе старого Сигмунда и ужас, овладевший всеми нидерландцами, когда на другой день разнеслась по Вормсу весть о страшном злодеянии, которое нарушало все права гостеприимства, и порывало все дружеские и родственные связи между двумя королевскими домами. Все нидерландцы вооружились и собрались воедино около своего старого короля; грозно и злобно смотрели они на бургундцев, но численность их была до такой степени незначительна, что они не посмели и думать о мщении за своего господина.

Хаген предательски убивает Сигфрида.

Похороны храбрейшего из храбрых были очень трогательными, и картина их, в «Песне о Нибелунгах», принадлежит к лучшим страницам этой замечательной немецкой поэмы:

«Отслужив в соборе, понесли тело Сигфрида к могиле – и весь народ кругом сокрушался и плакал, жалея о почившем. Прежде, чем гроб опустили в могилу, над ним ещё долго читали и пели духовные, которых множество собралось отовсюду на похороны Сигфрида. Несчастная Кримгильда так убивалась у тела его, что её много раз должны были отливать водою: – безмерна была её печаль, и нельзя не дивиться тому, что она перенесла её и осталась в живых… Воплям Кримгильды вторили многие женщины. Когда, наконец, уже следовало опустить гроб в могилу, королева сказала: