Подарок к рождеству
Шрифт:
— Это радует, — продолжил он. — А то я начал было подумывать о том, что ты собираешься проспать сто лет, как принцесса Шиповничек.
— Что ты со мной сделал? — оборвала его Абигейл дрожащим голосом.
— Сделал? — Он нахмурился. — Ровным счетом ничего.
— Как это ничего? — Возмутилась Абигейл. — Я лежу тут, в чем мать родила, потому что это ты раздел меня и спрятал мою одежду! Да как ты посмел?!
— Успокойся, Абигейл. — Его огорчило подозрение, которое он увидел в ее глазах. — Слово «посмел» для данного случая не подходит. И забудь об извращенных сексуальных намерениях в отношении тебя с моей стороны — ведь ты, наверняка, собираешься обвинить меня в этом. Я снял с тебя одежду лишь с одной простой целью: чтобы тебе было
После его слов Абигейл несколько успокоилась и замолчала, обдумывая ситуацию. Выждав довольно длительную паузу, он спросил:
— Как ты себя чувствуешь сейчас?
— Как выжатый лимон.
Она дала своему состоянию явно завышенную оценку. На самом деле она чувствовала себя так, будто только что провела десять раундов с чемпионом по боксу в тяжелом весе. Ее ноги, руки, все тело гудели, словно от только что ушедшей боли, и ныли от жуткой слабости.
— Что ж, неудивительно, — понимающе кивнул Ник. — Полагаю, в таком состоянии ты будешь находиться еще какое-то время. Но все же по сравнению с этими тремя днями, которые ты провела практически без сознания, это серьезный прогресс.
— Дней? — Абигейл с трудом села в постели и, лишь в последний момент, вспомнив, что она совсем голая, быстренько натянула на плечи стеганое одеяло. — Ты сказал дней? Сколько же...
— Ты проболела три дня. — Он присел на самый край кровати. — У тебя был какой-то мерзкий тип вируса. Врач сказал...
— Врач? Какой врач?
— Которому я позвонил, когда ты потеряла сознание. Практически, он сразу правильно назвал все твои симптомы, не став даже расспрашивать меня. Судя по всему, вирусом поражена половина населения нашей провинции. По словам врача, в тебе, очевидно, уже сидел этот мерзкий тип, когда ты выехала из Калгари, а твое потрясение, после аварии, оказалось последней каплей, которая перевесила чашу весов в сторону болезни.
Теперь, когда густой туман, окутывавший мозг Абигейл, начал постепенно рассеиваться, в ее памяти стали всплывать разрозненные эпизоды, по которым можно было воссоздать общую картину заболевания. Она вспомнила, как бредила, когда у нее поднялась температура; как потела и просыпалась от собственного крика, когда ей снились кошмары. В другие моменты она тряслась от холода и никак не могла согреться.
Она вспомнила также, что все время, пока была без сознания, кто-то постоянно находился рядом с ней; и у этого человека были ласковые руки и мягкий, убаюкивающий голос. Кто-то обмывал ее в ванне, поил из ложечки охлажденной водой, когда у нее пересыхало в горле, кто-то подкладывал ей грелки и кутал в одеяло, когда она начинала дрожать от холода.
— И ты все эти дни ухаживал за мной?
— Больше здесь никого не было, кто мог бы делать это.
Ник произнес эти слова спокойным, деловым тоном, с невозмутимым видом врача. Именно его спокойствие и невозмутимость придали Абигейл храбрости, чтобы задать ему вопрос, который застрял у нее в голове, как кость в горле:
— А где же моя одежда?
— Как я уже сказал, без нее тебе было удобнее, легче, поэтому мне пришлось снять ее. В твоей сумке я нашел ночную рубашку, но когда ты температурила, а потом потела, она вся намокла, и мне пришлось надеть на тебя свою тенниску. Потом понадобилась и вторая. Сейчас все это в стиральной машине.
Абигейл вздохнула с облегчением. Но ее мучил еще один вопрос, и она, с опаской взглянув на него, осторожно спросила:
— Но... ведь я не все время была горячая?
— Нет. Иногда ты просто не могла согреться, — тем же спокойным, деловым тоном пояснил он. — Прошлой ночью мне пришлось прибегнуть к единственному эффективному способу не дать тебе превратиться в ледышку — я лег в постель рядом с тобой. Но не волнуйся, глупышка, я не трогал тебя в том смысле, в каком ты, возможно, думаешь. Не такое уж я растленное чудовище, каким ты меня считаешь, и не настолько
я измотан мужским голодом, чтобы позволить себе овладеть женщиной, находящейся в бессознательном состоянии.— Я никогда не считала тебя чудовищем.
— Еще как считала! Ведь все написано на твоем милом личике, моя дорогая. Но, если быть откровенным, красавицы в коматозном состоянии еще никогда не возбуждали меня. Я предпочитаю бодрых, хорошо выспавшихся любовниц, которые активно хотят от меня того же, чего хочу от них я.
— Ник, извини. Как я сама не догадалась об этом?.. И спасибо за заботу обо мне.
— Может быть, ты что-нибудь поешь? Сейчас это было бы для тебя очень кстати. Без пищи
ты можешь опять упасть в обморок... Я приготовил бульон. Принести?
— Пожалуй.
Возможно, когда она наполнит чем-нибудь желудок, ей станет лучше. Абигейл невольно прислушалась к шагам мужчины, спускавшегося по лестнице. Оставшись одна, она опять уставилась в кремовый потолок. И вдруг почувствовала, что ее начали терзать угрызения совести. Да, она повела себя неблагородно и неблагодарно по отношению к Нику, причем без всяких на то оснований. Ведь он ухаживал за ней три дня и три ночи! А что получил в ответ? Только ее подозрительность и недоверие.
Не прошло и пяти минут, как Ник вернулся из кухни. В руках у него был поднос, на котором стояла чашка с бульоном, а на плече висела светло-голубая тенниска. Поставив поднос на тумбочку, он бросил на кровать рубашку и сказал:
— Пока не высохла твоя рубашка, можешь вот этим прикрыть свою наготу, если она тебя тревожит.
Она села в кровати, накинула на плечи одеяло и стала надевать через голову тенниску. Поскольку ее руки после болезни были слабыми, этот простой ритуал требовал определенных усилий. Он осложнялся еще тем, что ей приходилось то и дело подтягивать одеяло, сползавшее с голой груди. В конце концов, операция завершилась благополучно, и Абигейл осталась, особенно, довольна тем, что большая тенниска Ника подошла ей по бедрам. Когда она вновь заняла полулежачую позу на подушках, мужчина добродушно улыбнулся и сказал:
— Не поздно ли демонстрировать такую стеснительность? Ведь из того, что ты прячешь сейчас под одеялом, я уже видел буквально все. Все, что только мог заметить глаз.
— Но тогда я была больна и находилась в бессознательном состоянии, — с легким испугом, словно оправдываясь, пролепетала она.
— У тебя красивое тело, — произнес он низким, словно бы охрипшим голосом, и у нее побежали мурашки по коже, едва она представила, как его глаза рассматривали низ ее живота и кудрявый бугорок Венеры, когда ее сознание было выключено. Но почему ей представилась в первую очередь именно эта картина? — Уверен, ты и сама прекрасно знаешь цену своим физическим достоинствам. Но один лишь вид обнаженного женского тела, пусть и самого роскошного, никогда не пробудит во мне нормальное мужское желание, если я не почувствую, что в этом красивом теле бушует еще и неистовая страсть, что эта красавица хочет меня в постели так же, как хочу ее я, и даже больше... Твою ответную страсть я ощутил сразу, как только увидел тебя. Но сейчас, когда ты больна... Словом, я готов запастись каким угодно терпением и ждать. Ждать, когда ты дозреешь до любовной схватки.
— И черта с два дождешься!
Гневная реакция женщины на его откровенный монолог вызвала сардоническую улыбку на губах мужчины, и он, манерно растягивая слова, произнес:
— Похоже, твое самочувствие заметно улучшилось. Что ж, с дозреванием все равно подождем. Надо закрепить полученный результат. Ну а теперь ты готова отведать бульончика?
Пока она ела, Ник удобно расположился в кресле, откинувшись на его спинку и свободно вытянув перед собой свои длинные ноги.
— Я удивлен, что ты не интересуешься погодой — как бы вскользь заметил он. — Мне почему-то думалось, что о ней ты спросишь в первую очередь, как только придешь в себя. Ибо от погоды зависит твое освобождение из коттеджа.