Подкидыши чужих галактик

Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:

– Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?

– Оружие?
– помолчав, переспросил Елисеев.
– Какое оружие?

– Которым убивают, - пояснила девушка.

– Но помилуйте, Ласкьяри, - вмешался Росинский, - мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?

– Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете... мало ли что может случиться.

– Например, что именно?

– поинтересовался Хедден.

– Не знаю, - сказала Ласкьяри.

...И вот наконец они вышли к морю - розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному... и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака... и все было, как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, - мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды... а на спусках к воде сидели неподвижно люди - темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, - сидели и смотрели на светящуюся воду.

Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор... И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:

– Что делают здесь эти люди?

– Ждут осуществления надежд... нелепых надежд, - ответила Ласкьяри.

И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.

3.

Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему - он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. ("Ну да, - сообразил Адриан Станиславович, - он же ходит по ночам в город, он их уже видел"), - зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.

– Что, так и сказала - "умеем ли"?
– переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.

– Да.

– Интересно.
– Ольшес повернулся к Елисееву.
– Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?

– То есть?

– Поменять мотор.

– Но... во-первых, зачем, а во-вторых - как?

– Зачем - не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого...

– Ну, Даниил Петрович, это уж вы слишком, - перебил Ольшеса Росинский.
– Ласкьяри - просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.

– Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, - заверил Ольшес первого помощника.
– Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, - продолжил он, - так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.

– Право, не знаю, - сказал Елисеев.
– Не нравится мне все это.

– Мне тоже не нравится, - сообщил Ольшес.
– Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи?
– спросил он Хеддена.

– Раз десять за полгода, - ответил Богдан Маркович.

– Вот видишь! А он не разрешает. Почему?

– Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина - простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.

– Возможно, возможно...
– пробормотал Ольшес.- Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник...

– А что - праздник?
– насторожился Елисеев.

– А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственности вокруг этого торжества... но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи... в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума?
– снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.

– Разумеется.

– И чем там обосновывают отказ?

– Ничем. Нельзя, и все.

– Ну вот. Нельзя. А если предположить, что эти кочевники - никакие не кочевники... или, по крайней мере, не такие они дикие, как это может показаться, а дело тут вообще в чем-то другом, а?

– В чем именно?
– недоуменно спросил Хедден.

– Ну, мало ли в чем...
– туманно откликнулся Ольшес.
– И вот еще что. Нам ходить по городу - нельзя. А другие, между прочим, ходят. Нас и в этом надули.

– Кто ходит?

– Представители всех государств Ауяны. Свои, так сказать. Заперты лишь мы, инопланетяне.

– Но ведь разрешили и нам выходить, - сказал Елисеев.
– Может, это был просто своеобразный карантин?

– Может, - согласился Ольшес.
– А может, есть и другая причина.

– Какая?

– А такая, что рядом с Правителем, когда он подтверждал свое разрешение, стоял человек с пистолетом под мышкой, - спокойно сказал Ольшес.

Ласкьяри пришла как раз перед обедом, и земляне пригласили девушку к столу. Дежурным был Хедден. Ласкьяри внимательно наблюдала за тем, как ловко Богдан Маркович накрывает на стол, подает блюда, - и сказала наконец:

– Все-таки я не понимаю, почему вы отказались от прислуги. Вам ведь предлагали очень хороший штат, опытных, обученных людей. А вы - все сами. Зачем? Боитесь за свои грандиозные секреты?

Елисеев развел руками.

– Ласкьяри, милая! Мы уже столько раз объясняли вам, что не привыкли к этому. Нам гораздо легче все сделать самим, нежели видеть, как совершенно посторонние люди стараются для нас. Кроме того, у нас тут масса всяких кибернетических устройств. Так что основную часть всей работы выполняют они.