Подкидыши для Генерального

— Что если Агата…

— Да плевать на неё, Арина! — раздраженно перебивает Герман. — Забудь о ней. Завтра она отправится со своими чемоданами на все четыре стороны. Сегодня уж не стану ее выгонять, хотя хочется. Как говорится, ночью собаку на улицу не выгонишь.

— Не надо ее выгонять! Она мать близнецов! — снова паникую, он выглядит решительно настроенным.

— Она кукушка, которая их бросила не задумываясь, ради карьеры и красивой жизни.

— Может быть, она все осознала? Раскаялась?

— Ты слишком добрая, Арина, — смотрит на меня с восхищением Герман. — Раньше я был уверен, что таких как ты не бывает.

— Ты меня смущаешь. У меня чувство, словно специально нарываюсь на комплименты. Это не так. Я действительно считаю, что с Агатой необходимо найти общий язык. Ради мальчиков. Подумай, они вырастут и обязательно захотят узнать кто их биологическая мать. Куда лучше, если они будут поддерживать общение с самого начала.

— Ладно, идем в дом, мой любимый психолог. Я тебя выслушал, аргументы серьезные, и все же, ты сегодня спишь в моей комнате, а завтра я прошу твоей руки у Ольги Сергеевны.

Заявив эти безапелляционно, Герман берет меня за руку и тащит за собой в дом.

Глава 30

Проходим через гостиную, где горит лишь слабый ночник.

— Так-так, — женский голос, звучащий в темноте, заставляет меня вздрогнуть.

Герман подходит к выключателю, вспыхивает яркий свет. Затем возвращается ко мне, берет за руку, мягко ее сжимая. Словно мне нужна поддержка. Наверное, так и есть.

— Что это у нас происходит? Интрижка с горничной? Фи, Герман, как пошло! — Агата возлегает на диване, в красивой, но явно неудобной позе. Долго так вряд ли пролежишь. Еще и в красном вечернем платье. В этой женщине, похоже, умер безвестно театральный режиссер. Склонность к спецэффектам и мелодраме налицо.

Дергаю руку, хочу уйти — пусть поговорят наедине, но Герман не отпускает. Его лицо становится мрачным и злым.

— Ты с чего решила, что можешь являться сюда как к себе домой? Это не твой дом и никогда не был. Тебя тут не ждут. Зачем приперлась?

— Фу, ты такой грубый, Шефер!

Агата поднимается с дивана. Наверное, я нашла бы это театрализованное представление весьма смешным, если бы не нервничала так сильно.

— Я мать твоих детей, Герман! Как ты можешь разговаривать со мной в таком тоне?

— С чего ты вдруг об этом вспомнила? Близнецам второй год пошел, поздно спохватилась.

— Ты вроде явился сюда недавно? Так чем от меня отличаешься? Или причина не в детях? Все дело в сладкой служаночке, да? Как пошло и банально!

— Я не обязан оправдываться перед тобой, но скажу. Как минимум я помогал своим детям финансово. Они жили в моем доме, пока ты о них вообще ничего знать не желала. Все, не беси меня сильнее. Не желаю выслушивать мерзости, которые вылетают из твоего рта. Если еще хоть намек в сторону Арины произнесешь — уберешься из этого дома, плевать, что ночь.

— Ты… ты… — Агата открывает и закрывает рот.

Она явно не ожидала настолько жесткого отпора. Невольно испытываю к ней сочувствие, хотя безусловно, она во многом сама виновата. Совершенно не похоже, чтобы она любила Германа по-настоящему. А ведь он как никто заслуживает самых искренних чувств. Скорее всего, такие самовлюбленные натуры как Агата, не способны любить никого, кроме собственной персоны. Дело не в том, что я заинтересованная сторона. Стараюсь быть максимально объективной.

— Прошу, Герман, — смотрю на него умоляюще. — Не нужно так.

— Не проси. Она меня достала. Да, мы собираемся пожениться с Ариной. К тебе это не имеет ни малейшего отношения.

— Ненавижу тебя! Ты никогда меня не любил! — всхлипывает Агата. Ее трясет от ярости. Из глаз текут слезы.

— Ты всегда мечтала мной пользоваться, крутить как пожелаешь. Чего вообще приперлась? Любовник дал под зад? В тираж вышла?

— Мерзавец! Подонок!

Герман говорит чудовищные вещи. Пусть он во многом прав, но я не могу не сочувствовать Агате. Она выглядит совершенно растерянной, ошеломленной. Видимо, никто и никогда не вел себя с ней вот так грубо, в её привычном мире.

— Давайте успокоимся. Сейчас глубокая ночь, мы можем разбудить остальных домочадцев. Пожалуйста, оставим споры до утра, — пытаюсь достучаться до обоих.

К моему удивлению, Агата прислушивается к моим словам. Или может быть сама принимает такое решение. Первой покидает комнату, ссутулив плечи.

— Мне надо выпить, — раздраженно говорит Герман. — Знаю, что она не стоит того, чтобы расстраиваться по ее поводу, и все равно ей удалось вывести меня.

— Мне очень жаль. Вам все равно придется наладить отношения.

— Возможно, но сейчас я не хочу об этом слышать.

Сделав несколько глотков виски, Герман ставит стакан обратно на барную стойку, берет меня за руку. Мы покидаем гостиную. Я не спорю, послушно иду за ним.

Как только за нами закрывается дверь его комнаты, все мысли о неприятностях улетучиваются.

Не могу отвести взгляда от потемневших глаз.

— Ты уверен? Может быть мне не стоит оставаться здесь… — спрашиваю срывающимся шепотом. — Мы не сделаем ситуацию еще более накаленной?

— Перестань думать об этом. Ты мне нужна.

Взгляд Германа становится обжигающим. Прижимает меня к себе, стискивает в стальных объятиях, не оставляя ни миллиметра свободного пространства. От опаляющего мои губы чужого дыхания по позвоночнику прокатывается волна крупной дрожи.

Наши губы соприкасаются, и я отдаюсь бешеной волне неистового желания. Наш поцелуй желанный, горячий, долгий. Наши поцелуи сейчас, будто единственная опора в мире хаоса, который угрожает нашей идиллии. Губы Германа твердые, горячие, требовательные, и я отдаю себя на милость любимого. Сама мечтаю раствориться в нем. Без остатка.

Обхватываю Германа за шею, дрожу в его объятиях. Меня реально трясет, не могу понять от чего больше — переживаний за наши с ним отношения, или желания близости.

В ласках Германа такая неистовая потребность, что я забываю обо всем на свете.

* * *

Утром просыпаемся, когда уже вовсю светит солнышко. На часах одиннадцать утра.

— Боже мой! Я все проспала! — подскакиваю на постели.

Как же мне стыдно! Мама наверняка заглядывала в мою комнату и поняла, что я не ночевала в своей постели.