Подлинная история 'Зеленых музыкантов'

Ну и закурил. Закурил, как говорил и показывал (525) журналист, - со свистом втягивая воздух, задерживая дыхание, чтобы не сразу выпускать из пьяных легких сладкий вкусный дым (526).

И мигом все поплыло в глазах, и слезы высохли, и рот растянулся до ушей от ощущения невиданной радости (527), необъятной свободы (528), и руки истончились, полегчали, тело истончилось, полегчало (529), и вдруг - главный дар свободы: забулькала, расступилась проклятая зеленая муть, масса, субстанция (530), и неизвестный Голос (531) произнес:

– Ниточки, ниточки-канатики, а вот разноцветные ниточки-канатики, а ну - разноцветные ниточки-канатики (532)...

– Ах, оставьте!
– счастливо и звонко (533) крикнул Иван Иваныч.

– Какие там ниточки-канатики? Это - бред, пустяки (534)!

– Ой, посмотрите! Ой, поглядите!
– зазывал Голос.
– Ниточки-канатики! Чудная картина (535)!

И внезапно открылась Ивану Иванычу картина действительно чудная (536)!

Прямо в поднебесье, на опасной высоте были туго натянуты эти самые разноцветные ниточки-канатики - на разной и опасной высоте, разных цветов и оттенков (537). И, вроде бы, внешне совсем не прочные, хрупкие (538), но какие же они не прочные, когда на них вполне свободно плясало громадное количество самых разнообразных личностей (539).

Личности все эти были в основном вида холеного, вальяжного, большей частию с трубками, фильтрованными сигаретами (540). Кто в добротном габардиновом костюме, кто в замшевой куртке и джинсах, попадались и косовороточники в смазных сапогах, но все равно было видно - личности. С седыми шевелюрами и без оных, толстенькие и тощенькие, красивые и безобразные - все они показались Ивану Иванычу до боли в глазах знакомыми (541), а только он почему-то не мог их назвать поименно (542). Они держались уверенно, помогая себе балансировать в пространстве зарубежными и отечественного производства авторучками и пишущими машинками (543). Некоторые плясали грациозно (544), другие неуклюже, пока еще поглядывая вниз. А внизу, насколько глаз охватит, - бесконечная, безобразно расползшаяся грязная лужа гнусного серого цвета (545).

– Это что?
– испуганно спросил Иван Иваныч.

– Дерьмо (546), - весело ответил Голос.

– Господи!
– сказал Иван Иваныч (547).

– Ну так что?
– ласково спросил Голос.
– Хочешь у меня на ниточках-канатиках плясать на разноопасной высоте (548)?

– А зачем?
– спросил Иван Иваныч (549).

– Как зачем?
– удивился Голос.
– Будешь всю жизнь плясать на желтых, красных, синих, белых ниточках-канатиках. Плясать, кланяться, улыбаться, варьировать (550) и плясать, плясать, плясать!..

– Но зачем (551)?

– А вот уж не знаю, - неуверенно сказал Голос.
– Там... Там, наверное, хорошо, - вслух размышлял он (552).

– Ну и плясать, плясать, плясать, а потом что?

– А потом - что потом (553)? Выпляшешь на одной ниточке положенный по уму срок, выше поднимешься (554), предварительно отдохнув на площадочке. Видишь площадочку?

Иван Иваныч пригляделся. Разглядел и площадочку. Маленькая такая площадочка, где нитки крепятся (555).

– Тут, конечно, тоже немного подплясывать надо. Но заметь - здесь посвободнее, зона отдыха, так сказать (556)...

Действительно, и там кое-кто находился. Шевелили ногами с громадным выражением собственного достоинства (557).

– Ну, а дальше, дальше?

– А дальше - все выше, и выше, и выше (558).

– Так, а цель-то какая, цель, где она?

– Ха! Чем выше, тем она толще, устойчивей, эта ниточка-канатик. Там, к верхотуре ближе, и плясать-то одно удовольствие (559)! Тротуар!

И ведь опять, действительно, - ближе к верхотуре, там уж, действительно, оказывались скорее, собственно, канатики, чем ниточки. Там люди разгуливали степенно (560), группками (561) и лишь изредка вздрыгивали ножками, сохраняя равновесие (562). Высота все-таки!

– Нет, но - цель, цель! Конечный итог. Должна же какая-то быть во всем этом цель, итог (563)?

– Итог? Вот он - СИЯЮЩАЯ ВЫСШАЯ СФЕРА!

И Голос указал (564) на СИЯЮЩУЮ ВЫСШУЮ СФЕРУ. Была она, эта сфера, конечно, тоже в виде каната, но такого широкого да такого удобного, что люди там просто уж даже и не плясали, и не ходили, а натурально блаженствовали (565). Лица их хранили суровую печать мудрости, достоинства и благородства (566), а пиджаки были все сплошь разукрашены значками и отличиями (567). Правда, головы у них сильно тряслись и глаза потухли (568) - не то что у нижних плясунов. У тех зрачки сияли нестерпимым волчьим светом (569).

– Ну, хочешь принять участие в аттракционе?
– искушал (570) Голос.

– Оно, конечно, и охота, - рассудительно сказал Иван Иваныч.
– А вот что, если сорвешься? Тогда что (571)?

– А тогда - туда!
– радостно ухмыльнулся Голос.

– Куда туда?

– В дерьмо (572), - сочувственно (573) сказал Голос.

– Ну, нет, нет! Я не хочу!
– решительно отказался Иван Иваныч (574).

– Эх ты, дурачок! Смотри, значки-то какие! Ни у кого в мире нет таких красивых значков (575)! Да как уютно там, покойно (576)!
– пел Голос.

– Сказано тебе - не хочу!
– озлился Иван Иваныч (577).

– Ну, не хочешь, так не надо. Всяк сам себе хозяин-барин (578), поскучнел Голос. И тут же снова завопил: - Закрываем-запираем! Прошу публику очистить помещение! Закрываем-запираем! Ниточки-канатики разноцветные, разноопасные! Закрываем-запираем!..

И снова все исчезло. И снова все прежнее: зеленая муть (579), масса, субстанция.

Иван Иваныч заскрипел зубами.

– Ну?
– высунулся (580) Голос.

– Неужели ничего больше нет?!
– простонал Иван Иваныч.
– Неужели это все, что только может быть (581)?

Голос помедлил.

– Есть, почему нет, - глухо сказал он (582), - имеется у нас тут еще один занимательный аттракцион (583). Но - особой популярностью не пользуется, прямо вам скажу... Да и не советую, немного вас зная... Неаппетитное зрелище... Шли бы вы лучше на канатики. Там хоть и сошлепнетесь - дело поправимое: оближетесь и снова наверх (584). А тут процесс необратимый, тут - навсегда (585)...

– Умоляю!
– крикнул (586) Иван Иваныч.

– А я не советую (587).

– Но я умоляю. Мне что, на колени встать (588)?

– Ладно, ладно. Без истерик (589), - сердито сказал Голос.

Вздохнул и торжественно объявил:

– ЗЕЛЕНЫЕ МУЗЫКАНТЫ (590)!

– Что, что?
– встрепенулся Иван Иваныч (591).

– А вот...
– сказал Голос (592).

И зеленая масса окончательно растаяла. И Иван Иваныч замер от ужаса (593).

– Ну как?
– брезгливо сказал Голос.
– Уже струсил? Нет, ты гляди! Ты просил, так гляди, сукин сын (594)!

... Это была (595) какая-то странная, страшная, бесконечная (596), все той же серой омерзительной грязью (597) залитая площадь. Где-то далеко в стороне, за высоким частоколом, порхали в лазоревом небе веселые плясуны (598), а здесь было тускло, мрачно, сжато (599), и собрались тут все (600): и покойная мама (601), и погибший под городом Берлином отец (602), и дедушка-ссыльный (603), и бабушка-учительница, и прадедушка-крестьянин, и другие родственники (604), и другие родные, и другие близкие, земляки мертвые и живые, мужики и бабы (605).