Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

ей нравится: я этому так рада. Она сказала: “Посмотри, Г. ест здесь пирожки, но и это у

него вполне естественно, он точно у себя дома”. ( Запись 1873 года.)

Ее любовь к герцогу ни для кого не секрет у них дома. Доктор Люсьен Валицкий

подтрунивает над ней, называя “герцогиней” и рисуя карикатуры на нее с герцогом. Она

краснеет и теряется, когда заговаривают о герцоге или просто упоминают его, а мать с

теткой мечтающие о хорошей для нее партии всячески поддерживают ее страсть, порой с

уверенностью заявляя: “Когда ты будешь герцогиней...”

Герцог видится ей везде. Она показывает своей гувернантке m-lle Колиньон уголь-щика, утверждая, что он похож на герцога Гамильтона. Она видит в коляске похожего на герцога

господина и оказывается, что это его брат. Герцог уезжает, и она день и ночь ду-мает о

нем, герцог возвращается и она ловит момент, чтобы увидеть его на променаде, на

скачках, где угодно, лишь бы увидеть, или даже просто услышать от кого-нибудь его имя.

Даже просто произносить его имя для нее огромное удовольствие. Впоследствии она при-

знается, что любила несколько лет человека, видев его на улице не более десяти раз. Но

сколько раз она думала о нем и говорила с ним в своих мечтах.

В это время она начинает серьезно заниматься рисованием. Первым ее учителем была

гувернантка m-lle Брэн, умершая от чахотки в Крыму в 1868. Муся очень любила ее и, вероятно, от нее получила зачатки той смертельной болезни, которая и свела ее так рано в

могилу. Впрочем, и другая ее гувернантка, m-lle Колиньон, тоже умерла в Париже от

чахотки. Так что возможности заразиться туберкулезом у нее было достаточно.

Это не первая попытка начать учиться рисовать, в Женеве ей брали учителя, добро-го

старичка, который приносил ей модели для срисовывания хижинки, где окна были на-

рисованы в виде каких-то палочек. Теперь она уже знает, чего хочет.

“Сегодня у меня был большой спор с учителем рисования Бинза. Я ему сказала, что хочу

учиться серьезно, начать с начала, что-то, что я делаю, ничему не научает, что это пустая

трата времени, что с понедельника я хочу начать настоящее рисование. Впрочем, не его

вина, что он учил не так, как следует. Он думал, что до него я уже брала уроки и уже

рисовала глаза, рты и т. д., и не знал, что рисунок, ему показанный, был мой первый

рисунок в жизни и притом сделанный мною самою”. (Запись весной 1873 года.)

Она постоянно учится музыке, а во второй половине дня рисует. Срисовывая Апол-лона

Бельведерского, она находит, что у него выражение лица, та же манера держать го-лову и

нос, что у герцога Гамильтона.

Летом - тоска смертная. Ницца летом - пустыня. Только с новой зимой появится общество, а вместе с ним Ницца превратится в маленький Париж. Как-то надо пережить эти шесть-

семь месяцев. Они ей кажутся целым морем, которое надо переплыть.

“Я начала учиться рисовать. Я чувствую себя усталой, вялой, неспособной рабо-тать. Лето

в Ницце меня убивает, никого нет, я готова плакать. Словом, я страдаю. Ведь живут только

однажды. Провести лето в Ницце - значит потерять полжизни. Я плачу, одна слеза упала

на бумагу. О, если бы мама и другие знали, чего мне стоит здесь оставаться, они не

заставляли бы меня жить в этой ужасной пустыне. Я не имею о нем никаких извес-тий, уже так давно я не слышу даже его имени. Мне кажется, что он умер. Я живу, как у

тумане; прошедшее я едва помню, настоящее мне кажется отвратительным...” (Запись от 9

июня 1873 года.)

Под ее окном местные молодые люди устраивают серенады, играют скрипка, гита-ра и

флейта: чудесное трио. Но это не светские молодые люди и хотя музыка нравится, в душе

такие знаки внимания не оставляют следа.

Она плачет, страдает, прячется от взрослых, чтобы они не заметили этого, но взрослые, вероятно, все-таки замечают ее состояние и чтобы как-то ее развеять тетя Надин в июле

1873 года везет ее в Вену, якобы на выставку, а на самом деле, чтобы восстановить

знакомство с одним юношей, Григорием Милорадовичем, которого Мария знала еще в

детстве. Цель матери и тети выдать ее замуж за этого Милорадовича, но Муся не заинте-

ресовалась этим богатым юношей, предпочитая свои грезы о принце реальному браку. И

опять понятно, что разговор идет о почти пятнадцатилетней девушке, а не ребенке двена-

дцати лет, раз у родных уже возникают мысли о замужестве.

Сильное впечатление на Марию Башкирцеву производит Париж:

“Наконец я нашла то, что искала, сама того не сознавая: жизнь - это Париж, Париж - это

жизнь!.. Я мучилась, так как не знала, чего хочу. Теперь я прозрела, я знаю, чего хо-чу!

Переселиться из Ниццы в Париж, иметь помещение, обстановку, лошадей, как к Ниц-це, войти в общество через русского посланника; вот, вот чего я хочу!”

Она пока не понимает, насколько серьезен тот процесс, который ведут родственни-ки

Фаддея Романова против ее тети и сплетни вокруг него. Людям с такой, как у них, ре-

путацией вход к посланнику закрыт.

Они заезжают к фотографу Валери, чтобы сделать несколько ее снимков. Муся очень

любит сниматься и этому мы обязаны большим количеством ее фотографий. В мас-

терской фотографа она случайно видит портрет Джойи, любовницы герцога Гамильтона, и

с радостью отмечает, что хотя та и красива, но через десять лет уже будет стара, а она ста-

нет взрослой и безусловно более красивой, чем Джойя. Она ценит свою внешность и ве-

рит, что ее оценят другие.

“Волосы мои, завязанные узлом на манер прически Психеи, рыжее, чем когда-либо.

Платье шерстяное, особенного белого цвета, очень грациозного и идущего ко мне; на шее

кружевная косынка. Я похожа на один из портретов Первой Империи; для дополнения