Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Шрифт:
“Потом, когда я была в английском магазине, он был там и насмешливо смотрел на меня, как бы говоря: “Какая смешная девочка, что она о себе воображает?” Он был прав тогда, я
действительно была очень смешной в моем коротеньком шелковом платьице, да, я была
очень смешна! Я не смотрела на него. А после, каждый раз, когда я его встречала, мое
сердце так сильно билось в груди, что мне было больно. Я не знаю, испытывал ли кто-
нибудь такое, но я боялась, что мое сердце бьется так сильно, что это услышат другие”.
(Запись
Муся носила в то баденское время короткие платья, как девочка, хотя уже в Ницце,
продолжая носить короткие платья, она надевала дорогие украшения, словно взрослая
женщина.
Она и была уже почти взрослой женщиной, а не чистой наивной девочкой, как пы-тались
ее представить. Еще в ее раннем детстве дядя Жорж читал в ее присутствии ее гу-
вернантке m-lle Брэн порнографические книги, вернее то, что подразумевалось тогда под
порнографией.
“Этот монстр управлял и командовал всеми, а иногда забавлялся тем, что читал ужасные
книги m-lle Брэн, моей французской учительнице. Я слушала и понимала...” (Не-изданное, предисловие)
Она уже многое знает про мужчин и это тоже не без влияния беспутного дяди Жоржа. Она
не только мечтает о возвышенном, что не отличает ее от других девушек сво-его времени, но понимает порок и внимает ему.
“Пьянство это тот порок, который я предпочитаю у мужчин. Я хотела бы, чтобы у моего
мужа был именно этот порок, а не какой-нибудь другой. Пусть он напивается как свинья, лишь бы он любил меня и был мужчиной в тот момент, когда не пьян.” (Неиздан-ное, 28
октября 1873 года)
Ей не нравятся наивные молодые люди, она ценит мужчин поживших, опытных.
“Я признаю любовь только таких мужчин, как Гамильтон, потому что они много знают и
много видели. Мальчик двадцати двух лет любит, как женщина. Я была бы горда, если бы
меня полюбил именно такой мужчина, который искусен в любви. А уж если он полюбит, то навсегда. Такие мужчины все испытали, через все прошли, и в конце концов ищут свою
гавань. Я люблю Гамильтона и желаю его еще больше оттого, что он сумеет оценить мою
любовь. Потому что он пожил». (Неизданное, 21 июля 1873 года.)
Думаете, что это пишет девочка двенадцати лет? Конечно, нет, ей уже четырна-дцать и
развита она не по годам. Кстати, когда редактора и родственники исправляли ее дневник, то в течение всего 1873 года все упоминания возраста они исправили на трина-дцать лет, что выглядит довольно глупо, потому что даже по их версии тринадцать лет ей должно
было исполниться только в ноябре.
“Если бы я была мужчиной, то провела бы жизнь в конюшне, на скачках, в тире, немного в
салонах, под окнами возлюбленной и, наконец, у ее ног. Тысячи приключений, преград, невозможных вещей, схваток. Бог сделал меня женщиной, чтобы помешать мне делать те
глупости, которые я хотела бы делать. Все женщины были бы влюблены в меня, а так как, в конце концов,
я полюбила бы только одну, то я сделала бы несчастными очень многих”.(Неизданное, 4 июля 1873 года.)
В какой-то момент она обнаруживает в себе возможность полюбить сразу двоих, и
потрясена этим. Кроме постоянной влюбленности в герцога Гамильтона, появляется новая
– ее внимание привлекает некий Альфред Бореель, в напечатанном тексте вообще не упо-
минающийся, пруссак или голландец, вечно пьяный прожигатель жизни, которого она
увидела впервые на карнавале в костюме бандита и бросила ему цветы. Он курсирует ме-
жду Ниццой и Монако в обществе кокоток, он зачаровывает на короткое время Марию, она
представляет его Дон Жуаном. Но оказывается, Бореель не знаменит, она ошиблась, у него
нет даже собственного выезда, и любовь к нему улетучивается как дым. Снова на первый
план выходит герцог Гамильтон, известная и популярная личность в многонацио-нальной
Ницце, особенно после того, как молясь, она попросила у Бога дать знак, кого ей любить, Борееля или Гамильтона, и услышала голос: “Гамильтон!”. Мы знаем, что всю жизнь она
была подвержена галлюцинациям, что часто является одним симптомов ши-зофрении.
Герцог сказочно богат, он содержит шикарную любовницу, итальянку по имени Джойя,
которая в дневнике Башкирцевой зашифрована под буквой Ж.
“На прогулке я несколько раз видела Ж. всю в черном.
Она очаровательна, впрочем, не столько она, сколько ее волосы; ее туалет безупре-чен, нет
ничего, что нарушало бы впечатление. Все благородно, богато, великолепно. Пра-во, ее
можно принять за даму высшего круга. Вполне естественно, что все способствует ее
красоте - ее дом с залами, маленькими уютными уголками, с мягким освещением, прохо-
дящим через драпировки и зеленую листву. И она сама, причесанная, одетая, убранная как
нельзя лучше, сидящая - как царица - в прекрасном зале, где все приспособлено к тому, чтобы выставить ее в наилучшем свете. Вполне естественно, что она нравится, и что он
любит ее. Если бы у меня была такая обстановка, я была бы еще лучше”. (Запись от 14
марта 1873 года.)
В этот же день она читает газету и в списке путешественников от 10 марта находит
обожаемого герцога Гамильтона в Неаполе. Он в Неаполе, хотя в Ницце еще не кончился
сезон. Джойя царствует в Ницце одна. Муся не ревнует герцога к Джойе, прекрасно пони-
мая, что такой мужчина должен иметь красивую содержанку. И, конечно же, она понима-
ет, что на содержанках не женятся.
“Проезжая мимо виллы Ж., я взглянула на маленькую террасу направо. В прошлом году, отправляясь на скачки, я видела его сидящим там с ней. Он сидел в своей обычной
благородной и непринужденной позе и ел пирожок. Я так хорошо помню все эти мелочи.
Проезжая, мы смотрели на него, а он на нас. Он единственный, о ком мама говорит, что он