Подлунное Княжество

— Побольше слушай… — слова Златы были для Ратибора новостью. Приятно конечно, когда о тебе толкуют дочери знатных бояр и богатых купцов, однако не о такой славе мечтал он, решившись на испытание.

— Ничего плохого о тебе не говорят, — успокоила его девушка. — Так разное… Ты правда сирота?

— Ну… — Ратибор не понимал куда клонит Злата, решил держаться настороже.

— Свою клячу понукай! — рассердилась непредсказуемая спутница. — Я же с тобой нормально разговариваю!

— Давно ли? — молодой всадник умел ответить колкостью на колкость.

— Извини, — смутилась Злата. — Я тебя не узнала… Думала кто-то из этих… которые ни одной юбки не пропускают… Ты правда рысь задушил?

— Правда, — Ратибор не стал уточнять, что в тот памятный день действовал больше зубами, чем руками.

— По тебе не скажешь… — зелёные глаза оценивающе смерили Ратибора.

— По тебе тоже кое-чего не скажешь, — всаднику стало не слишком уютно под взглядом красавицы.

— Чего же именно? — на пухлых губах Златы появилась та усмешка, после коей многие из парней старались держаться подальше от гордой селянки.

— Ну… Что ты… такая… , — слова пропали из головы Ратибора.

— Какая?

— Грустная, — выпалил всадник и приготовился окунуться в поток насмешек. Надо же сморозить такую чушь!

Насмешек не последовало. Злата остановилась, выпустила уздечку и долго-долго смотрела в глаза Ратибору, словно заметила во всаднике что-то, на что раньше не обращала внимания. Ратибор перестал видеть что-либо, кроме зелёных бездонных озёр. Он погружался в них сознанием, душой, чувствами. Сердце как-то странно защемило. Хотелось одновременно и плакать, и смеяться.

— А ты не думаешь, что мне противно всё время быть весёлой, притворяться весёлой, казаться весёлой? — тихий голос Златы, возвращал всадника в летний полдень из неведомых ранее миров.

— Зачем же тебе притворяться? — Ратибор перевёл дух. На какое-то время он разучился дышать.

— А зачем тебе револьверы? — девушка сейчас выглядела точно так же, как после исполнения околдовавшей всадника песни.

— Ну, ты и сказанула! — вопрос показался Ратибору глупым, он улыбнулся. — Для защиты княжества, конечно… Ну… и… своей. Это моё оружие!

— А у меня своё оружие! — голос Златы стал злым. — Ни для княжества, для себя!

— От кого тебе защищаться?

— Не от кого?! Ты и впрямь малолетка! Знаешь, что предлагали надутые индюки?! Ты вообще знаешь, что могут предлагать столичные ублюдки дочери крестьянина?! Или не дорос ещё?! Я для них всего лишь игрушка! Поиграл и бросил! Вот так-то, малолетка!

— Не может быть… — ещё мгновение назад взобравшийся до самого Вирия Ратибор ощущал себя искупавшимся в выгребной яме. — Тебе? Тебя? Ты же… Ты…

Ты как прохладный ветерок - Отрада знойных дней. Ты как прозрачный ручеёк, Журчишь среди камней. Стыдливо меркнет изумруд, Глаза твои узрев. И я назвать тебя готов, Прекраснейшей из дев…

Стихи появились сами собой, и Ратибор не успел опомниться, как выпалил их, в искажённое гневом лицо Златы. Повисла тягостная тишина, изредка нарушаемая пофыркиваением коня. Ратибор проклинал сегодняшний день, проклинал коварного демона, что подбил его выбрать именно эту дорогу, проклинал свой длинный язык и мерзкую привычку рифмовать слова. Надо же додуматься читать посреди поля стихи, которыми после исчезновения Всеведа никто и не интересовался, несчастной девушке уставшей от г домогательств красоградских повес. Уж лучше бы помалкивал! Не зря говорится — нет человека опаснее усердного дурня!

— Это про кого? — Злата смотрела прямо перед собой.

— Про тебя, — развёл руками Ратибор. Чего уж теперь отступать?!

— Ты же меня совсем не знаешь…

— Я слышал, как ты пела. Со мной что-то происходит, когда я смотрю на тебя. Ты просто не можешь быть плохой.

— Спасибо, — одними губами прошептала девушка. — Значит, и это про тебя не врут… Мне ещё никто не писал стихов.

— Хоть каждый день! — улыбнулся Ратибор. Он вдруг почувствовал себя легко и уверенно. — И ещё — теперь каждый, кто подойдёт к тебе с дурными мыслями, или скажет плохое слово, будет иметь дело со мной. Я…

Всадник не успел закончить, Злата оказалась рядом, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щёку. В ту же секунду девушка развернулась и убежала в направлении города, оставив ошалевшего Ратибора посреди пыльной дороги в обществе беспрерывно размахивающего хвостом коня и тучи противно жужжащих оводов.

* * *

Если бы кто-то попросил рассказать всадника о тех временах, он скорее всего не поведал бы ничего вразумительного. Далёкое лето безвозвратно ушедшей юности не оставило в памяти Ратибора чётких воспоминаний. Условно его можно было разделить по цветовой гамме: серая дымка ожиданий встреч со Златой и радужно-пьянящая пелена свиданий. Всадник вряд ли бы вспомнил, какие события произошли в княжестве, но мог в точности описать каждую родинку своей суженой, вкус её поцелуев, запах волос и нежность кожи. После Праздника Середины Лета сослуживцы Ратибора начали поговаривать, что молодому всаднику скоро понадобится отдельный домик. Кое-кто язвительно замечал, что пара вполне подходящая — скороспелый вояка и девчонка выскочка. Некоторые советовали Ратибору одуматься и не влезать так рано в ярмо семейной жизни.

Всадник их слушал, но и насмешки, и мудрые советы оставались за пределами понимания. Что могли знать окружающие о его великой любви. Даже не любви, а ЛЮБВИ, той, которой ещё не было на свете, и наверное уже никогда не будет. Так считал Ратибор. С губ его не сходила счастливая улыбка. Слова, обращённые к возлюбленной сами собой складывались в рифмы. Юноше хотелось кричать и петь о своих чувствах. Он жаждал поделиться обретённым счастьем с вечно мрачным и недовольным миром.

Злата тоже сильно изменилась. Не было той дерзкой и готовой по поводу и без повода показать зубы девчонки. Дочь старосты стала приветливой и добродушной. Впервые, она попробовала по-приятельски поболтать со сверстницами-заложницами, и к удивлению обнаружила, что многие из них не настолько уж тупы и чванливы. Неудачливых ухажёров она теперь встречала не ехидной насмешкой, а сдержанным кивком. Те долго смотрели ей вслед и чесали макушки, гадая, какими такими посулами и подарками удалось безусому Ратибору завоевать сердце гордой красавицы. Боярин Иван, щека которого чесалась при каждой встрече с девушкой, утверждал, что волхв Всевед обучил мальчишку тайному слову. Ещё говорили… Мало ли что болтают в красоградских пивнушках и на торговой площади? Все сходились в одном — более красивой пары давно не было в столице. Обсуждали так же сохранится ли любовная страсть в юных сердцах после свадьбы и нескольких лет совместной жизни.

— Время покажет, — философски заявляли те, кто уставал строить предположения.

Время показало… Но совершенно не то, чего ждали многочисленные сплетники. Не то о чём мечтали влюблённые…

* * *

Ратибор проклинал дурацкие обычаи — родительское благословение, выкуп невесты у подруг, трёхдневное застолье в отчем доме каждого из вступающих в брак. Зачем нужны эти чёртовы обряды двум любящим сердцам, спрашивал он себя. Из подсознания всплывало затянутое паутиной и покрытое мхом слово — традиция. Всадник возненавидел традиции. Почему человек паривший на крыльях счастья, должен обязательно рухнуть в пучину отчаяния? Судьба… Ратибор отказался подчиняться судьбе. Зачем гибнут ни в чём неповинные люди? Война… Всадник объявил войну войне. Он поклялся мстить — бескомпромиссно и безжалостно. Какая может быть жалость в мире, где его лишили счастья?!

Всё было потом, а тогда, за месяц до Праздника Собранного Урожая, пьяный от счастья Ратибор провожал Злату в Моховое. Родители девушки обо всём знали. Благословение было пусть необходимой, но формальностью. За неделю до праздника всадник с друзьями (Сиггурд согласился исполнять роль отца, рано осиротевшего Ратибора) выедут в сторону Мохового. Трёхдневное застолье в доме невесты, затем Красоград — три дня в казарме… И они принадлежат друг другу! До самой смерти, и даже после, как говорит во время обряда жрец Калаша. Ратибор сгорал от нетерпения, дожидаясь заветного дня.