Подменный князь. Дилогия

Но тогда вы должны признать, что прежние идолы — ложные, и не служить им больше, и забыть о них.

Вот тогда толпа и взревела! Я думал, убьют нас с Иоанном на месте.

— А почему? — спросил я. — Что людей так возмутило?

Диакон засмеялся и покачал головой, удивляясь моей непонятливости.

— Как что? — сказал он. — Закричали, что наши древние боги всегда помогали нашим отцам и дедам. Что от древних богов — все величие Киева. Что нельзя забывать заветы предков. Ну и как обычно еще…

— Что как обычно? — не понял я, потому что диакон раздраженно махнул рукой и умолк.

— Кричали, что мы — лазутчики византийского императора. Присланы им специально, чтобы отвратить народ от древних богов и насадить чужую иноземную веру. Да ты сам разве не слышал всех этих разговоров? В том месте, откуда ты пришел, разве так же не говорят?

— Не знаю, — честно признался я. — А здесь до сих пор народ так думает?

— Ну да, — кивнул диакон. — В тот раз, когда нас с отцом Иоанном чуть не разорвали на куски, то княгиня нас спасла — послала дружинников. Она сама христианка была — наша княгиня Ольга. Тому уж много лет прошло, она умерла давно, но пока жива была, не давала нас в обиду. При ней много народу в Киеве крестилось. Мы с отцом Иоанном даже думали второй храм открывать, но потом все опять пошло прахом. Князь Святослав храбрый был воин и много побед одержал, но христианство не мог признать ни в какую. Боялся! Считал, что старые боги ему помогают в войнах. Что в них — сила! Среди его дружинников даже немалое число крестились, стали христианами, но Святослав всегда на них за это косился. Вот и пострадал через это.

— Как — через это? — снова не понял. — Ведь Святослава убили хазары. Разве не так?

Я отчетливо помнил из школьных учебников, что Святослав ходил под Царьград воевать с византийцами, потерпел поражение и решил вернуться в Киев. А по пути на днепровских порогах его подстерегли хазары.

— Хазары? — усмехнулся Феодор. — Ну да, хазары убили князя Святослава. Да только откуда же они узнали о том, что Святослав с дружиной там именно будет проходить? И что дружина слабая? И время точное, когда напасть?

— Откуда же? — с искренним недоумением спросил я, но диакон решил, что и так сказал слишком много.

— Кто ж этого не знает? — пожал он плечами. — Вот говорят, что ты вчера у Блуда в гостях был. Был ведь? Ну вот, у Блуда лучше об этом и спроси. Он много может об этом рассказать. Если захочет, конечно. — Феодор опять засмеялся, показав крепкие, здоровые зубы. При затяжном диабете зубы редко бывают здоровыми, но, может быть, это только в мое время стало так…

Мы подошли к храму — довольно большому, но низкому сооружению, стоявшему, однако, на каменном фундаменте. Храм представлял собой сруб с двухскатной крышей из досок, без купола и без колокольни. Видно было, что выстроен он специально с расчетом на то, чтобы не бросаться в глаза. Глядя на него, я оценил значение только что услышанного рассказа Феодора. Здешние христиане, хоть временами и пользовались покровительством князей, все же повсеместно сталкивались с враждебностью народа и потому старались держаться незаметно.

Мы пришли немного раньше всех остальных, потому что Феодору нужно было еще переодеться для служения.

По всему в храме было видно, что украшали его с любовью. Царские Врата, за которыми скрывался алтарь, были обиты серебром, а подсвечники с витыми ножками были настоящим произведением искусства. Правда, иконы, которых тут было во множестве, оказались совсем не похожи на те, к которым я привык. Видимо, иконы, а также все убранство храма были привезены из Константинополя и потому были византийской работы. В отличие от гораздо более поздних икон русского письма — ярких и насыщенных цветом — эти были строго выдержаны в черно-бежево-коричневой гамме. В колористическом смысле это придавало иконам теплоту, но вместе с тем делало их суровыми, мрачными. Иисус с огромными черными глазами и длинной волной спадающих на плечи волос совсем не походил на привычные иконные лики.

И Богородица в виде томной восточной красавицы-царевны смотрелась для меня неожиданно.

Оклады многих икон были украшены драгоценными камнями, причем зачастую вделанными туда в разное время. Присмотревшись к некоторым, я осознал их немалую ценность.

Подошедшая сзади Любава взяла меня за руку, и я почувствовал, как она нервничает.

— Ты что — боишься? — удивленно спросил я, глядя на то, как растерянно озирается Любава и как глаза ее стреляют с одного предмета на другой.

— Нет, — покачала она головой, но лицо все равно оставалось напуганным. Ну да, как же я забыл: она ведь никогда прежде не бывала в христианской церкви. Ей все казалось здесь чуждым и непонятным. Наверное, даже враждебным. По правде сказать, я ее понимал. Переступив здешний порог, я с самого начала осознавал: нарисованное и установленное в христианском храме, как бы мрачно ни выглядело, подчинено одной цели: рассказать о божественной любви, о милосердии и о жертве Иисуса, которую Он принес для спасения человечества. В христианском храме, по определению, не может быть ничего враждебного, а если что-то выглядит таковым, то, значит, мы ошибаемся и нужно протереть глаза.

Ну, я-то это знал с детства, а вот Любава ничего такого не слышала. Наоборот, она выросла в мире, где религия представляла собой сонм самых разных богов, которые ненасытно требовали себе жертв и были весьма недружелюбны. В язычестве каждый бог — это отнюдь не олицетворение доброты и прощения, а существо, которое нужно усердно задабривать.

Увидев на стенах иконные лики, показавшиеся ей грозными, Любава испугалась. Для нее это были зловещие идолы, пострашнее тех, к которым она привыкла.

— Не бойся, — тихо сказал я, сжав ее руку. — Потом ты сама поймешь, что нет на свете более безопасного места, чем церковь, где присутствует Иисус Христос.

Внезапно кто-то сильно толкнул меня, да так, что я от неожиданности едва не потерял равновесие. Любава отскочила в сторону. Перед нами стоял человек в расшитой золотом ризе священника и в высокой островерхой камилавке.

— Грех-то какой, — возмущенно загрохотал он мощным трубным голосом. — Грех-то! Грех! Это ты Николай?

Светло-голубые глаза священника прямо и требовательно смотрели на меня. Он был высок ростом и крепок в плечах, как настоящий викинг. Я вспомнил, что Захария рассказал мне о том, что киевский священник отец Иоанн родом из варягов, и сразу понял, кто передо мной. Заодно я вспомнил и о том, что накануне сам назвался Николаем, утверждая, что это мое крестильное имя.

— Феодор говорил мне о тебе, что ты развратен, — загромыхал негодующий духовный пастырь, косясь в сторону Любавы. — Но я вижу, что ты до бесстыдства дошел! Мало, что поганую в Божий храм с собой привел, да еще и блудом тут с ней норовишь заниматься!