Подменный князь. Дилогия

На площади собралась большая толпа народа. Жители Киева вообще выходили на улицу по любому поводу. Отъезд князя с дружиной в поход, возвращение из похода, казнь преступников или праздник Перуна, Велеса, Мокоши, Стрибога — все было отличным поводом для развлечения.

Гражданская активность была очень высока. А что еще делать, когда нет не только телевизора, газет, книг и кино, но даже алфавита?

Третий столб лежал на земле и ждал своего часа. Для него только вырыли яму, но устанавливать пока не стали.

Был здесь и оркестр, уже очень хорошо знакомый мне. В какой-то момент я даже поймал себя на том, что без отвращения слушаю завывания труб, грохот трещоток и беспорядочное битье в железные тарелки наподобие литавров. Музыка каждой эпохи отражает свое время. Видимо, здешняя музыка абсолютно соответствовала времени и месту.

Привели Жеривола, совершенно обнаженного. Даже причинное место не было прикрыто — это было частью позорной казни. Толпа закричала, музыка взвыла, и бывшего жреца провели мимо рядов жителей к центру площади.

Наши взгляды на мгновение встретились, и мне показалось, что я увидел — Жеривол получил свой самый главный, хоть и последний урок в жизни. Может быть, этого знания ему как раз не хватало прежде. Увидев ликующую толпу, он осознал тщету славы земной. Тщетность человеческой гордыни.

Много раз Жеривол выступал перед этой же толпой в качестве верховного жреца. Он совершал жертвоприношения, он служил богам и пользовался всеобщим почтением. Его боялись, перед ним трепетали. Разве мог он представить тогда, что спустя всего немного времени эта же толпа, эти же люди станут свистеть и улюлюкать, глядя на его позор и предстоящие мучения?

Не мог предвидеть, а следовало бы, потому что так уж устроено человеческое общество.

Те, кто может такое предвидеть и понимает суетность славы, не попадают в положение Жеривола, когда тот стоит голый и несчастный перед улюлюкающими рожами довольных очередным кровавым развлечением горожан.

Связанного жреца положили на землю, после чего вышел мой старый знакомый — слуга Немига, который против обыкновения был очень деловит и серьезен.

— Зачем тут Немига? — спросил я у Свенельда. — Он что, палач?

— И очень умелый, — подтвердил воевода совершенно серьезно. — Ты просто не знаешь об этом, но Немига всю свою жизнь был палачом. Он умеет делать это лучше всех. А ведь казнь требует большого искусства. Теперь Немига постарел и служит у тебя. Но ради такого важного случая мы попросили его вспомнить старое. Нехорошо получится, если какой-нибудь молокосос-неумеха испортит красивую казнь.

«Ну вот, — разочарованно подумал я. — Такой милый старикан. Чего только не узнаешь о людях…»

Немига поплевал на руки и осмотрел, хорошо ли связан казнимый. Поправил веревки, а затем принялся прилаживать столб. Толпа умолкла, все зачарованно смотрели на происходящее.

Это и вправду требовало серьезного навыка. Искусство не искусство, однако следовало иметь большой опыт, чтобы действо вообще получилось правильное.

Жеривол лежал на земле, спеленутый веревками для неподвижности, а сзади Немига пристраивал заостренный конец столба-шеста. Наконец остался удовлетворен и, разогнувшись, махнул рукой воинам — поднимайте, все хорошо.

Конец столба опустили в яму, а затем, осторожно передвигая руками, начали поднимать другой конец с привязанным к нему жрецом. На площади наступила полная тишина, все замерли.

Когда верхний конец столба поднялся над землей на пятьдесят градусов, раздался первый короткий вскрик казнимого.

— Вошло, — удовлетворенно прокомментировал стоявший со мной рядом Свенельд. — Видно, Немига правильно все приладил. Если этот крикнул с шеста, то, значит, крепко насел и теперь не соскочит. А то по-разному бывало…

Когда столб поставили прямо и начали засыпать яму землей и камнями, Жеривол закричал снова. Теперь это уже был совсем другой крик — протяжный и безысходный. Даже если его сейчас помилуют и снимут со столба, будет поздно — он все равно умрет: острый конец уже вошел в прямую кишку и разорвал там все.

По столбу вниз потекла кровь. Толпа ахнула и зашевелилась. Не от вида крови, конечно. В отличие от двадцать первого века крови здесь никто не боялся: каждый день резали кур, свиней, ходили на охоту с ножами и рогатинами, так что при виде крови никто не падал в обморок.

Но здесь было другое: на глазах у всех медленно и мучительно умирал человек. Да ведь и не простой человек, а верховный жрец.

Теперь Жеривол кричал тихо, скорее стонал. Его глаза выкатились из орбит, лицо стало белым от ужаса. Он прерывисто и тяжело дышал.

— Немига постарался, — заметил Свенельд мне на ухо. — Посадить на кол ведь можно по-разному. Если неумело, то человек сразу провалится, и его проткнет насквозь. Он умрет быстро. А если насадить правильно, вот как сейчас, то проваливаться Жеривол будет медленно и очень долго. Он умрет не скоро, и все время будет в сознании. С ним можно поговорить. Не хочешь подойти и поговорить с ним?

Я обернулся к Свенельду, и он, увидев мое перекошенное лицо, засмеялся.

— Ох, чувствую, что в твоем времени уже нет такой забавы, — сказал он. — Ведь нет?

— В моем времени есть много забав, — заметил я, сохраняя достоинство. — Есть и такие, которых ты даже не можешь себе представить. Но такой, как эта, — нет, тут ты прав, воевода.

— Ну, значит, тебе интересно посмотреть, — хмыкнул Свенельд. — Наверное, хорошо, что ты не хочешь поговорить сейчас с Жериволом. Не стоит издеваться над умирающими, даже если они преступники.

Он еще пониже наклонился ко мне и совсем тихо, чтобы никто не слышал, добавил доверительно:

— Уверен, что твой предшественник, настоящий князь Владимир, непременно подошел бы и поговорил с ним. Он не был воином, этот Вольдемар. Правильно мы его сменили на тебя.

Видимо, это был комплимент.

— Спасибо, — пробормотал я. — Рад, что ты не жалеешь.

— Мы можем идти, — сказал воевода. — Толпа будет стоять тут еще долго, пока он не умрет. В конце концов, должны же люди как-то развлекаться. И детям полезно посмотреть: пусть видят, что бывает со злоумышленниками, которые посягают на жизнь великого князя.