Подменыши

Одна Белка ни о чем не думала и не тревожилась. После московской полуподпольной жизни она наконец почувствовала себя по-настоящему живой и свободной. Ей непрерывно хотелось что-то делать, и она целыми днями пропадала в лазарете. Порой настолько погружалась в заботы, что забывала о еде и вспоминала лишь тогда, когда помощник трогал ее за руку и показывал в сторону столовой. Даже разговаривая с Эльфом и Сатиром, она непрерывно что-то делала: листала справочники и пособия, мотала бинты, разбиралась с медикаментами, училась делать перевязки.

Где-то за месяц до дня выступления Ассаи Руги выдал Йону сумку с деньгами и отправил по городам, чтобы тот купил два автобуса, на которых повстанцы могли бы быстро и неожиданно добраться до резиденции полковников и захватить ее. Йон взял двух помощников-негров и отправился в путь. Он вернулся через пять дней в одиночестве.

– Где люди, что отправились с тобой? – спросил его отец.

Сын замялся:

– Они стерегут автобус и лошадей.

– Кого?!

– Лошадей.

– Каких еще лошадей?

– Обыкновенных, – смущенно отвернувшись, вздохнул огромный, как божок с острова Пасхи, Йон.

– Правда? – не веря в происходящее, спросил Руги.

Тот кивнул.

– Ты что, обкурился?

– Он что, действительно обкурился? – спросил Эльф у Белки, когда ее рассказ дошел до этого места.

– Ну, Йон сознался, что они немного покурили накануне, но не так уж чтобы очень.

– И много лошадей он купил?

– Табун голов в семьдесят. Цыгане сказали, что, если он не купит, они их на живодерню отгонят. Ему жалко стало, он и купил.

– Безумие какое-то. Тут без травы не обошлось, – растерянно сказал

Эльф. – Откуда в Африке цыгане?

– Не знаю. Наверное, они везде есть, где люди живут.

Сатир захохотал.

– Ну, Йон! Ну, молоток! – восхищенно сказал он. – Черный Буденный!

На следующий день трое друзей вместе с Руги и его штабом отправились осматривать приобретения. Табун пасся в саванне на краю джунглей под охраной пяти пастухов. Лошади были на загляденье. С тонкими ногами, огромными, все понимающими глазами, аккуратно подстриженными хвостами и гривами.

– Их скорее всего у президента Восточно-Африканской Республики угнали, – сказал Руги. – Он любитель скачек. У него целый ипподром и конюшни при дворце.

Сатир восхищенно ухнул и медленно, чтобы не напугать, подошел к табуну. Осторожно погладил по шее ближайшего к нему рослого гнедого жеребца. Тот потянулся к его руке, понюхал ее. Сатир провел рукой по его блестящей спине, прижался щекой к округлому боку. Смеясь, обернулся к друзьям, призывно махнул рукой и исчез меж высоких крупов. Белка и Эльф углубились следом за ним и тут же потерялись среди лошадей, словно в подвижном, пахнущем пылью и потом, неимоверно красивом лабиринте. Они медленно бродили, осторожно гладили мягкие конские губы, любовались атласными шкурами, под которыми бугрились упругие мускулы, разговаривали с табуном, словно с какой-то новой, неведомой стихией.

“Яркое солнце, небо и лошади – что может быть лучше?” – думал

Сатир, глядя вокруг себя.

Вскоре в повстанческом войске была сформирована бригада кавалеристов. Поскольку хорошо держаться в седле могли только Сатир да Белка, то им и было поручено обучать черных соратников верховой езде.

Поначалу бойцы боялись лошадей. Они опасливо поглядывали на них издали, на предложения подойти поближе лишь улыбались, смущаясь собственной робости, и махали руками. Йону, который был назначен начальником кавалерии, пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы заставить их забраться в седла. Постепенно боязнь исчезла, а многим верховая езда даже настолько понравилась, что их приходилось едва ли не силком стаскивать с уставших лошадей.

Белка время от времени не могла отказать себе в удовольствии бросить все и сломя голову сорваться в галоп, так что пыль столбом уносилась в небо. Пролетев по саванне, она возвращалась назад, к ожидавшему ее

Сатиру и ученикам-неграм, хохотала в небо взахлеб, поднимала коня на дыбы, обнимала его за гордо выгнутую шею и была совершенно счастлива.

Вскоре русская троица взяла на себя обязанности пастухов и почти перестала появляться в лагере. Белка прихватила с собой книги по медицине и вечерами у костра продолжала учиться.

В травах саванны трещали цикады. Всхрапывали спутанные лошади.

Шумели под ветром акации, роняли листья Белке на плечи. Пела, сгорая в костре, веточка. Доносился издали дьявольский хохот гиен.

Перекликались негры-пастухи. Черная, густая, как патока и беспамятство, африканская ночь затопила саванну.

Сатир откинулся на спину.

– Звезды здесь какие огромные… – сказал он, покусывая сухую травинку. – Как норы…

Белка смотала бинты, сложила в сумку. Улеглась рядом с Сатиром, отняла у него травинку и, сунув ее в уголок рта, прочитала:

В Африке звезды очень яркие,

Как глаза

Долгожданной любимой

Нежданной смерти.

В Африке звезды острые,

Как пролетающие навылет

Пули и меткие слова,

Несовершенные великие дела.

В Африке звезды цепкие,

Как последняя надежда,

Бесполезная любовь,

Наивные желания…^5

^

До столицы повстанческая армия добиралась двое суток. Двигались в основном по ночам, днем же отсиживались в небольших лесах, что встречались по пути. Асфальтовых дорог избегали, чтобы не привлекать лишнего внимания. Конница вообще шла вдали от любых дорог, поскольку лошадь для Африки – животное необычное, а слухи там, как и везде, распространяются очень быстро.

Русским путешествие было по душе. И если б их не тревожило то, чем оно должно закончиться, они бы чувствовали себя совсем хорошо. Чтобы не давать разрастаться своим страхам и волнениям, старались побольше разговаривать, пытались представить себе, что ждет их впереди, подбадривали друг друга.

– Война, если уж ты пошел на нее, если ты веришь в ее справедливость, должна быть праздником. Таким отчаянно опасным, может быть – последним в жизни, но обязательно праздником.

Торжеством жизни, – рассуждала Белка. – Всякие гуманисты любят потрепаться о бессмысленности войн, о святости жизни, но это же чушь собачья! Все зависит от того, за что ты воюешь. За что ты отдаешь свою жизнь и во имя чего отнимаешь чужую.

– Белка, у нас в отряде комиссара нет, – улыбаясь, обратился к ней

Сатир, – не хочешь попробовать? Мы с Эльфом тебя поддержим, если до голосования дойдет.

– А что, у вас проблемы с боевым духом? – поинтересовалась она.
–

Хорошо, я подумаю.

Она пришпорила своего рослого вороного жеребца и легким галопом понеслась вперед. Эльф залюбовался: спина прямая, словно клинок шпаги, голова гордо и чуть нахально откинута назад, на губах играет еле заметная, как у Джоконды, улыбка. Одной рукой она небрежно держала повод, другой придерживала АКМ. Конь раздувал черные, будто закопченные, ноздри, выгибал крутой дугой шею, выпячивал бугристую грудь.