Подметный манифест
Шрифт:
Это была медаль «Победителю над пруссаками», выпущенная в честь победы при Франкфурте еще в пятьдесят девятом году. С одной стороны был профиль покойной государыни Елизаветы, с другой - Марс под знаменем, наступивши ногой на пушечное ядро.
– Не Франкфурт я брал, а Кроссен, - заметил, приняв и разглядев медаль, князь Волконский.
– Однако не откажусь… отрадно, что помните…
Архаров при этом взглянул на Елизавету Васильевну. Он просто хотел кое в чем убедиться. И по тому, как она улыбнулась, понял - да, вот такова и есть супружеская привязанность, так и должно
– Теперь ты, Михайла Никитич, доподлинно убедился, что самозванец - он самозванец и есть?
– негромко спросил князя Архаров. Тот усмехнулся.
Дальнейший ход визита княгиня разыграла, как по нотам. Анну Михайловну с поручиком Тучковым отправила в ее покои за какой-то книжкой, сама вышла, как будто ее присутствие в девичьей необходимо, да не сразу, а выждав строго отмеренное время. Князя же со Шварцем выставила за дверь сразу, хотя и очень ласково, - гостиная не место, где служебными делами занимаются, Карл же Иванович непременно по делу приехал.
Архаров опомниться не успел, как остался наедине с Варенькой.
– Они нас с вами, Николай Петрович, уже поженили, - с обычной своей прямотой девицы-смольнянки заявила Варенька.
– Они имеют право думать, что им угодно, - отвечал Архаров.
– А вы что, сударь, думаете?
Вопрос был настолько прямо поставлен, что Архаров довольно долго сочинял подходящий ответ. Нельзя же быть таким дураком, чтобы сразу выпалить: сударыня, я на вас жениться не намерен! Тем более, что как раз это и было бы ложью… хотя и не полноценной ложью…
Варенька нравилась ему, хотя он и представить бы не мог ее в супружеской постели.
– Я, сударыня, о сем предмете еще не думал, - сказал Архаров, полагая, будто изрядно вывернулся.
– А я думала… Мы с вами, сударь, не созданы для брака! Право, не созданы!
Архаров понятия не имел, что отвечать, и потому сохранил на лице каменное выражение - как у мраморного льва, коих порой ставят над воротами.
– Отчего это кажется дамам, будто всех непременно надобно между собой переженить? Я твердо решила не выходить замуж, а броситься в ноги государыне, когда она здесь будет, и просить, чтобы она благословила меня идти в монастырь!
– Государыня? Разве она… иерей Божий?…
– Николай Петрович, а кого мне еще просить? Покровители мои прячутся в тени, и я из-за того могу снова попасть в ловушку. Ежели я сейчас убегу - они могут извлечь меня из любой обители, коли князь не лжет… Нет, это должна приказать сама государыня, чтобы с ней никто спорить не мог!
– Разумно, - согласился Архаров.
Варенька помолчала.
– Так вы мое решение одобряете?
– Отчего нет, сударыня?
– спросил он.
– Решение достойное. Когда в вас есть призвание к монашеской жизни.
– Во мне есть призвание к верности. Я двоих любить не могу. Князь… князь был чересчур ловок! А я… я была… я не знаю, Николай Петрович, что бы я ни сделала - все получается нелепо, и Анюта вон твердит, что я себе в голову вздор посадила!… Но вот, поглядите, - она достала спрятанный на груди портрет Фомина, - поглядите,
я говорю! Ведь он так глядит, словно требует от меня, чтобы я удалилась от мира! И весь век свой молилась за него, замаливала его грех! Я узнавала - есть добрые батюшки, благословляют молиться за самоубийц келейно. И я молюсь! Но душа моя знает, что этого мало…– А что, точно ли государыня будет в Москву?
– Так его сиятельство говорил, и ее сиятельство тоже…
Архаров тихо ужаснулся, вообразив, сколько суеты принесет с собой приезд Екатерины.
– Так вы, сударыня, дождитесь, а пока… - начал было он весьма рассудительно, как, по его мнению, следовало говорить с детьми и с женщинами.
– Николай Петрович, помогите мне, поместите меня в обитель! Я не могу вечно жить у Волконских, я не могу вернуться к Марье Семеновне, я не могу вернуться к маман!
Пылкость Вареньки Архарова озадачила. Он сильно не любил, когда женщина вдруг начинала громко чего-то требовать. В таких случаях ему хотелось просто развернуться и уйти - что он и проделал дважды в домишке петербургской сводни. Но дом князя Волконского - не то место, где можно соблюдать лишь самим собой и для себя писаные законы.
– Я пришлю к вам доктора Воробьева, сударыня. Коли он не возражает против вашего житья в келье, то я поспособствую.
– Ах, да что он понимает!
– Он толковый доктор, сударыня, я сам его во всем слушаю, - возразил Архаров.
Варенька, все еще сжимавшая в руке портрет, развернула его лицом к себе и призадумалась. Очевидно, она действительно совещалась сейчас с покойным женихом.
– Господин Фомин сказал бы вам точно то же, - догадавшись, прибавил Архаров.
– Он Матвея Ильича хорошо знал, Матвей Ильич его от горячки лечил.
– Что ж вы сразу не сказали! Пусть доктор Воробьев приезжает, я буду ему рада… но коли он примется меня от пострижения отговаривать…
– Не примется, - пообещал Архаров.
– Он, как и я, разумно принятое решение всегда уважает.
– Николай Петрович, что бы ни случилось… Николай Петрович, я всегда буду вас помнить с благодарностью, вас и… и еще одного человека… И молиться за вас двоих стану, - пообещала Варенька.
Архаров смотрел на нее молча, и чем дольше - тем лучше понимал, почему Фомин так влюбился в эту девушку. В ней была не веселая пылкость Дуньки и не загадочность некой иной особы… Варенька была то, что называется - открытая душа, и взгляд ее темных глаз был притягателен неимоверно - она и к себе в душу тут же впускала, и в чужую душу входила с отвагой дитяти, не ждущего ни от кого зла.
Однако рассыпать комплименты он не умел - и потому постарался скорее откланяться.
В самом деле, не все ли ему равно, вышла Варенька Пухова за придворную особу с княжеским титулом или живет в мирной обители? Коли ей угодно соблюдать верность - ее дело. И коли угодно блистать при дворе - ее дело. При чем тут избегавшийся, замотавшийся, удерживающий в голове подробности ста допросов разом московский обер-полицмейстер?
И все же…
Не на пустом месте развела княгиня Волконская свои брачные хлопоты.