Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

— Хотя бой у Осоватоми и был поражением, — Стивенс опять «услышал» мысли сокамерника, — именно с него началась наша большая слава.

Накануне боя был убит сын, Фредерик. А на следующий день четыре сотни конных миссурийцев с пушкой двигались к поселку Осоватоми, где жили Сторонники свободного Канзаса, туда отряд Брауна пригнал скот и лошадей, отбитых у противника.

У Брауна было меньше бойцов, преимущественно пешие. Он послал гонца в Осоватоми предупредить жителей: пусть уходят в леса, в прерии.

— Действовать будем двумя группами. Когда передовым придется отступать, задние должны стрелять чаще. Подпускайте на двадцать — двадцать пять ярдов, напоминаю: цельтесь пониже. Противники но ждут нашего сопротивления, позиции на этом берегу считаются невыгодными… Прибрежные кусты, ивняк — хорошие укрытия. Когда нас потеснят, то первыми будут перебираться на тот берег те, кто первыми начнут бой. Я буду с ними, однако на тот берег уйду последним. Наше оружие благословенно, ибо мы сражаемся за свободу. Пока я не выстрелю, приказываю терпеливо ждать и всем выбирать себе мишени.

Миссурийцы выслали вперед разведку. Один с гиком и плеском перебрался на ту сторону, погарцевал и так же шумно вернулся: «Янки либо еще не ждут нас, либо уже убрались…»

Вся миссурийская колонна двинулась к реке мимо кустов, где засели бойцы Брауна. Он прицелился в плечистого верзилу, сидевшего на отличном иноходце под нарядным седлом. Когда отнесло дым, увидел: иноходец скакал без всадника. Гулкие выстрелы. Колонна смешалась в кучу. Шарахнулись назад… Крики… Проклятья. Одинокие ответные выстрелы.

Несколько часов шел бой у реки Осэйдж по дороге в Осоватоми, миссурийцы потеряли больше тридцати человек убитыми, много раненых. Один ополченец Брауна был убит в перестрелке.

Браун сказал несколько слов над наспех вырытой могилой;

— Он был нашим верным товарищем, Чарльз Кайзер. Сначала он воевал за свободу у себя на родине — на баррикадах в Берлине, в Дрездене, в Вене, сидел в тюрьме у прусского короля… И здесь, на новой родине, взял оружие, чтобы защищать свободу. Никакие океаны, никакие государственные границы не разделят силы добрых людей. Друзья свободы — одна семья во всем мире…

Браун был ранен в ногу, переходя через реку, оступился, уронил плащ, который унесло течением. Начальнику миссурийцев доложили, что старик Браун убит.

А он стоял на холме, опираясь на плечо Джейсона, не отрываясь глядел на густые клубы дыма над лесом. Сын испугался: он еще никогда не видел отца плачущим.

— Там жгут дома… припасы на зиму. Там убивают беззащитных. Мне осталось недолго жить. И смерть у всех только одна. Но пусть будет свидетелем всевышний — не наступит мир в этой стране, пока не уничтожат рабство, и каждый мой день будет посвящен только борьбе против рабства.

Отряд Брауна ушел в Лоуренс. Три тысячи миссурийцев подступили к городу. Браун трое суток не спал, распоряжался строительством фортов и баррикад, снова и снова наставлял ополченцев. Днем он говорил на площади, где собрались горожане:

— Будем тверды и неустрашимы… Сегодня нужно заботиться не о том, чтобы подольше жить, а о том, чтобы достойно умереть. Тем, кто всегда готов предстать перед богом, тем не страшны пули, клинки, раны, а смерть — это просто выдох. Рождаясь, каждый впервые, вдыхает чистый воздух, вдыхает, выдыхает, наконец наступает последний выдох. И благо тому, чей последний выдох уносит чистую душу. А что может лучше очистить ваши души, чем бой за правое дело?!

Миссурийцы жгли дома, фермы. Генги Шерман, брат убитого в Поттавотоми Билла, грозился, что ни одному дружку старого Брауна не будет пощады.

А в Канзас двигались все новые переселенцы. Ехали коренные янки — фермеры, скотоводы, ремесленники, покидали ставшие тесными старые города, ехали бродяги, искатели заработков и приключений.

Больше всего было эмигрантов: немцы, шведы, ирландцы, итальянцы, чехи, поляки… Бедняки, изгнанные голодом, безземельем, нуждой из Европы, мятежные патриоты и революционеры, участники боев 1848–1849 годов… Ехали банкроты, беглые арестанты, романтики, мечтавшие о Новом Свете, о девственно нетронутой природе, ехали просто незадачливые парни, случайно захваченные потоком эмигрантов.

Канзас стал репетицией и полигоном Гражданской войны. Там впервые встретились американцы, выросшие в южных, в северных, в восточных штатах. И новые американцы, выросшие в Европе.

Обозы и пешие двигались по дорогам, через Небраску, небольшими группами на пароходах по реке Миссури.

Все новые поселенцы были, как правило, радикально настроенные противники рабства, поэтому умеренные либералы в Топике и Лоуренсе все убежденнее доказывали, что Канзас станет свободным штатом без кровопролитий, тысячи, десятки тысяч избирательных бюллетеней осилят ружья миссурийцев. Благонамеренные джентльмены уговаривали Брауна распустить отряд, перестать собирать оружие, вернуться к мирному труду, а лучше всего вообще уехать из Канзаса, подальше от тех, кто хотел бы мстить ему лично, подальше от кровавых распрей, которые угаснут сами собой…

Но миссурийцы, сторонники прав Юга, вопреки этим утопическим мечтаниям, снова и снова нападали на обозы и лагеря переселенцев, постоянно угрожали аболиционистам, пытались преградить поток янки и эмигрантов.

А федеральные войска и милиция, которой командовали умеренные, прибывали обычно тогда, когда развалины домов уже догорали, убитых уже похоронили, а убийцы уже ускакали…

Воины отряда Брауна двигались быстрее, нападали решительнее, Браун запрещал жечь жилые дома, загоны для скота, но у сторонников рабства отнимали оружие, уводили лошадей, боеприпасы и все, что могло понадобиться боевому отряду на привалах.

Джона Брауна-младшего и его брата отпустили из плена под залог. В Лоуренсе их встретили толпы друзей. Кандалы, которые только накануне сняли с Джона, были тут же на площади, на торжественном митинге подарены гостю — пастору Генри Уорду Бичеру. Брат писательницы Гарриет Бичер-Стоу привез в Лоуренс сотню новых ружей, их прозвали «библии Бичера». Приняв кандалы, он высоко поднял их:

— Братья и сестры, леди и джентльмены! Этот подарок — прекрасный символ. Пусть повсюду в Америке кандалы рабства будут заменены ружьями свободы. Трижды ура сыновьям капитана Брауна, достойным своего замечательного отца!

…Стивенс глядел в потолок и говорил словно про себя:

— Нет, битва за арсенал не была безумием. Три года назад в Миссури и в Канзасе нас было не больше, чем в Харперс-Ферри… Пожалуй, даже меньше. А ведь мы победили. Помните зимнюю «битву шпор», капитан? Как они удирали…

На том берегу, против брода, на бревенчатом блокгаузе флаг Миссури, из бойниц торчали ружья… А на этом берегу, в кустах, у костра сидели четверо дозорных.