Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Битва в Харперс-Ферри доказала: учились они не так уж плохо. Впрочем, что сейчас об этом думать… Кто уже мертв, а кто в соседних камерах ждет смерти.

Тогда, в часы занятий, Стивенс выходил из себя. Ему казалось, его парни беспомощней новорожденных телят. Он не умел объяснить толком. Стрелял он сам прекрасно, только Куку уступал, а наставлял нетерпеливо, нервно, раздраженно. Раздражены они все были долгим ожиданием. Готовились, готовились — и вдруг…

В начале июня пятьдесят восьмого года собрались, как обычно, к ужину. Старик вернулся злющий, даже по стуку подков слышно, что скачет сердитый. Лошадь велел накормить, а сам не стал есть. Сел боком к столу.

— Парни, главное наше дело решено отложить. На год.

— Кем это решено? Что мы, рабы, что ли? Какие еще хозяева выискались?

Браун стукнул сильно по столу. Злится, а на них срывает. Стал рассказывать: о предательстве Форбса кое-что они слышали и раньше. Ведь поначалу это именно Форбс, опытный военный, участник отряда Гарибальди, должен был их всему учить. Браун ему поверил. И Стивенсу он поправился — деловой, подтянутый.

Форбс оказался подлецом, предупредил власти. Придется переждать не меньше года. Нет другого выхода. Ведь ударить необходимо наверняка.

— Вы люди молодые, вы должны учиться ждать. Терпение — этому, быть может, труднее всего выучиться. Я ждал двадцать лет. Как вы думаете, легко ли мне, ведь я даже не знаю, доживу ли.

Браун понимал, что ожидание вредно для дела. В 1851 году в уставе Лиги галаадитов он написал: «Когда ты готов, не откладывай атаки ни на мгновение, иначе потеряешь всю решимость».

Но как же не отложить? Внезапность — главное их оружие, главная надежда. А сейчас их лишили внезапности — враги предупреждены. Необходимы отвлекающие маневры.

Главнокомандующий просил воинов маленькой своей армии оставаться верными знамени, верными решениям, которые они сами приняли. Просил, а не требовал, не угрожал. Стивенсу тогда впервые стало очень жаль Старика, жаль ребят, жаль себя.

Тридцать первого мая тайная шестерка решила, что из-за предательства Форбса Браун должен отложить рейд на Юг. И оружие, и деньги собирали для Канзаса, вот и надо отправляться в Канзас. Один Хиггинсон возражал.

Браун сам кипел. Однако без денег, без оружия, без покровительства тех, кто влияет на общественное мнение, идти на такое дело нельзя.

— Какого же дьявола мы торчали здесь почти четыре месяца и, как идиоты, вышагивали по три часа в день?

И зачем он, Стивенс, портил им жизнь!

Горький привкус неудачи. Только что были собраны, сжаты в кулак. А теперь — разброд. Теперь надо думать, как продержаться год. Возвращение к родным, минутная радость. Но горечь сильнее. Каждому надо искать работу, мало кого прокормят дома.

Сидят за столом, друг на друга не смотрят. Стыдно. И на Старика не смотрят. Хотя почему стыдно, в чем они, собственно говоря, виноваты?

Оружие переправили в Огайо. Этим занимался Джон-младший.

Теперь, в тюрьме, Стивенс думает: это чудо, что после такого удара Старику еще удалось вновь их собрать. Пятерых потеряли, но кое-кто из новых присоединился. Братья Коппоки, Барклай и Эдвин из квакерской колонии в Спрингдейле, молодой канадец Стюарт Тейлор, Джордж Джилл — он познакомился с Брауном еще в Канзасе.

Браун их собрал и снова учил, и снова пришлось ждать. Теперь уже не в Спрингдейле, а совсем рядом с Харперс-Ферри, на ферме Кеннеди…

Стивенсу, младшему другу, последняя записка Брауна за два часа до казни:

«2-го декабря, Чарлстон: тюрьма

Д. Б. — А. Д. С.

«Тот, кто медлен во гневе, лучше, чем власть имущие; тот, кто управляет духом своим, сильнее того, кто захватывает город»».

Это из Соломоновых притч. Стивенс управлял и духом и плотью до последнего мгновения. Он роздал подарки, надел чистую рубашку, почистил ботинки и одежду: «Я хочу хорошо выглядеть на виселице».

2

Сколько раз Браун уже садился перед таким листом бумаги — перед чистым листом. Заполнял его. Перечислял, обычно по параграфам, как людям надо жить.

Художник делает наброски, пишет один картон за другим, одно полотно за другим, отходит от мольберта, приближается, мазок, еще мазок. Утром возвращается в мастерскую — нет, не то, надо переделывать.

Писатель правит черновики, вписывает, вычеркивает. Перечитывает «утренними глазами» — нет, не годится, попробую иначе. То, что звучало внутри так явственно, выраженное словами, мертвело.

И революционер сначала перекраивает общественную жизнь воображением, в голове, затем на плане, на бумаге и только потом в реальной действительности.

Джон Браун редактировал свои наброски: как люди должны быть связаны друг с другом? каково должно быть общество? Он редактировал подобные планы несколько раз. «Поправки» вносили действительность и собственное внутреннее развитие.

Сначала была Северная Эльба — попытка создать негритянскую коммуну.

Затем — Лига галаадитов.

Устав их дружин в Канзасе и военных школ в Спрингдейле.

Новые пробы, новые черновики.

Этот новый проект Временной конституции написан в Рочестере, в доме Фредерика Дугласа. Три недели Браун работал. Вместе с Дугласом они вспоминали слова Хиггинсона: как взять власть? Революцией и только революцией… Он был совершенно прав. Власть не просят. Кто ее отдаст? Власть — берут. Мы — возьмем.

Маленький городок Чатем на реке Темзе. Два озера, Эри и Онтарио, почти как моря, берегов не видно.

Они сначала все вместе поселились в негритянской гостинице, чтобы не наталкиваться больше на такие случаи, как в Чикаго: всем белым подали обед, а негру Ричардсону отказали. Разумеется, они тоже не стали обедать, ушли, но осадок неприятный остался.

А потом Браун переехал в старый кирпичный двухэтажный дом, владелец бежал из Луизианы, уже двадцать пять лет живет в Канаде.

Завтра, восьмого мая 1858 года, они будут принимать Временную конституцию. Жаль, что не получилось, как было намечено сначала, — четвертого июля. В День независимости. Мы — наследники семьсот семьдесят шестого года, наследники революции, это надо подтверждать. Но даже ради такого важного символа откладывать нельзя. Он и так рассчитывал, что соберется больше людей.

Перед началом съезда Брауну нужно побыть одному, подумать, посидеть над этими листами бумаги.

В Америке еще сотни тысяч фурьеристов. Два года просуществовала «Новая Гармония», организованная самим Робертом Оуэном; за десять лет до Чатемского съезда распалась коммуна Брук Фарм, созданная бостонскими интеллигентами.

И Брауну казалось: стоит упразднить главное зло — рабство, и наступит в Америке золотой век.

Рабство как больной зуб, его можно просто вырвать, и страна выздоровеет, немедленно и окончательно.