Подонок. Я тебе объявляю войну!

Залипаю в телефоне, чтобы не так скучно было. А за несколько минут до звонка мне вдруг приходит сообщение от Соньки:

«Янка собралась наказать Гордееву».

Подскакиваю, снова сажусь. Строчу ответ:

«Где? Когда?»

Знаю я их разборки и наказания. Сразу вспоминаю Меркулову, побитую, обритую, на коленях, и холодный пот прошибает.

Ну же! Сонька, отвечай!

Не отрывая взгляда от экрана, в спешке выхожу из спортзала.

Наконец от нее прилетает сообщение:

«Прямо сейчас. В душевой».

Вламываюсь в женскую душевую. Точнее, в раздевалку. Девчонки из десятого тут же поднимают визг. Кто-то из них переоделся, кто-то еще не успел, но я даже не смотрю на них.

— Где? — почти ору, заглушая их вопли.

— Кто? — спрашивает одна, хлопая испуганно глазами и прижимая к себе какие-то тряпки.

— Гордеева… Ашихмина… моя сестра?

Эти дуры мечутся, как перепуганные овцы. Наконец визг стихает, и девчонки быстро-быстро одна за другой выскакивают в коридор.

Остается одна Сонька. Она стоит у шкафчика, неторопливо роется в своей сумке. Потом достает помаду и, выпятив губы, начинает краситься.

— Соня, что за фигня? Где они? Где Янка? Где Гордеева?

Она, не отрывая взгляда от зеркала, равнодушно показывает на дверь самой душевой.

Дергаю ручку — заперто изнутри.

— Открывай! — колочу со всей дури. — Я же сейчас дверь вышибу нахрен!

— Так они и откроют, ага…

Продолжая ломиться, кричу уже спокойнее:

— Ян, выйди, поговорим.

Но оттуда слышны лишь шум воды и приглушенные голоса. А затем вдруг раздается отчаянный вопль.

Ногой ударяю дверь рядом с замком, и она с грохотом распахивается настежь. И в ту же секунду из душевой пулей выскакивает Яна.

Она полностью одета, но блузка сплошь залита водой. Волосы тоже мокрые, а лицо красное и перекошенное. Взгляд же и вовсе какой-то ошалевший, почти безумный.

За ней следом семенит Алла и приговаривает:

— Яночка, ты как? Сильно больно?

Янка в ответ только подвывает. Потом замечает меня и вскидывается:

— Ненавижу тебя! Ненавижу!

Хватает свою сумку и выбегает прочь вместе с Аллой.

— Ну, я тоже пойду, — говорит Сонька. — Ты только не говори им, что я тебя предупредила, ладно? А то она и так на меня обиделась из-за того, что я не пошла с ними Шваб… эту твою бить…

Я остаюсь в раздевалке один.

Зайти в душевую не решаюсь — вдруг Гордеева там голая. И уйти не могу — не знаю же, успели они ей что-нибудь сделать или нет?

Стою рядом с дверью, подпирая спиной стенку, и прислушиваюсь. Вода вроде стихла. Сердце в груди прыгает как подорванное.

— Эй! Ты там в порядке? Помощь нужна?

Гордеева не отвечает, а спустя несколько секунд выходит сама, завернутая в полотенце. Бросает на меня злющий взгляд и яростно шипит:

— Подружке иди своей помоги. А ко мне больше не приближайся! Никогда! Ясно?

— Что у вас произошло?

— У нее и спроси! И вообще, Смолин, ты дверью не ошибся?

Я смотрю ей в спину, пока она идет к кабинке, и сдвинуться с места не могу, точно прирос. Жадно пожираю глазами ее плечи, по которым струятся с волос капли воды, острые лопатки над кромкой белого полотенца, голые ноги. Оторваться не могу, как еще следом не тянусь за ней.

Рывком распахнув шкафчик, Гордеева снова поворачивается ко мне.

— Ты оглох? — повышает она голос и раздельно чеканит. — Пошел! Вон! Отсюда!

Ее слова как-то вмиг отрезвляют.

— Да пошла ты сама, — бросаю в ответ и ухожу.

Ну и конечно, ни на какую математику не иду. Срываюсь домой, даже про Соньку забываю. Уже вечером узнаю от нее, как и что было.

— Утром, помнишь, я увидела Янку в окно? Спустилась к ней. А она такая: «А где Стас?». Я без задней мысли сказала, что ты в коворкинге. Она сразу же туда подорвалась. Поговорить с тобой хотела. Убежала вперед меня… Я следом подхожу, смотрю — она стоит там на пороге, как вкопанная, но внутрь не заходит. Потом захлопнула дверь и умчалась. Я опять за ней… Между прочим, Янка сильно плакала. И сказала, что ты там с Гордеевой обнимался-целовался. А это правда?

Я ей даже ничего не отвечаю. Не дождавшись, Сонька рассказывает дальше:

— А на физре Янка позвала нас с Аллой разобраться с Гордеевой. Когда она будет в душе. Я не пошла… из-за тебя. Между прочим, Янка на меня обиделась…

— Я помню.

— А ты даже мне спасибо не сказал… — надувает губы Сонька. — Я же для тебя старалась… предупредила… вот.

— Спасибо, Соня, молодец, хорошая девочка, — ерничаю я. Со злости, конечно. На себя, на Гордееву, на то, что мне так хреново, что не знаю, куда себя деть.

Сонька тотчас обиженно сникает.

— Ладно, прости. Ты все правильно сделала. А что там случилось-то?

Сонька еще дуется, но, вижу, рассказать ей все же не терпится. В конце концов она сдается:

— Короче, слушай. Алка с Янкой зашли в душ, пока эта там намывалась… Хотели побить ее, но Гордеева какая-то бешеная оказалась… Янка успела только раз пинок ей отвесить. Эта обернулась, сдернула лейку, врубила горячую воду во весь напор и прямо Янке в лицо. Представляешь? А дальше ты и сам видел…

Помявшись, она спрашивает:

— Стас, так это правда, что вы с ней целовались?

Если бы…

— Сонь, иди спать, — выпроваживаю я ее.

55. Стас

В Новосиб я лечу один. Отдельно от всех. Почти на сутки раньше. Не специально, просто, когда брал билеты, на их рейс мест не осталось.

Так что я уже здесь, а у них самолет в ночь на среду. «Повезло» им. Считай, с корабля на бал, потому что в девять утра начнется олимпиада. Зато не скучно. А мне целый день себя чем-то занимать придется.

Еду на такси из Толмачево через весь город. Пункт назначения: отель «Маринс». Там для всех участников забронировали номера.

С виду это монументальная коробка совдеповского образца. Но внутри оказывается всё не так уныло, как снаружи. Отец предлагал что-нибудь солидное, пятизвездочное. Я отказался, конечно же. Я же не ради интерьеров сюда ехал. Правда шанс, что мы будем жить с Гордеевой по соседству, да или хотя бы на одном этаже, крайне мал. Но хоть на завтраке или ужине, может, пересечемся.