Подпольная империя

— Ты главное не женись рано, зачем? Погуляй ещё, ты ж мальчишка совсем, а женишься — всё, совсем другая жизнь начнётся.

— Да у меня и в мыслях… — начинаю я, но вдруг раздаётся телефонный звонок.

— Кто это на ночь глядя? — всплёскивает руками мама.

— Наверное мне.

— Лишь бы не отцу из училища…

Я подбегаю к телефону и снимаю трубку.

— 3-11-04? — раздаётся в трубке торопливый и безучастный голос телефонистки. — Ташкенту ответьте. Говорите.

— Алло…

— Егор, ты?

Это Айгюль. Я сразу её узнаю.

— Привет, Айгюль, — расплываюсь я в улыбке и кошусь на маму.

— Привет. Как дела? Я вообще-то по делу. Ты будешь на конференции в Москве?

— Конференции? — не врубаюсь я.

— Ну да, послезавтра. По проблеме вашего делегата.

— А, по проблеме делегата… Ну да, ясно… То есть, я-то не планировал лететь. Тут знаешь сколько дел…

— Я как раз хотела попросить, чтобы ты прибыл вместе с вашим делегатом.

— А зачем?

— Во-первых, — начинает она и замолкает.

— Ага…

— Во-первых, я тоже приеду в Москву. В конференции я не участвую, но… но мы могли бы увидеться…

— Да, этого достаточно, — смеюсь я. — «Во-вторых» и не требуется.

— Но «во-вторых» имеется, — отвечает она. — Во-вторых, мой… э-э-э… руководитель хотел бы переговорить с тобой лично. Поэтому я тебя очень прошу приехать.

Ну что тут скажешь, поедем значит…

— Ну вот, — говорю я, положив трубку. — Опять в командировку.

— И что это за Айгюль, которая звонит так поздно? — хмурится мама.

— Так в Москве ещё практически рабочее время. Придётся ехать. Конференция ткачей. Видишь, никакого тебе покоя. Как думаешь, Андрюху в общагу пристроить или пусть здесь поживёт до моего возвращения?

— Да пусть уж здесь, — вздыхает мама.

— Ладно, ты это, — говорит Цвет и как бы немного смущается что ли. — Короче, спасибо, что решил поехать со мной.

Смотри-ка обдумал человек мои слова и вывод сделал.

— Для друзей, — отвечаю я, — всё что угодно.

Он хмыкает и ничего не отвечает. Мы останавливаемся в гостинице «Москва». Сначала, правда, пришлось ехать в ЦК ВЛКСМ на Маросейку. В Домодедово нас встретила чёрная «Волга» с водителем, не похожим на бандита. Москва, культура, высший класс. В ЦК я проторчал в канцелярии минут тридцать, но всё-таки получил направление в гостиницу по заявке нашего горкома.

— А почему номера одноместные? — спросила меня строгая прокуренная дама бальзаковского возраста. — Это что за безобразие? Ошибка или стремление к роскоши?

— Суровая необходимость, — уверил её я, практически вырывая заветные бумажки из рук.

Любимая гостиница. У меня снова номер с видом на музей Ленина, а у Цвета — на Госплан. Это далеко друг от друга, но в номерах есть телефоны. Можно звонить. Первым делом мы идём, разумеется, в ресторан, как реальные пацаны, ну а что? Котлета по-киевски, борщ, салат с камчатским крабом — вот они гурманские свидетельства изобилия в стране победившего социализма.

— Вкусно, — хвалю я. — Кофе, конечно, так себе, но в целом, по-моему, хорошо. Как тебе по сравнению с «Кавказской кухней»?

— Нормально, — кивает Цвет, избегая демонстрации восторгов.

Ну, оно и правильно, человек в законе, всё-таки. Пока, по крайней мере.

— Ешь-ешь, — как бы шутит он, — а то неизвестно удастся ли ещё когда-нибудь. Хоть сходняк в кабаке будет, жрать не придётся по-любому. Ты смотри, там не говори ничего, пока не спросят. Думаю, к тебе вопросов не будет, вообще-то.

А зачем же ты меня с собой тянул, если вопросов не будет?

— Да мне и сказать-то нечего, я же на твоём акте превышения самообороны не присутствовал.

— Ну-ну, нечего, — усмехается он. — В общем, молчи, а чего спросят говори коротко и по делу.

— Лады, — киваю я и делаю глоток кофе.

Через два часа мы выезжаем в Крылатское к ресторану «Самарканд». Машина закреплена за нами, так что можем ездить куда хотим. Москва ждёт гостей, хотя обстановка как всегда — санкции, бойкоты и вся вот эта хрень. Ничего в этом мире не меняется, но я-то знаю, Олимпиада пройдёт и пройдёт отлично.

Повсюду видны транспаранты с Мишками и стилизованной под беговые дорожки Спасской башней. Кстати, очень удачная эмблема, надо сказать. И Москва сразу узнаётся и спорт, как говорится, на лицо.

«Спорт, Мир, Дружба!», «Продолжим эстафету прославленных олимпийцев!», «К вершинам спортивной доблести!»

Из радиоприёмника несётся бодрый голос Тыниса Мяги:

Реет в вышине

И зовёт олимпийский огонь золотой,

Будет земля счастливой

И молодой…

Вспоминаю, отцовского одноклассника дядю Володю, с которым они ходили в городскую баню. Он работал журналистом на областном радио и был очень весёлым. Меня иногда брали с собой, хоть в детстве я баню и не любил. Они выпивали по стопочке после омовений и болтали. Володя много шутил и, помню, называл Тыниса Мяги пенисом мягким. Мне было смешно, но надо было сохранять серьёзное лицо и делать вид, что до меня не доходит.

Нужно сделать всё,

Чтоб вовек олимпийский огонь не погас,

Солнце стартует в небе,

Как в первый раз…

Я тоже стартую, как в первый раз, хоть пока и не в небе, а на воровской сходке. Но оттуда до неба дорога может оказаться очень короткой. Для нашего празднования, типа дня рождения, снят отдельный кабинет. Всё правильно, всё по законам жанра.

Сегодня лучше и добрей, и добрей, и добрей,

Станет всё человечество,

В спорте есть соперники,

В спорте нет врагов…

Перед входом в кабинет нас прощупывают и обхлопывают здоровые бугаи, так что на какой-то момент начинает казаться, что будущее уже наступило. Им бы ещё цепи в палец толщиной поверх футболок и пиджаки, необязательно даже малиновые…