Подсказчик

— Это не Бог, Рон. Ты знаешь, кто это был?

— Он упал. Упал с башни.

— Но ты был рядом с ним…

— Да…»

— И потом, забегая немного вперед, священник заявляет: «Тебя никто не накажет за это, если ты расскажешь, как все произошло. Обещаю тебе». И послушайте, что ответил ему Рональд: «Он сказал мне это сделать»…Понимаете? Он.

Горан по очереди посмотрел на взиравших на него в недоумении коллег.

— А теперь послушайте ответ отца Рольфа: «Кто это он? Это Билли попросил тебя столкнуть его?» — «Нет», — отвечает Рон. «Тогда кто-нибудь из других ребят?» Рональд снова: «Нет». — «Ну, давай, ответь мне. Этого человека, о котором ты говоришь, ведь не существует, не правда ли? Это только плод твоего воображения». Рональд с уверенностью все отрицает, но отец Рольф еще сильнее наседает на него: «Здесь нет чужих. Только я и твои товарищи». И Рональд наконец отвечает: «Он приходит только ко мне…»

И постепенно до всех стало доходить.

Горан, разгоряченный, как мальчишка, снова подбежал к документам, висящим на стене, и снял копию письма, оправленного Рональдом следователям.

— Из этой записки меня больше всего поразила одна фраза: «Затем пришел ОН. ОН понимал меня. ОН научил меня».

Горан продемонстрировал всем письмо, указав на этот отрывок.

— Видите? Здесь слово «ОН» намеренно написано прописными буквами… Прежде я уже думал над этим, но вывод, к которому я тогда пришел, оказался ошибочным. Я считал, что это яркий пример раздвоенности личности, в которой Янегативное появляется отдельно от Яреального. И поэтому появился ОН…«Это Я, но именно ОН сказал мне это сделать, это ЕГО вина в том, кто я теперь есть»… Я ошибался! И я совершил ту же самую ошибку, что и отец Рольф тридцать лет назад! Когда во время исповеди Рональд упоминал «ЕГО», священник полагал, что это относилось к самому Рону, который всего лишь пытался снять с себя вину. Такое поведение характерно для детей. Но Рональд, которого мы знали, уже не был ребенком…

Мила заметила, как в глазах Горана немного угас прежний запал. Это случалось всякий раз, когда он давал ошибочную оценку.

— Этот самый «ОН», на которого ссылается Рональд, не является проекцией на собственную психику, раздвоением, которому приписывается ответственность за собственные поступки! Нет, это тот самый «ОН», что сидел на кресле Александра Бермана, когда тот рыскал по Интернету в поисках детей! Фелдер оставил мириады следов в доме Ивонн Гресс, но он позаботился о том, чтобы перекрасить стены комнаты, где произошло убийство, поскольку на стене осталась единственная деталь, которую он счел нужным скрыть… или, наоборот, выделить: увековеченный в крови образ присутствовавшего при убийстве человека! Потому что «ОН» — это Альберт.

— Мне очень жаль, но здесь чего-то не вяжется. — Роза Сара заявила это с поразившим всех спокойствием и уверенностью. — Мы отсмотрели все записи системы видеонаблюдения, имевшиеся у охраны Капо-Альто, но, кроме, Фелдера, никто больше в дом не заходил.

Горан обернулся к женщине, указывая на нее пальцем:

— Точно! Потому что он всякий раз небольшим замыканием в сети обесточивал камеры. Если хорошенько подумать, тот же результат можно получить при помощи обычного картонного трафарета или манекена. А это о чем нам говорит?

— Что он великолепный фокусник, — ответила Мила.

— И это тоже верно! С самого начала этот человек намеренно предлагает нам разгадать его трюки. Возьмите, к примеру, похищение Сабины с карусели… Просто мастерское! Десятки человек, десятки пар глаз в луна-парке — и никто ничего не заметил!

Горан производил впечатление человека, по-настоящему восхищенного умениями похитителя. И вовсе не потому, что он не испытывал сострадания к жертвам. Это не было демонстрацией недостатка человечности с его стороны. Альберт был объектом его исследования. Понять механизм, управляющий его умом, — это был захватывающий дух вызов.

— Лично я, однако, считаю, что Альберт действительно присутствовал в комнате во время резни, устроенной Фелдером. И я бы исключил все манекены и трюки. А знаете, почему? — Криминолог на мгновение насладился выражением неуверенности на их лицах. — По расположению кровавых пятен на стене, выстроившихся по контуру его профиля, Крепп выделил «постоянные изменения» — именно так он их обозначил. А это означает, что Альберт, будучи препятствием между летевшими брызгами крови и стеной, не стоял на месте, а передвигался!

Роза Сара от удивления даже открыла рот. Добавить было уже нечего.

— Мы — реалисты, — заявил Стерн, — и, если Альберт лично знал Рональда Дермиса, когда тот был еще ребенком, тогда сколько лет ему должно быть сейчас? Двадцать, тридцать? Теперь ему не меньше пятидесяти или шестидесяти лет.

— Правильно, — поддержал его Борис. — И, учитывая размеры отпечатка, образовавшегося на стене комнаты убийства, я бы сказал, что он ростом в пределах метра шестидесяти.

— Один метр шестьдесят девять сантиметров, — уточнила Роза Сара, которая уже произвела замер.

— Теперь у нас на руках частичное описание внешности человека, которого следует искать, а это уже кое-что.

Горан снова взял слово:

— Берман, Рональд и Фелдер: они похожи на волков. А волки всегда действуют в стаях. В каждой стае есть вожак. Именно об этом и говорит нам Альберт: он — их лидер. В жизни трех этих типов был такой момент, когда они вместе или порознь повстречались с ним. Рональд и Фелдер знали друг друга лично, они выросли в одном приюте. Но можно предположить, что им не было известно, кто такой Александр Берман… Единственный объединяющий их элемент — Альберт. Вот поэтому он в каждом преступлении оставляет свой фирменный знак.

— И что теперь будет? — спросила Роза Сара.

— Вы это и сами можете домыслить… Две.В списке отсутствуют еще два трупа девочек и, соответственно, два члена стаи.

— Но ведь есть еще шестая девочка, — уточнила Мила.

— Да… Но Альберт оставил ее для себя.

Мила около получаса стояла на тротуаре возле дома, не осмеливаясь позвонить в дверь, — искала подходящие слова, чтобы как-то оправдать свое появление. Она почти отвыкла от межличностных взаимоотношений, и даже простейшие шаги к сближению ей казались невозможными. А между тем девушка все так же мерзла, стоя на улице, не в состоянии решиться на этот шаг.

«Обещаю, что после следующей машины синего цвета я пойду».

Уже проехало девять автомобилей, и движение заметно поубавилось. В окнах квартиры Горана, находившейся на третьем этаже, горел свет. На улице, сырой от талого снега, звучал концерт в исполнении ударявшейся о металл капели, кашляющих водосточных труб и сиплых потоков сточных вод.

«Ладно, пора».

Мила шагнула из тени, укрывавшей ее от возможных любопытных взглядов соседей, и быстро приблизилась к двери. Это был старый многоэтажный дом с широкими окнами, длинными карнизами и дымоходами, до сих пор украшавшими его крышу, в котором в середине XX века размещалось промышленное предприятие. В округе было множество подобных сооружений. Вероятно, весь этот квартал был перепланирован стараниями некоего архитектора, преобразовавшего старые производственные лаборатории в кондоминиумы.

Мила позвонила в домофон и стала дожидаться ответа.

Прошло несколько минут, прежде чем она услышала недовольный голос Горана:

— Кто это?

— Это Мила. Извини, но мне нужно поговорить с тобой. Я бы предпочла не делать этого по телефону. Там, в Бюро, ты был слишком занят, и я подумала…

— Поднимайся. Третий этаж.

Последовал короткий электрический сигнал, и щелкнул замок двери.

Роль лифта исполнял подъемник. Чтобы воспользоваться им, потребовалось вручную закрыть раздвижные дверцы и привести в действие рычаг. Мила медленно поднялась мимо других этажей на третий. Единственная находившаяся на лестничной площадке дверь была приоткрыта специально для нее.