Подвенечный наряд телохранителя

– Нет. Но сказала, что именно тогда почувствовала себя настоящей Золушкой из сказки.

– Ужасно, правда? Золушка из сказки – и такой жуткий конец…

– Еще бы! Повеситься в ванной на крюке от лампы! Никакой Золушке этого бы даже в голову не пришло!

Я вздрогнула и уставилась на Олю и Полю. Стоя возле очередного манекена, который они обряжали, и сдвинув хорошенькие головки, девушки шептались, выстреливая из-под челок пугливыми взглядами. Они говорили о Кате, я это сразу поняла! Эти две трещотки знали о погибшей девушке что-то такое, чего не знала я и что, может быть, могло пролить свет на ее смерть. На тайну ее убийства!

Но тайна открывается только терпеливым – и мне пришлось выждать добрых полтора часа, прежде чем, притворившись утомленной, я не обратилась к Альберту, разогнувшись и потирая спину:

– Ну, милый мой, мне кажется, мы сделали больше половины и имеем полное право отдохнуть. Как вы смотрите на то, если мы сделаем перерыв на небольшой ланч? Я знаю здесь наверху чудное кафе.

Мне стоило большого труда не споткнуться на последних словах – ведь я говорила о том самом кафе, в котором только вчера мы сидели с Ритой… Которую тоже убили.

Слишком много смертей всего за одну Модную неделю…

Как я и рассчитывала, Альберт пробурчал, не отрываясь от дела:

– Проваливайте, если хотите. У меня еще куча дел.

В зубах он держал булавки, которыми закалывал складки на драпировках, и потому речь его прозвучала очень невнятно. Более того – Альберт даже не посмотрел на меня, занятый своей портьерой.

– Ой, как здорово, девочки! Есть, я, правда, не буду, надо же беречь фигуру. Но минералочки выпью. За компанию!

– Минералочки я тебе сюда принесу, – сказала я нарочито веселым тоном. – Нет, Аня. Альберта нельзя оставлять одного. Всем нам вообще лучше по возможности избегать одиночества. Я пойду с Олей и Полей, а ты останешься здесь.

Анечка надула губки, но промолчала. Я и девушки, которые встретили мое предложение выпить по чашке кофе и сжевать чего-нибудь некалорийного шумным одобрением, немедленно удалились. Не прошло и трех минут, как мы уже сидели в кафе, за столиком, спрятанным за алюминиевой колонной, – все как вчера.

И так же, как и вчера, я приступила прямо к делу:

– Девочки, вам не кажется, что после сегодняшней ночи вы у меня немножко в долгу?

Обе девочки вздрогнули и уставились на меня из-под своих челок.

Я продолжала:

– Простите, что приходится напоминать вам об этом, но время дорого, а в нашем случае кто выигрывает время, тот выигрывает…

– Конкурсный показ?! – хором воскликнули Оля и Поля.

Гос-сс-поди, да есть ли у этих курочек на уме что-нибудь другое, кроме своих показов и моделей?!

– Нет. В нашем случае кто выигрывает время – тот выигрывает жизнь. Это без преувеличения. Поэтому, не пускаясь в длинные разговоры и не пререкаясь, давайте просто поможем друг другу. В первую очередь меня интересует все, что вы знаете о… о Кате. О нашей Кате. Возможно, это поможет раскрыть ее…

Я чуть не сказала «ее убийство», но в последний момент спохватилась и проглотила это слово. Оля и Поля, кажется, ничего не заметили.

– Но мы… Мы не так уж много знаем, – сказала одна из них. – Только то, что рассказывала она сама… и… и Альберт.

Всюду этот Альберт!

– Рассказывайте все. Слышите, абсолютно все!

Они вздохнули. Но спорить не стали. Начала, кажется, Оля:

– Понимаете, Катя… Она нам была как мама. Не смейтесь! Понятно, что это звучит очень глупо: ей двадцать два года… было, нам по девятнадцать. Но Катька так умела слушать! И сочувствовать! И потом, у нее всегда было такое ровное, спокойное настроение. В нашем деле всякое бывает, вы понимаете? Ну истерики, что тебя не включили в какой-нибудь показ, срывы на почве недоедания, обмороки от усталости… Да мало ли еще что! С Катей никогда не случалось ничего подобного. А когда мы сами приходили к ней со всем этим… Только мы, я и Поля, потому что Лола слишком гордая, чтобы жаловаться, а Юлька – ну, она королева, всегда себе на уме… Ну так вот, когда мы приходили к Кате со всем этим, она находила какие-то слова… совсем простые… но на душе становилось как-то легче. Таких, как она, просто не бывает! Особенно в модном бизнесе, ах, вы просто не знаете, здесь же не люди, а змеиный клубок! И вот теперь ее нет, и мы…

И четыре Оли-Полиных глаза как-то сразу увлажнились.

Терпеливо выслушав этот сбивчивый рассказ, который сам по себе, может быть, был и очень трогательным, но вряд ли помог бы мне разгадать тайну смерти Кати, я задала более конкретный вопрос:

– Почему Катя называла себя Золушкой из сказки? Кто надел на нее какую-то туфельку? Что вы еще знаете о ее прошлом? Девочки, рассказывайте все. Повторяю, у нас очень мало времени.

И они рассказали…

* * *

Это было пять лет назад.

– Деточка, надо ехать. Здесь у тебя все равно ничего хорошего уже не будет, – с этих слов, которые три года назад сказала Кате самая лучшая женщина на земле – ее школьная учительница литературы, все и началось.

Они сидели в опустевшем классе их старенькой одноэтажной школы в Больших Щавелях; Галина Михайловна – за своим учительским столиком на покосившихся ножках, Катя – за партой, первой от окна, за которой она просидела полных десять лет. За окном шумел зеленью сочной листвы набирающий силу июль. Только что закончились выпускные экзамены.

– Я понимаю, как тебе тяжело… и, наверное, страшно. Но тебе обязательно надо отсюда уехать, деточка, пока не случилось беды. И еще. Ты знаешь, Катенька, с твоей головой продолжать сидеть здесь просто преступно…

Двенадцать Катерининых одноклассников забыли в школу дорогу сразу же после того, как им вручили аттестаты, – они строили планы, планы эти были разнообразны, кто-то ехал в город учиться, кто-то оставался здесь, кто-то просто переезжал за реку в соседний богатый совхоз. А у Кати не было даже пары нормальных туфель, чтобы хотя бы шагнуть, не краснея за свой внешний вид, в городской автобус.

Все три дня, прошедшие со времени вручения ей аттестата о среднем образовании, она просидела в соседском сарайчике. Страшно было зайти в свой, с позволения сказать, дом.

– Там, дома… все так же? – спросила Галина Михайловна.

– Так же… – Катя опустила голову.

– Ну вот видишь… А ты ведь растешь, деточка, ты расцветаешь, ты становишься прекрасным белым лебедем… Тебе просто уже нельзя там, понимаешь?

– Я понимаю.

– И прости меня, что я так говорю.

Да за что же было Кате прощать или не прощать того, кто говорил ей правду? Там, дома, уже неделю все ходило ходуном. Отец Катерины, когда-то самый видный парень на деревне, а теперь просто спившийся «синяк», известный своим буйным нравом по обе стороны реки, привел очередную, подобранную им где-то на шоссе, любовницу и теперь шумно праздновал «свадьбу» – уже четвертую за этот год.