Подвиг Искариота

Рабочие установили камеры всюду, где только можно, в углах и на стенах, в прихожей, в гостиной, на кухне, в ванной, в моей спальне наверху и в комнатке, которую мы с мужем когда-то предназначали для нашего будущего ребёнка. Слава Богу, не догадались повесить камеру в уборной. Оператор, тот самый человек, который меня нашёл, – придётся как-то его назвать, да так, собственно, и называлась его должность, – расхаживал по комнатам и давал указания. Рабочие уехали. Я приготовила кофе. Всё никак не могу привыкнуть к этой мысли, сказала я.

Он усмехнулся.

«Вам, можно сказать, повезло. Вы первая. Завтра открытые страницы видеоинтернета станут модными, у вас появится толпа подражательниц. То ли ещё будет».

«Вы так думаете?»

«Я в этом уверен».

«Скажите… а что такого интересного в том, чтобы подглядывать за обыкновенным человеком, обыкновенной женщиной, как она проводит день, готовит еду, занимается хозяйством. И кто это найдётся, чтобы так, целыми часами…»

«Найдутся. Вы говорите, обыкновенная. В этом-то всё и дело. Публика устала от имитаций. Люди хотят подлинной интимности. Да и сами вы…»

«Я? Что вы хотите сказать?»

Он пожал плечами, посмотрел на меня с тем же выражением задумчивости, как в тот день, когда он пришёл на кухню.

«Анонимная интимность, я бы так это назвал. Человек может рассказать всю свою жизнь без малейшей утайки случайному попутчику в вагоне, и, заметьте, совершенно не интересуясь, кто его слушатель. Вас смущает, что вас будут видеть, так сказать, неглиже. Это пустяки. Это пройдёт».

«Думаете?»

«Уверен. К тому же, – он усмехнулся, – чего вам опасаться? Вы привлекательная женщина».

Я подняла брови.

«Пардон. Я хотел вам сказать комплимент».

«Ещё глоток?..»

На другой день происходила проба.

Было около восьми. Я уже проснулась. Не успела я встать, как послышался странный шорох, и, хотя меня предупреждали, я вздрогнула Я спросила: «Кто там?» После этого в комнате раздался голос Оператора, мне пожелали доброго утра.

Он сказал, чтобы я спокойно одевалась, приняла душ и так далее, видеокамеры будут включены не раньше, чем я приступлю к завтраку. Я вошла на кухню. На мне, как обычно, был белый байковый халат. Отлично, сказал Оператор, пейте кофе, делайте всё что вам вздумается. Можете включить радио.

Мы условились, что во время пробной трансляции меня будут видеть только в студии, что же касается голоса, то меня неприятно удивило, что он был слышен всюду, куда бы я ни пошла. Как будто Оператор всё время ходил за мной. Сама же я не могла ни ответить, ни отключить звук. За завтраком я слушаю музыку и последние известия. После этого мне нужно было подняться наверх в спальню, но что значит «нужно»? Я могла и не одеваться, остаться в халате. Тут опять раздался этот голос, завтра, сказал Оператор, мы начнём вовремя, но пусть это меня не беспокоит, я могу встать когда захочу.

«Вообще, – сказал он, – забудьте про нас».

Хорошо, забудем.

Под утро мне приснился сон. Я суеверна, но не думаю, чтобы он предвещал что-то нехорошее.

Это был один из тех снов, которые так похожи на действительность, что, припоминая, начинаешь сомневаться, не происходило ли это на самом деле.

Мне снилось, что я проснулась, лежу на спине и вижу перед собой мою комнату.

В комнате сумрачно. Солнце ещё не взошло, а может быть, это был пасмурный день. На стене слабо отсвечивали застеклённые репродукции: натюрморт, который мне очень нравится, и «Даная» Рембрандта. Кто-то сидел возле моей кровати, но моё внимание было поглощено картиной; было плохо видно, и я скорее угадывала, чем различала прелестные черты некрасивой юной женщины. Она тянет руку навстречу плодоносному золотому дождю, который я уже вовсе не могла видеть.

Кто-то сидел, это был человек с такой невыразительной, стёртой, неразличимой внешностью, – как надпись, которую невозможно разобрать, – что я только по голосу узнала в нём Оператора. Он говорил что-то, подкручивал фотоаппарат с толстой трубой объектива. Он держал на коленях эту штуку, похожую в сумраке на чудовищный мужской член. Не удержавшись, я хихикнула. А, сказал Оператор, ты уже не спишь; можем начинать?

Как это начинать, возразила я, пожалуйста, уходите, во-первых, я не одета. А кроме того, ещё рано, мы договаривались на восемь часов. В ответ он покачал головой и наставил на меня объектив. Я возмутилась, замахала руками, но он остановил меня, сказав, что это только проба. Хочу сделать несколько снимков на память, для себя. Но я вовсе не собираюсь дарить вам свои снимки, сказала я или, может быть, хотела сказать. Поздно, сказал он, договор уже заключён. Вставай, я хочу снять тебя стоя. Нет уж, говорю я, вот этого вы от меня не дождётесь. И вообще, кто здесь хозяин? Тогда он стал долго и нудно доказывать, что я обязана подчиняться, в договоре есть специальный параграф, в случае невыполнения условий фирма имеет право взыскать убытки по суду. Он продолжал говорить, угрожать. И тут я вдруг увидела, что у него нет лица.

Ни глаз, ни носа, что-то гладкое вместо рта; я подумала, как же он мог говорить. Или это было из-за плохого освещения?

Я решила схитрить, попросила его на минутку выйти, выскочила из-под одеяла и поскорее оделась, он вошёл и, конечно, был ужасно разочарован. Теперь мне было ясно, что это не он. Преступник, человек без лица, проник в квартиру, выдав себя за Оператора. Как ни странно, я успокоилась и потихоньку, чтобы он не заметил, протянула руку к телефону. Бандит усмехнулся, дескать, напрасный труд, телефон отключён. Раздевайся. Тем временем он прилаживал свою камеру к треноге. Я открыла глаза. И снова увидела репродукцию с Данаей, я лежала под одеялом в своей комнате.

Тут я вспомнила, что сегодня у меня первый рабочий день. Камеры ждут моего пробуждения; возможно, трансляция уже началась. Чего доброго, успели заснять и незваного гостя. Я рассуждала, как мне казалось, с ясной головой. Квартиру взломали. Оператор из студии наблюдает за передачей, значит, он должен был вызвать полицию; должно быть, машина уже в пути, вот-вот внизу позвонят. Придётся давать объяснения, узнают о том, что я согласилась позировать для интернета. Всё это неслось в моей голове, я искала выход, и я понимала, что сплю, – то есть в то же время и бодрствую. Кроме того, я подумала: какой у меня несчастный характер. Другая на моём месте не осложняла бы себе жизнь, а делала что велят. Всё оттого, что моя жизнь неустроена. Мне уже тридцать, а у меня нет семьи, нет родины, нет настоящей профессии. Через несколько лет я стану старухой. Кому я буду нужна?

Я нехотя поднялась, с чувством какой-то обречённости. Из уборной направилась в ванную, дверь оставила открытой.

«Э, нет, – сказал Оператор. – Зажгите свет».

Я развязывала пояс халата.

«Я сказал, – повторил он спокойно, – вы должны включить свет».

Я пролепетала, забыв о том, что меня не могут услышать: «Но мне и так видно».

Очевидно, он угадывал мои слова по движениям губ или по выражению моего лица, или, может быть, предательская техника каким-то образом донесла мои слова.

А впрочем, им всем там было совершенно безразлично, что я говорю, о чём думаю.

«Делайте, что вам говорят».

Я шагнула в ванну, отвернула кран и передвинула рычажок душа. В ярком свете я стояла, слегка запрокинув голову, моя кожа сверкала под потоками воды, немного позже я закрыла душ, вода лилась из крана. Из угла на меня уставился мутно-лиловый объектив камеры, второй глаз караулил в противоположном углу. Я лила из флакона пахучую жидкость себе на плечи, я снова отвернула рычажок, покорно поворачивалась, подставляя себя щекочущим струям и мутноокому соглядатаю, присела на корточки, затем шум воды стих. Я вытиралась, сидя на табуретке и низко опустив голову, волосы упали мне на лицо и грудь. Мне нечего было больше прятать, ни одного уголка моего тела не осталось незамеченным. Так не оставляет ничего незамеченным хищный глаз мужчины, так успевает всё оценить молниеносный взгляд женщины. Кстати, странная черта моего характера: я с детства стеснялась женских взоров больше, чем мужских.