Подвиг живет вечно (сборник)

Все складывалось удачно. Посол обещал полнейшее содействие, не поскупился даже на именное рекомендательное письмо…

Но время до отъезда еще есть, и мы вернемся снова в мемориал «Гарнизонное стрельбище» — одну из святынь революционной борьбы болгарского народа против фашизма. Взгляд ранит траурный цвет фамилий: Петр Богданов… Никола Вапцаров… Боже мой, они были расстреляны здесь, вслед за Владимиром Заимовым, вот и день: 23.VII 1942 г. Кристина, свидетельствуют близкие, ходила тогда словно убитая, словно это ее расстреляли вместе с ними, известными общественными деятелями Софии. Вскоре она вновь встретилась с советским разведчиком. Что сказала? О чем просила? «Только об одном, — вспоминал он уже после войны, — отправьте быстрее на задание!»

3. Донесения из вражеского логова

Берлин, город, в котором Кристина должна будет установить знакомства в военных кругах, чтобы добывать информацию, интересующую Центр, встретил девушку напыщенно, надменно. Да и не могло быть иначе. Ведь не было еще разгрома под Сталинградом, не было Курской дуги, отрезвивших немцев в национальном масштабе. Жители столицы фашистского рейха собирались толпами у репродукторов, орали «Зиг хайль!», опьяненные победными реляциями с фронтов. Едва ли не все здесь были уверены: тотальная победа близка, еще удар, еще натиск, и Россия развалится! И не будет больше препон к мировому господству фюрера!

Правда, картину повального восторга портили руины, пожарища — их становилось все больше, больше, и даже в центре города. Первая же бомбежка, испытанная Кристиной, длилась с ночи до рассвета, обвальный грохот, низвергавшийся с небес, вывертывал все внутренности, одинокая лампочка под сводчатым потолком убежища буквально плясала при взрывах, дым с копотью плавал волнами, сделав лица знакомых по дому, обычно чопорные, самодовольные, похожими на маски, искаженные страхом. Хозяйка доходного дома, в котором квартировала Янева, уж на что фанатичка, молившаяся на Гитлера, и та обмякла, увидев в чадящем пламени свою Принц-Альбрехтштрассе. «Майн гот… майн гот…» — подавленно причитала она, опираясь на руку своей постоялицы.

К несчастью, приехала Кристина в момент, более чем тяжкий для нее. Месяцем-двумя раньше гестапо напало на след подпольной антифашистской разведорганизации, в тюрьме оказались многие активные и опытные бойцы. Вживаться оказалось гораздо сложнее, чем думалось.

Вот одна явка. На подоконнике сиротливо приютилась самодельная кукла. Это сигнал провала явки, кукла как бы кричит: «Сюда нельзя, нельзя, нельзя!» Провалена и вторая — правая штора на среднем окне резко отброшена.

Какое же огромное спасибо хотелось сказать им, безвестным для нее, что не забыли о ней, безгласно предупредили, обезопасили. Наконец-то удача! Третья явка действовала, до нее еще не добрались абверовские ищейки. Предстоящая встреча радовала несказанно, значит, арестованные не выдали. Им, оставшимся на воле, надо усиливать работу и за себя, и за них, выбывших из строя. В Центр ушло донесение Фриды:

«У меня все благополучно, квартирую в доме, указанном вами. Первая информация отправлена по известному вам каналу связи, чувствую за собой проверку, но спокойна. Сердцем с вами».

В Центре отдавали себе отчет: без проверки Кристине не обойтись, механизм слежки в рейхе отлажен до абсолюта. Осведомители гестапо в каждом доме. Что там в доме — в каждом подъезде. За людьми в Берлине наблюдают в любом кафе, на любой железнодорожной станции, в поезде, театре, кино. Даже у репродуктора, когда передают сообщения с фронта: от души ли, всматриваются гестаповцы, аплодируешь, что у тебя на лице написано. Задай вопрос, показавшийся подозрительным, окажись по оплошности в квартале, где особый контроль, блесни чрезмерными чаевыми — последует непременно телефонный звонок в гестапо или ортсгруппенлейтеру, руководителю местной организации НСДАП. Но Янева, Танка, Фрида, были убеждены в Центре, промашки ни в чем не допустит, по оценке людей, готовивших ее к заданию, она с чрезвычайной въедливостью входила в «мелочи быта», поведения, нравов.

Из Центра — Фриде:

«Желаем успехов в работе. Проявляйте максимальную осторожность…»

Простое на вид послание, и слова простые, а за ними сердечное, проникновенное: «Мы — рядом, мы — вместе». Плохо, конечно, что у Танки нет радиопередатчика. Но надо исходить из обстановки. Сейчас, когда гестапо свирепствует и целая свора шпиков настороже, если бы он и был, разве разумно им воспользоваться? И тут более чем к месту поправить некоторых друзей Кристины, утверждающих в своих воспоминаниях, что все время, до провала, она, мол, не расставалась в Берлине с рацией, сама отстукивала собственные донесения в Москву. Нет, объяснили мне авторитетно ветераны Центра, Янева ни разу сама не выходила в эфир, вся добытая ею развединформация передавалась через неуловимых связных. Они же, ветераны, добавляли, не скрывая восхищения:

— Работа связных — это тоже подвиг. На невидимом, или, как часто пишут, тайном, фронте — это тоже передний край…

Жаль, бесконечно жаль, что мы пока не сумели еще воздать должное их несравненной доблести и конспирации! Вот, к примеру, перед нами листок бумаги с безобидным текстом, но в нем, когда расшифровали, оказались сведения, равные по значению иной битве, и прошли они, судя по всему, через три страны, через три границы. Попадись с такой ношей — пуля обеспечена! В другой раз Танке удалось передать со связным буквально чудом добытую ею копию секретного документа, подписанного накануне и еще не дошедшего до адресатов, коим предназначался. Танка надеялась твердо: поможет связной. Не задержится в пути ни секунды, несмотря на риск, напряженность, победит, как обычно, наивысшая во всем отмобилизованность.

Разведчики со стажем, как святое, твердят: «Информация ценна только тогда, если поступила командованию вовремя, не запоздала в дороге». Это не в учебнике вычитано, это жизнью выстрадано. И какая же молодец Танка, что заповедь эту сделала своим законом! Количество присланных ею разведдонесений? Не верится, что все они из Берлина и от одного человека. Качество? Ни один документ не остался без внимания, на каждом штабные комментарии, пометки ответственных товарищей. Как смогла? Как успела? Трудно ответить на этот вопрос, как трудно измерить силу воли, резерв физических сил бойца, неделями, месяцами не выходящего из атак.

Будучи от рождения чрезвычайно одаренной, умной, энергичной, по характеру общительной, Танка быстро обрастала знакомствами, связями, становилась «своей» в самых различных кругах. При ней не стеснялись хвастаться: «Наш-то прислал криг-трофеен», — и до отвращения сноровисто, жадно разбирали ворованное добро. А вчера знакомая по факультету пригласила домой на проводы жениха, срочно направлявшегося во главе учебной танковой команды под Сталинград. Еще неделю назад она собиралась к нему в Мюнхен на рождество, теперь, видите, все переменилось, в глазах — деланное бодрячество, на сердце — тайный траур. Внешне унывать нельзя — попадешь на заметку гестапо. Вернувшись с аэродрома, подруга, чтобы поднять вес жениху, рассказала, что за пополнением прибыл нарочный от самого Манштейна, «машин много, объяснил, экипажей не хватает».

Танка все впитывала в себя, все запоминала. Центру, учили ее, важно видеть из стана врага не только то, что наносится на карты, включается в директивы и приказы, но и настроение разных слоев общества, и расслоение этого общества, и пробуждение толпы, охваченной недавно фанатичным ослеплением. Удары под Москвой и на Волге, на Дону отзывались и здесь, в глубинном нацистском тылу. Бомбежки Берлина потрясли всю Германию. Они несли десятки тысяч смертей, но они были и символом возмездия. Справедливого возмездия! Разведчица докладывала, анализируя обстановку в рейхе, что не все люди, задавленные фашизмом, взирают на грохочущее, обезумевшее небо со страхом, кое-кто — с надеждой. Не все, повторяла она, аплодируют до одури, как раньше, когда в кинотеатрах идут специальные сеансы: «Документальные репортажи с Востока». Однажды Танка была свидетельницей мимолетного диалога — у себя, в университете:

— Звонок на киножурналы — пойдем?

— Лучше взгляни вот на это, — и студент протянул коллеге газету, в которой целая страница чернела фамилиями погибших на фронте. Кстати, они не встревожились, заметив, что не одни.

Я спросил бывшего работника Центра, помнящего многих, многих разведчиков и ее, Кристину Яневу, какую реальную ценность представляли донесения Фриды? И в ответ услышал: учтите прежде всего, это были донесения из столицы Германии, из Берлина… Это были донесения из 42-го… Фрида умела выделить главное из обилия стекавшейся к ней информации… Это же говорившие о многом «зарисовки с натуры», где и состояние духа противной стороны, и трещины, расползавшиеся все шире, шире. Знаменательно: после известной недели траура по 6-й армии Паулюса, сгинувшей на Волге и сгорбившей Германию, тайные бойцы спешили сообщить, как все доподлинно было там, на Шпрее, на Эльбе, какие слова — не с трибун, не с газетных полос — произносили теперь очнувшиеся люди… Танка была впереди. Она без напоминания Центра поняла, что от нее требуется…