Шрифт:
НАКАНУНЕ ЧЕРНЫХ ДНЕЙ
Костя был не по годам бойким и смышлёным пареньком. После смерти отца, забывая о детских играх, помогал матери по хозяйству. Ведь он уже не маленький, к тому же единственный мужчина в доме. Расцветал от счастья, слушая похвалу матери:
– Помощничек ты мой! Весь
Но Костя про себя уже решил, кем он будет. Конечно, машинистом. Это же так интересно!
Но теперь, на исходе июля грозного 1941 года, Костя видел, что всё дальше и дальше отодвигается исполнение его мечты. Война подступила вплотную к его родному городу. В тихие вечера уже доносился отдалённый гул артиллерийской канонады. Все чаще фашистские лётчики совершали разбойничьи налёты, бомбя Киев. По примеру многих, Ковальчукам следовало бы эвакуироваться, но об этом сейчас и думать было нечего. Вот уже вторую неделю матери нездоровилось. Не мог же Костя уехать один.
Накануне прихода фашистов, вечером к ним зашёл сосед Остап Охрименко. Сбросив с плеч мешок, он присел на краешек кровати.
– Здравствуй, Фёдоровна. Ну, как ты?
– Плохо, Остап Терентьевич. Никак не могу здоровьем направиться. То полегчает, а то опять скрутит.
– Надо бы вам эвакуироваться, пока не поздно. А то ещё, чего доброго, фашисты замордуют вас тут.
– Что же мне делать?- заплакала женщина.- Ведь я и до вокзала не дойду, а не то что в дальнюю дорогу ехать.
– А давайте хоть Костю отправим,- предложил сосед.- Сегодня в ночь как раз эшелон уходит. Я его устрою.
– Ой, хорошо бы!- обрадовалась Пелагея Фёдоровна.
– Никуда я не поеду,- решительно отказался Костя.- Станет маме полегче, тогда мы, если что, в Камышевку уйдём, к тёте. А одну я её не оставлю.
– Так не поедешь?
– Нет!
– Ну что ж, ты, малец, пожалуй, и прав. Авось как-нибудь обойдётся. Я тебе, Фёдоровна, кое-какой провизии принёс. Припрячь. Мне она теперь ни к чему. Сам ухожу, старуха со снохой далеко, куда-то па Урал уехали. А вам сгодится.
– Спасибо, Остап Терентьевич!
– А вы, дядя Остап, тоже эвакуируетесь?- спросил Костя.
– Как тебе сказать?, - замялся Охрименко.- Ухожу, хотя, может быть, и недалеко. Ну, соседка, прощай! Выздоравливай скорее.
– Прощай, Остап Терентьевич, прощай. Может, больше и не свидимся.
– Ну, ну, не плачь. Обойдется. Ты, Костя, береги маму, я на тебя надеюсь. А как только ей полегчает, лучше вам на село перебраться. Спокойнее будет! Ну, будьте здоровы!
Костя вышел проводить дядю Остапа. У самой калитки сосед остановился и взял Костю за плечо.
– Давай-ка отойдём в сторонку.
Они сели под деревом, на траву. Над садом спустились сумерки. Потемневшее небо изредка прочерчивали лучи прожектора - воздушные сторожа города.
– Вот что, Костя, дай мне, как пионер, слово сохранить в тайне, всё, что я скажу тебе.
– Честное пионерское!
– Тише, тише, горячка,- усмехнулся Охрименко.- Ну ладно. Такое тебе поручение будет… Считай его как за важное задание. Чуешь?
– Чую.
– Запомни, если зайдёт к тебе один человек…
– А какой он из себя будет?
– Не перебивай,- сердито сказал старик.- Я и сам ещё не знаю, какой… Да это тебе пока
и знать не к чему.– А он ночью, наверно, придёт?
– Не днём же, не маленький ты, понимать должен.
– Я так и думал, что ночью, раз дело у него будет тайное,- продолжал Костя.- А я ведь сплю один, в маленькой комнатке.
– Ну и что же?- нетерпеливо спросил Охрименко.- Ты, брат, не тяни - у меня времени на разговоры мало.
– Я сейчас, сейчас,- заторопился Костя, испугавшись, что Остап уйдёт, не дослушав.- И вот в эту комнатку протянута с улицы проволока, а на конце её я приделал звоночек. Если ребята хотят позвать меня на рыбалку или ещё куда, так они за проволоку дёрнут, звонок тихонько зазвенит, и я выхожу на улицу. Ясно?
– Куда яснее,- засмеялся Охрименко и погладил Костю по голове.- Молодец, пионер. Толково придумал.
– Верно?- обрадовался Костя.
– Чего вернее. Ну, а теперь слушай. Придёт, стало быть, этот человек, вызовет тебя звонком на улицу и спросит: «Не у вас ли остановились богомольцы»? А ты должен ему ответить: «Были, да недавно в Лавру ушли». Он тогда скажет: «Я их подожду». А ты ему: «Пожалуйста, проходите!» После этих слов можешь вполне довериться этому человеку и сделай всё, что он тебе скажет. Понял?
– Понял!
– Запомнишь?
– Запомню.
– Ну и ладно. И никому ни слова. Слышишь? Даже матери. Пусть это будет только между нами.
– Хорошо, дядя Остап, всё сделаю, как надо. Не беспокойтесь.
– Тогда прощай пока!
Охрименко обнял Костю, поцеловал и исчез в темноте.
СБЕРЕГИ ЗНАМЯ!
После тяжёлых боев Красная Армия оставила Киев. В город вошли оккупанты. Кругом пылали кварталы. Центральная улица, Крещатик, была превращена в развалины. Сказочно красив был Крещатик в недавние мирные дни. Весь в огнях, в сверкающих рекламах, наполненный ароматом южных цветов, весёлой музыкой и многоголосым говором: Крещатик был любимой улицей киевлян. А сейчас здесь сиротливо торчат трубы и лестничные переплёты. На одной из площадей висят трупы с табличкой на груди «коммунист». Резкий ветер поднимает красные тучи пыли, по улицам непрерывно рыщут патрули. То и дело слышатся автоматные очереди и грубая чужеземная речь.
В Куреневке разместилась пехотная часть. Фашисты забирали у жителей ценные вещи, резали скот и птицу. Заняли все большие здания, в клубе устроили конюшню. Солдаты выгоняли хозяев из хат в сараи и бани. У Ковальчуков, к счастью, никто не поселился,- так мала была их старая хатёнка.
Вечером Пелагея Фёдоровна сказала сыну:
– Костенька, спрячь-ка ты всё, что получше, куда-нибудь. А то, неровен час, нагрянут и заберут последнее.
Костя вырыл в огороде яму и спрятал в неё наиболее денные вещи.
Неожиданно тишину разбудили крики и выстрелы. Стреляли как будто в соседней улице. Затем всё стихло.
И вдруг при слабом свете луны Костя увидел, как какой-то человек перелез через плетень и тяжело упал на землю. Он попытался встать, снова упал и простонал:
– Не могу. Что же делать?
«Русский»,- подумал Костя. Пересиливая страх, он осторожно подошёл к лежащему. Тот приподнялся.
– Кто? Не подходи - стрелять буду!
– Я, дяденька…
– Ты кто?
– Здешний. Идёмте в хату.