Подземное время

Отвечала ему доверием, которое по-прежнему испытывала к нему.

Возможно, все это не имело к ней ровно никакого отношения. Жак как раз переживал трудный период, и, возможно, ему необходимо было утвердиться, вновь взяв на себя руководство проектами, которые он давно передал Матильде. Она даже думала: может, он болен, и скрывает свою болезнь, и этот недуг разъедает его в одиночестве.

Не желая предавать его, она никому не жаловалась. И этим погубила себя.

Жак продолжал действовать в том же духе, с каждым днем становясь все более нетерпимым, холодным, жестким.

Со временем Матильда заметила, что в присутствии Жака коллеги стали обращаться к ней иначе – вынужденным и немного виноватым тоном. Только поведение Эрика по отношению к ней осталось прежним.

В ноябре Жак забыл пригласить ее на рабочую презентацию рекламной кампании, которую их агентство подготовило к выпуску нового продукта. Матильда узнала о ней в последний момент от секретарши Жака и тут же бросилась со всех ног в кабинет директора по связям с общественностью. Постучавшись, она вошла и увидела их обоих, сидящих на кожаном диване перед плоским экраном. Жак на нее даже не посмотрел; второй мужчина кивнул ей издали. Ни один из них не привстал и не подвинулся, чтобы освободить ей место. Матильда так и простояла, скрестив руки, все время, пока шла презентация, пока они смотрели и пересматривали три ролика, сравнивали картинки, озвучку и монтаж. Ни Жак, ни директор по связям с общественностью не поинтересовались ее мнением; они вели себя так, будто она оказалась здесь самовольно или по ошибке и не имела ни малейших оснований находиться в этом кабинете.

В тот день Матильда поняла, что война, которую ей объявил Жак с целью ее дискредитировать, не ограничивается их отделом, а распространяется и на другие службы, и что у него есть все возможности для этого.

После того случая Матильда в течение нескольких недель добивалась приема у Жака – и через его секретаршу, и всякий раз, когда они пересекались в коридоре или у кофе-машины. Жак отвечал ей любезно, но неизменно откладывал встречу, ссылаясь на чрезмерную занятость.

Кончилось тем, что в ноябре она вошла без стука в кабинет Жака, закрыла за собой дверь и потребовала объяснений.

Он не мог взять в толк, о чем она говорит. В самом деле. Все совершенно нормально. Он делает свою работу. Точка. Она занимает достаточно высокий пост, чтобы понимать, насколько велик годовой бюджет, за который он отвечает, сколько дел на него возложено и требует его постоянного вмешательства. У него просто нет времени заниматься ее душевным состоянием: есть более важные заботы. Он поручил ей контролировать работы, проверять, принимать оптимальные решения. А она все усложняет. Она всегда все усложняет. Что на нее нашло? Ей есть в чем себя упрекнуть? Несомненно, ей нужен отпуск, год был трудным, неудивительно, что она выдохлась. В самом деле, у нее слишком напряженный вид. И усталый. Она отлично знает, что незаменимых людей нет, ей надо отдохнуть несколько дней, и она посмотрит на вещи более ясно.

Она помнит его голос – голос, которого она не знала прежде, полный сдерживаемой ненависти. Этот голос не оставлял надежды на то, что все еще можно повернуть вспять. Голос, который ее приговаривал.

С того дня Жак больше никогда не разговаривал с ней.

Матильда не стала брать отпуск. Она допоздна задерживалась в бюро, работала по выходным. Она вела себя так, словно была в чем-то виновата, словно хотела исправить какую-то серьезную оплошность или доказать что-то. Теперь она и в самом деле чувствовала себя усталой, даже измотанной; ей казалось, что она работает не так быстро и эффективно, как раньше. Мало-помалу прежние уверенность и легкость покинули ее. Уже несколько раз Жак отменял ее участие в запланированных совместных командировках – он либо ехал один, либо в последний момент заменял ее кем-то другим. Он перестал ставить ее в известность о решениях руководства, забывал направлять ей документы, приглашать на совещания, пересылать ей по электронной почте наиболее важные сообщения. В ее отсутствие Жак оставлял на ее столе для входящих бумаг указания, неразборчиво нацарапанные на самоклейках, а потом и вовсе решил общаться с ней не иначе, как через корпоративную почту.

Прибавить к этому сотню незаметных мелочей, совершенно незначительных, которые Матильда едва могла обозначить и о которых она не сумела бы рассказать кому-то еще. То, как он смотрел на нее, когда они случайно встречались в коридоре, и как он избегал смотреть на нее в присутствии других; как он ускорял шаг, чтобы обогнать ее, как усаживался напротив и внимательно наблюдал. И дверь в его кабинет, которую он теперь запирал на ключ, если уходил раньше нее.

Сотни коварных и смешных мелочей, которые день за днем все более увеличивали пропасть между ней и остальными. Потому что она не сумела вовремя понять, что происходит, не забила тревогу. Накапливаясь, как снежный ком, они лишили ее сна.

В несколько недель Жак стал другим, и этого другого она совсем не знала.

Лежа ночью без сна, она бессчетное число раз воскрешала в памяти тот день. Сегодня она понимает, как это происходило. Она может обозначить каждый этап, с чего все началось и чем закончилось.

Жаль, что слишком поздно.

Жаку нужна ее голова.

Глава 5

Сквозь полуоткрытые шторы в комнату проникал дневной свет. Тибо сел на край кровати, спиной к окну. Несколько минут он смотрел на спящую Лилю – спутанные волосы, раскрытые ладони, грудь поднимается и опускается в ритме дыхания. Будильник на телефоне еще не звонил. Лиля лежала в той же позе, что и несколько часов назад, когда он ночью смотрел на нее, – открытой, раскинутой; она то ли не двигалась все это время, то ли вернулась в прежнее положение.

Он же так и не сомкнул глаз. Остаток ночи он ворочался с боку на бок. Его не покидало чувство, что земля уходит из-под ног. Они в самом деле не были равными – ни в любви, ни во сне.

По ее груди вилась длинная серебряная цепь, уклоняясь влево под тяжестью подвески: массивный кулон в форме слезы поблескивал на покрывале. Лиля носила это украшение в память о другой истории, и лишь из ее скупых оговорок можно было понять, насколько оно ей дорого. Тибо наклонился к ее плечу, потом к шее и глубоко вдохнул. В последний раз: запах ее кожи, стойкий аромат ее духов. Лицо Лили разгладилось, смягчилось и приняло то выражение, которое Тибо видел, только когда она спала. Он приблизил рот к ее губам, как можно ближе, и все же не прикасаясь к ним.

Его охватили сомнения. Что, если он ошибался с самого начала? Может, они просто не нашли общего языка, общего ритма? Ей просто нужно время. Может, в глубине души она любит его, и эта холодность, которая внезапно сменяется порывами нежности, – это ее способ любить, единственный, на который она способна? Нужно ли ему другое доказательство любви, кроме этого – когда их тела и их дыхание становятся одним целым?

Зазвенел будильник: шесть часов утра. Лиля открыла глаза и улыбнулась. На несколько секунд у Тибо перехватило горло.

Все еще лежа на спине, она принялась ласкать его кончиками пальцев, очень нежно, не сводя с него глаз. Тибо тут же почувствовал желание; он провел рукой по ее щеке, поднялся и направился в ванную. Когда он вернулся в комнату, Лиля уже оделась и побросала свои вещи в сумку. Пока она красилась перед выходом, Тибо спустился, заплатил по счету и стал ждать ее в машине, опустив стекла и повторяя про себя, что он это сделает.

Ему припомнилось одно ноябрьское утро, когда он напрасно прождал ее на стоянке такси. Как тянулись минуты, пока не раздался сигнал мобильного телефона (за это время он раз двадцать посмотрел на часы), как на экране наконец высветилось ее имя и слова, которые она даже не взяла на себя труд произнести вслух. Они собирались тогда поехать на выходные в Прагу, он заранее все зарезервировал.

Вспомнил он и другой случай – как однажды ночью он осознал, насколько она далека, надежно укрытая в своем личном пространстве, куда ему нет доступа, что даже если бы его здесь не было, для нее, лежащей с ним рядом на кровати, ничего бы не изменилось. Он тихо оделся. В тот момент, когда он завязывал шнурки на ботинках, Лиля открыла глаза. Он объяснил, что не может заснуть и идет домой, все в порядке, впрочем, в сущности, все всегда в порядке. Она скорчила гримаску. Уже собираясь выйти, он взял ее лицо в руки, посмотрел ей в глаза и сказал: «Я люблю тебя, Лиля, я очень тебя люблю».