Поджигатели (Книга 1)

От того, что он чувствовал бесполезность этих ударов по коню, который уже ничего не мог дать, бессильная злоба Отто делалась все более слепой. Он бил коня больше от бессильного отчаяния, нежели потому, что рассчитывал привести его к финишу раньше других.

Одна за другою его обходили лошади. Он утратил уже второе место; вот исчезла надежда на третье...

В ярости, застилавшей глаза и лишавшей слух обычной остроты, Отто не замечал, что жестокие удары бычьих жил рвут тонкую кожу на плечах Барбароссы, не видел, что кровь струится по ногам коня; он не различал свистков и криков негодования, несшихся со зрительских трибун.

Не принимая участия в традиционном параде участников скачки перед трибунами, Отто последним усилием прогнал своего жеребца прямо к конюшням, соскочил с него и, не взглянув на него, не заходя в ложу Вельчека, уехал с ипподрома.

Тем временем в ложе Гевелинга дамы старались утешить бившуюся в искусно разыгранной истерике Мелани. Когда, по ее мнению, публика получила ту меру ее огорчения, какая приличествовала случаю, Мелани уехала, успев назначить свидание Монти.

За час до того, как к ней в отель должен был приехать Монти, Мелани приняла Леганье. За низенькой стеклянной ширмой, закрывавшей генерала, Мелани одевалась со свободой женщины, привыкшей к мужскому обществу во всяких обстоятельствах.

То, что она говорила своему бывшему начальнику, мало вязалось с легкомыслием обстановки:

– Разумеется, вы знаете, о чем Гамелен говорил сегодня с сэром Генри... Речь идет о подготовке самого настоящего похода против России. Нас, разумеется, интересует все, что относится к южной части этого плана, - нас интересует Кавказ, - быстро говорила она сухим деловым тоном.
– Сэр Генри обещал свою поддержку в Англии. Мы проведем там необходимую работу. Но для того, чтобы ее вести, я, то-есть мы, должны быть уверены в не целесообразности.

– В этом вы можете не сомневаться, - сказал Леганье, забавлявшийся тем, что пускал волчком пенсне по круглому столику, на фарфоровой доске которого был изображен император Наполеон.
– Кавказ - это Баку. Баку - это нефть. Нефть - это богатство. Кто-кто, а уж вы должны это знать.

Забыв о том, что она еще только наполовину одета, Мелани вышла из-за ширмы и, пристегивая подвязку к чулку, наставительно проговорила:

– Нефть - это богатство для тех, кто ею владеет. А бакинской нефтью в глазах Европы до сегодняшнего дня владеют господа Манташевы, Лианозовы и прочие...

– Довольно устарелые взгляды, - сказал Леганье, пересаживая пенсне со стола на нос.
– Несмотря на некоторую полноту, вы сохранили стройность ног...

Мелани не обратила внимания на слова генерала, словно они относились вовсе не к ней, и продолжала:

– Сэр Генри не позволит себе обойти законные интересы русских держателей, если кавказские источники перестанут быть собственностью Советов...

– Согласитесь, что только французы с их пониманием женской красоты могли выдумать такую деталь туалета, как этот удивительный чулок, не правда ли!.. Так чего же вы хотите от меня: чтобы я уничтожил русских держателей бакинских бумаг?

– Зачем столько крови?! Мы не в опере. Проще уничтожить бумаги, чем их держателей.

Леганье рассмеялся:

– Вы рассуждаете, как героиня детективного романа.

– Если вы хоть раз поступите, как герой хорошего детективного романа, в этом не будет ничего плохого, - она накинула, наконец, платье.
– Чтобы нам не мешала камеристка, займитесь ее делом, - с этими словами она повернулась спиной к генералу, и он принялся старательно застегивать крошечные, ускользавшие из-под пальцев, крючки. А она с живостью продолжала: - Что вам стоит, как начальнику разведки, произвести обыски у тех, кто еще хранит этот старый хлам - русские бумаги? Пусть их, хотя бы по ошибке, изымут. Прежде чем будет обнаружено, что это всего-навсего старый, никому ненужный хлам, опрометчивый чиновник вашего бюро может сжечь все бумаги. А потом этого дурака посадят в тюрьму. Это утешит пострадавших.

– Вы настоящая прелесть, дорогая, - восторженно проговорил Леганье, прикасаясь губами к оставшемуся неприкрытым тканью плечу Мелани.
– Такая авантюра не приходила в голову даже мне.

– Тем хуже для вас.

– Но не воображайте, что ее легко осуществить. И нужно еще посоветоваться с юристами: может ли уничтожение бумаг уничтожить и самое право держателей на их собственность?

– О заключении юристов позаботимся мы. А ваше дело - не давать остыть пылу Гамелена и позаботиться о том, чтобы Кавказ перестал быть коммунистическим.

– Сущие пустяки пришлись на мою долю, - иронически проговорил генерал.

– Если можно покончить с этим в Испании, почему нельзя в России или хотя бы на Кавказе - это же рядом с Турцией и далеко от Москвы... Сэр Генри считает, что Испания - это только проба. По мнению сэра Генри, Советы вовсе не так сильны, как мы себе рисуем... Может быть, говорит сэр Генри, мы только воображаем, что из колосса на глиняных ногах. Россия стала чем-то более прочным?..

Леганье слушал с интересом: его бывшая сотрудница делала очевидные успехи в области политики.

Увидев в зеркале вошедшего без стука Монти, Мелани переменила разговор.

12

Они подошли к помещавшемуся в подвале театрику, у которого должны были встретить Даррака.

– Здесь, - сказал Цихауэр, - именно здесь и должен...

Договорить ему помешал пробегавший мимо газетчик. Зинн жадно схватил листок.

– Вот!
– Зинн с негодованием ударил по первой странице, пересеченной огромным заголовком: "Пьер Кот - убийца! Пьер Кот - война!" - Эти сволочи забрасывают грязью единственного члена кабинета, который еще говорит, как француз.

– Не понимаю.

– Он осмелился сказать, что если министры не хотят быть честными французами, то должны быть хотя бы честными купцами: нужно отдать Испании оружие, заказанное до войны.

Зинн смял газетку и швырнул на землю.

Из дверей подвала вышел худощавый человек и осторожно притронулся к плечу Цихауэра. В руках у него был скрипичный футляр. Зинн понял, что это и есть Даррак. Пока друзья перебрасывались первыми фразами, Зинн исподтишка рассматривал музыканта: у парня славное лицо, хорошие, действительно "чистые", как сказал Цихауэр, глаза, прекрасный лоб.

Обняв француза за плечи, художник подвел его к Зинну.

– Пойдем куда-нибудь поболтать, - сказал Цихауэр.

– Нам нужно о многом серьезно поговорить, - сказал Зинн, подчеркивая слово "серьезно", и посмотрел на часы.

– Брось, Гюнтер, - сказал Цихауэр.
– Нельзя всю жизнь быть серьезным!

Зинн натянуто рассмеялся.

– Мой друг хочет выставить меня в ваших глазах сухарем, - сказал он Дарраку.

Большие глаза Луи ласково остановились на лице Зинна.

– Тот, кто слышал ваши песни...