Поджигатели (Книга 1)

– По-моему, хуже трудно придумать!
– возразил Зинн.

Руис покачал головой.

– Не кажется ли вам, что гораздо опасней для нас, испанцев, и для всего мира, если окажется, что, потерев марку "Сделано в Германии", вы вдруг обнаружите под нею нечто совершенно неожиданное...
– Он интригующе помолчал и закончил: - "Сделано в Англии" или "Сделано в Америке".

Послышалось несколько восклицаний.

– А что, по-вашему, - продолжал Руис, - случайность, что в первые же дни мятежники захватили не Мурсию, не Валенсию, не Каталонию и даже не Новую Кастилию с Мадридом, который им очень нужен? Нет, они заняли именно Андалузию, чтобы избавить от всяких случайностей рудники "Рио-Тинто" и опереться спиной на скалу Гибралтара; именно Галисию с Эль-Ферролем и Виго, чтобы иметь открытый выход в Бискайю, куда хорошо знают дорогу английские корабли?

Молча сидевший в уголке Арчибалд Крисс, высокий, худой англичанин, начальник связи бригады, осторожно, сразу всеми пятью пальцами, чтобы она не развалилась, вынул изо рта размахрившуюся сигару.

– К чорту такие разговоры, Руис!

– Я не о таких англичанах, как ты, Арчи!

– А таких, как я, миллионы!

– Но этими миллионами командует несколько десятков таких, которые владеют "Рио-Тинто", и Тин-Беральд, и Альмоденой, и...

– К чорту!

– Вот об этом я и говорю, - сказал Руис.

Бела Варга, венгр, командир разведывательного эскадрона, маленький, круглый и черный, с кудрявою гривой волос, отошел от стола, за которым перерисовывал кроки.

Остановившись напротив Руиса, Варга расставил короткие крепкие ноги и, держа на отлете дымящуюся сигару, громким и хриплым, будто простуженным, голосом воскликнул:

– К чорту в первую очередь всех негодяев всех национальностей, будь то венгры, англичане, кто угодно, - тех, кто впился в тело испанского народа и сосет его кровь вместе с его собственными испанскими пиявками!.. Но пусть мне теперь членораздельно объяснят, почему нас держат в резерве?

– Нашу бригаду, Бела?

– Нашу бригаду, Хименес! Нашу отличную бригаду, люди которой сошлись со всего света для того, чтобы драться, а не сидеть в резерве!

Писавший за столом у окна начальник штаба, немец Людвиг Энкель, искоса посмотрел на генерала Матраи, внимательно следившего за спором своих офицеров.

– Мне, ему, ему, - все более горячась, говорил Варга, указывая коротким пальцем на окружающих офицеров, - Испания дороже, чем всем этим типам из мадридских дворцов, хотя мы и не испанцы!

Генерал поднялся из-за стола и, встав между Варгой и Руисом, обнял обоих за плечи.

– Весь вопрос именно в этом, - сказал он: - кому дорога Испания.

Руис задумчиво произнес:

– Да, в этом все дело. Вы можете мне не поверить, но родина еще никогда не была мне так дорога, как теперь, когда я очутился с вами... Это даже странно.

– Ничего странного, - сказал Матраи.
– Разве наша сила не в железном единстве антифашистского фронта всех народов?

Медленно покачиваясь, Руис произнес:

– Не знаю, была ли еще у какого-нибудь народа такая трудная история? Пролил ли еще какой-нибудь народ столько своей крови, как испанцы, в слепом подчинении королям и церкви?

– Да, чорт побери, - проворчал Крисс, - ваша испанская церковь вспоена человеческой кровью, она была страшна, как никакая другая.

– Была?!
– воскликнул Руис.
– Если бы только была! Посмотрите на нее сейчас, - это же клоака, в которой шипят и беснуются рептилии. Инквизиция перестала действовать открыто, она научилась маскироваться, но так же, как и во времена Торквемады, она гонит людей в тюрьмы и на эшафот. Она не сжигает их посреди площадей, но разве попасть в подвал Франко - это лучше, чем сгореть на костре? Инквизиторы не заседают больше в камере пыток, но посмотрите, что делают с людьми в застенках немецкой гестапо, польской дефензивы, итальянской овры! И кто загоняет туда жертвы? Попы! Кто провожает их на эшафот с крестом в одной руке и с веревкой в другой, совсем как триста лет назад?.. Попы!

– Успокойтесь, мальчик, - ласково проговорил Матраи.
– Скоро все это будет только материалом для какой-нибудь исторической поэмы о "великих инквизиторах", в назидание грядущим поколениям. Но эти поколения никогда уже не увидят ничего похожего на то, о чем ты рассказываешь, никогда не услышат стона жертв. Наша с тобою кровь, если ей суждено пролиться, - последняя, которая будет отдана в борьбе за освобождение человечества от черных пут поповщины.

– Ах, генерал, как я хочу вам верить!.. Как я верю!..
– Поэт подбежал к Матраи и схватил его руку двумя своими тонкими загорелыми руками.
– Когда я слушаю вас, мне всегда кажется, что все мы пишем какую-то новую страницу прекрасной поэмы, большую и очень важную. И это так замечательно, что именно вы, и он, и он, и он, - Руис поочередно указывал на офицеров, - сыны народов, казавшихся далекими от нас, стоите здесь, в одном ряду с испанцами. Это так прекрасно, генерал! Мне хотелось бы написать об этом стихи, такие замечательные, каких я никогда не смогу написать...

– Напишешь, Руис, - сказал Матраи и, освободив свою руку из горячих ладоней юноши, положил ее ему на плечо.
– Ты напишешь их потому, что твоя душа полна самых прекрасных стихов, самых прекрасных идей и чувств, какие могло породить сознание человека: чувств братства народов, идей единства и веры в победу нашего дела - самого правого дела, за какое когда-либо дрались солдаты. Разве мы с вами не продолжаем то, что русские начали в семнадцатом году?

– Это как большой праздник, - мечтательно проговорил поэт.
– Наш общий праздник... И именно теперь, когда наш народ впервые по-настоящему взялся за создание своей истории, фашисты хотят перерезать нам глотку?

– Сначала они должны будут перерезать глотки нам.

– Вы говорите об интернационалистах, генерал?

Маленькой крепкой, как железо, рукой Матраи сжал плечо адъютанта:

– Руис, милый мой поэт! Я говорю и о нас, интернационалистах, и о вас, испанских патриотах. Мы - это значит все честные люди, взявшиеся за оружие, чтобы помочь испанскому народу отстоять свое право на такое государство, какое он хочет иметь... Я хорошо понимаю, Руис: наши силы, всех нас, собравшихся сюда с разных концов света, может быть, и не так уж велики по сравнению с силами самого испанского народа. Но он должен знать, и весь мир должен знать: мы здесь для того, чтобы отстоять вашу испанскую свободу, которая является частью нашей - венгерской, польской, французской, болгарской, китайской свободы...

И, словно продолжая мысль Матраи, Зинн вполголоса запел:

Франко и Гитлер, плох ваш расчет!

Мы защищаем испанский народ...

И офицеры дружным хором подхватили:

Все планы Франко

Мы впрах разрушим...

Вестовой подошел к Руису и шопотом что-то доложил.

– Пусть входит, - сказал Руис и негромко доложил генералу: - Новый товарищ...

Матраи кивнул и направился к столу, за которым все с тою же сосредоточенностью продолжал писать Энкель. Генерал был на половине пути к столу, когда дверь отворилась и в комнату вошел Кеш.

Матраи подбежал к нему, схватил за плечи, сильным движением повернул к свету.

– Не может быть?.. Михаэль!

Повидимому, свет лампы ослепил Кеша после темноты улицы. Он снял очки и осторожно прикрыл пальцами глаза.

– Поздравляю, генерал, - сказал Кеш.

– С чем?

– Завтра вы выступаете!

Матраи радостно поднял стакан.

– Друзья!..

Он ничего больше не сказал, только оглядел своих офицеров и осушил стакан.

Варга и Руис чокнулись.