Поэты «Искры». Том 1

27. ИДЕАЛЬНАЯ РЕВИЗИЯ

— Дороги у вас в околотке! Ухабы, озера, бугры! — Пожалуста, рюмочку водки; Пожалуста, свежей икры. — Выходит, что вы не по чину… За это достанется вам… — Пожалуста, кюммелю, джину; Пожалуста, рижский бальзам. — Пословица службы боярской: Бери, да по чину бери. — Пожалуста, честер, швейцарский; Пожалуста, стильтону, бри. — Дороги, положим, безделки; Но был я в остроге у вас… — Пожалуста, старой горелки, Галушек, грибочков, колбас. — Положим, что час адмиральский; Да вот и купцы говорят… — Угодно-с ветчинки вестфальской? Стерлядка-с, дичинка, салат… — Положим, что в вашу защиту Вы факт не один привели… — Угодно-с икемцу, лафиту? Угодно-с рейнвейну, шабли? — Положим, что вы увлекались… Сходило предместнику с рук… — Сигарочку вам-с: имперьялис, Регалия, упман, трабук. — Положим, я строг через меру, И как-нибудь дело сойдет… — Пожалуста… Эй! Редереру! Поставить две дюжины в лед! <1860>

28. ВЕСЕННЯЯ СКАЗКА

Здоровый ум дал бог ему, Горячую дал кровь, Да бедность гордую к уму, А к бедности любовь. А ей — подобью своему — Придав земную плоть, Любовь дал, так же как ему, И бедность дал господь. Обманом тайного сродства И лет увлечены, Хоть и бедны до воровства, Но были влюблены. Он видел в ней любви венец И ей сиял лучом, И — наших дней концов конец — Стояли под венцом. Он не согнулся от трудов, Но так упорно шел, Что стал, как истина, суров, Как добродетель, зол. Она — в мороз из теплых стран Заброшенный цветок — Осталась милой — как обман И доброй — как порок. Что сталось с ним, что с ней могло б Случиться в добрый час — Благополучно ранний гроб Закрыл навек от нас. <1860>

29. ПЕСЕНКА БЕДНЫХ АКЦИОНЕРОВ (НА ГОЛОС: «МАЛЬБРУГ В ПОХОД ПОЕХАЛ»)

Осьмнадцать миллионов Минувший год унес! Схороним их без стонов, Без стонов и без слез. (bis) Зачем самоуправно Дела ревизовать? Не лучше ль благонравно Смириться и молчать? (bis) В ревизиях заметим Количество грешков И лишь рассердим этим Господ директоров. (bis) Запутаны и тяжки Директоров труды; Так вкусят пусть, бедняжки, Невинные плоды. (bis) Самой природой святы Законы нам даны: Немногие богаты, Все прочие бедны. (bis) Блюдя свои законы, Природа, по уму, Одним дает мильоны, Другим дает суму. (bis) Тому трудней, кто чаще Считает барыши,— Сердцам невинным слаще Спокойствие души. (bis) Лиется и сквозь злато Горючих слез поток. Зачем же жить богато — Ведь бедность не порок. (bis) Сочтем же недостойной Мечту о барыше. Ах! С совестью спокойной Тепло и в шалаше. (bis) Не станем же упорно Искать, откуда зло,— А вымолвим покорно: «И хуже быть могло!» (bis) Схороним же без стонов, Без стонов и без слез — Осьмнадцать миллионов, Что прошлый год унес. (bis) 1860

30. ЯВЛЕНИЕ ГЛАСНОСТИ

О гласности болея и тоскуя Почти пять лет, К прискорбию, ее не нахожу я В столбцах газет; Не нахожу в полемике журнальной, Хоть предо мной И обличен в печати Н. квартальный, М. становой. Я гласности, я гласности желаю В столбцах газет,— Но формулы, как в алгебре, встречаю: Икс, Игрек, Зет. Так думал я назад тому полгода (Пожалуй, год), Но уж во мне свершала мать-природа Переворот. Десяток фраз, печатных и словесных, Пустив умно Об истинах забытых, но известных Давным-давно, Я в обществе наделал шуму, крику И вот — за них Увенчанный, как раз причислен к лику Передовых. Уж я теперь не обличитель праздный! Уж для меня Открылась жизнь и все ее соблазны — И нету дня, Отбою нет от лестных приглашений. Как лен, как шелк, Я мягок, добр, но чувствую, что — гений! А гений — долг. И голос мой звучит по светлым залам: «Добро! Закон!» И падает в беседе с генералом На полутон. Я говорю, что предрассудки стары — Исчадья лжи,— И чувствую, как хороши омары, Когда свежи. Я признаю, топча ковры гостиных, Вкус старых вин И цену их — друзей добра старинных, Врагов рутин. Я слушал их, порок громивших смело, И понял вдруг, Где слово — мысль, предшественница дела, Где слово — звук. Не знаю, как я стал акционером И как потом Сошелся я на ты с миллионером, Былым врагом. Но было так всесильно искушенье, Что в светлом сне Значенье слов — уступки, увлеченье — Раскрылось мне. Сам деспотизм пришелся мне по нраву В улыбках дам — И продал я некупленную славу Златым тельцам. Мы купчую безмолвную свершили, И хитрый спич Я произнес, когда клико мы пили, Как магарыч. Но, всё еще за милое мне слово Стоя горой, Я гласности умеренной, здоровой Желал душой. И голосил в словесности банкетной, Что гласность — свет, Хоть на меня глядели уж приветно — Икс, Игрек, Зет. Но пробил час — и образ исполинский, Мой идеал, Как Истину когда-то Баратынский, Я увидал. В глухую ночь она ко мне явилась В сияньи дня — И кровь во мне с двух слов остановилась: «Ты звал меня!..» «Ты звал меня» — вонзилось в грудь, как жало, И в тот же миг Я в ужасе набросил покрывало На светлый лик. Почудилось неведомое что-то: Какой-то враг Из всех речей, из каждого отчета, Из всех бумаг Меня дразнил — и, как металл звенящий, Как трубный звук. Нестройный хор, о гласности болящий, Терзал мой слух. Я полетел со стула вверх ногами, Вниз головой, И завопил, ударясь в пол руками: «Нет! я не твой! Нет, я не твой! Я звал тебя с задором, Но этот зов Был, как десерт обеденный, набором Красивых слов. Оставь меня! Мы оба не созрели… Нет! Дай мне срок. Дай доползти к благополучной цели, Дай, чтоб я мог, Обзаведясь влияньем и мильоном, Не трепетать — Когда придешь, со свистом и трезвоном, Меня карать». 1860

31. ДИЛЕТАНТИЗМ В БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ

Не о едином хлебе жив будет человек.

Хоть одной юмористической, Но любитель я словесности — И талант мой пиитический Должен гибнуть в неизвестности. Нет! Зачем пустая мнительность? Вдохновенья полный ясного, Воспою благотворительность — Отвернувшись от несчастного. Тщетны все благодеяния Без высокого смирения — Лотереи и гуляния, Сборы, лекции и чтения, Малонравственные повести, Пляски вовсе неприличные… Ах! Добро творят без совести Благодетели столичные! Где тщеславие неистово, Там добра не будет прочного, Медный грош от сердца чистого Больше ста рублей порочного. Что в ней, в помощи существенной, В хлебе братье голодающей, Если правдой невещественной Не украшен помогающий? Не пойду в концерты бурные. Не пойду в спектакли модные — Будь они литературные Или просто «благородные». Хоть сестру мою, жену мою Нищета постигнет в бедствиях, Я и тут сперва подумаю О причинах и последствиях. Где помочь нельзя по строгому Завещанию народному — Ни гроша не дам убогому, Ни крохи не дам голодному; Помогу словами звучными, Наставленьями житейскими, И речами ультраскучными, И стихами лжебиблейскими; Дам понятия полезные О предметах невещественных. Ах! Не всё же реки слезные Лить о бедствиях существенных. 1860

32. ДИЛЕТАНТИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ МОНОЛОГИ

1

ВОЛЬНОЕ ПРЕЛОЖЕНИЕ ОТВЕТА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ НА ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО Г-НА СЕЛИВАНОВА

Привет мой вам, сочлен новоизбранный! Любители Словесности Российской Высокой честью, сделанной вам ныне,— Принятьем в члены, признают законность Той отрасли словесности, которой Вы представителем являетесь меж нами. Да, в обличительной словесности я вижу Явление законное, сказал я, Необходимое, скажу, усугубляя, И, так сказать, отрадное явленье. Она не есть пустое раздраженье Отдельных лиц, но, я заметить смею: Скорбящее она самопознанье, Глубокий стон из сердца и — осмелюсь Произнести — народной подоплеки! Но, к сожаленью, должен я заметить, Что в обличительной словесности я вижу Еще одно печальное явленье. Хотя оно естественное тоже [102] . Таков закон, начертанный природой! Мы, например, всё зло от самохвальства Официального здесь признаем открыто И… продолжаем в наших заседаньях. Она — едва возделанная отрасль Словесности — выходит из границы И очень часто дерзость беззаконья Свободою законною считает! (Обращаясь к г-ну Селиванову.) Я вам упрек высказываю смело, Затем… что вы ему не подлежите [103] . Да, клеветы в журналах и газетах (Я говорю о «петербургских» только) Мы, государь мой, видим беспрестанно. Я привести пример себе позволю: Один весьма младой повествователь Изобразил в своем повествованьи Судебное и подлинное дело. Он романист — не следователь просто,— И в повести выводятся не только Откупщики, чиновники и судьи, Но жены их, и дети, и внучата. Какое он имел на это право, Писатель-клеветник, писатель-сплетник? [104] Пусть в повести имен нет настоящих, Пусть даже всей губернии известно, Что откупщик бездетен, что чиновник — Положим, N — женат ни разу не был И что судья — вдовец уже три года; Пусть будет так. Но все ли это знают? Но сказано [105] , что все они женаты, Что все они детей имеют — ergo: В губерниях Иркутской, Енисейской, В Шпицбергене, на Ледовитом море, У полюса — за правду это примут! По-моему — нет клеветы гнуснее И отвратительней — сказать себе позволю. И что ж? Почет и знаки одобренья Писателя младого увенчали! Я сам читал — обед публичный в клубе Ему был дан торжественно — за оный Поступок, стоящий иного награжденья: Позорного столба общественного мненья! По чести, я судил поступок строго, Но пощажу хвалителей романа И автора к столбу не поведу… Хотя в душе мне и прискорбно очень: Так молод он и так уже порочен! Ах! нет у нас литературных нравов, Затем что мы весьма недавно пишем [106] И вместо дела споры только слышим О том, чей город краше и милее И чей язык пригоднее для фразы. Ах! нет у нас литературных нравов! А то б на все подобные явленья Я отвечал улыбкою презренья. Я указал, сочлен новоизбранный, На терния и вредные растенья, Которые недавно засорили Словесности Российской вертоград,— Вам, государь мой, смело указал я — Вы чужды их: вы деятель достойный… Они для вас как бы не существуют. Я остаюсь затем при убежденьи, Что только гласность может всё исправить. Помолимся Перуну и Даж-богу [107] И всем иным славянским божествам, Дабы они писателям внушили Порочных типов только очертанья, Без всякого прикосновенья к жизни, И я тогда, и все довольны будут, Не скажут нам, что меч словесный правды Мы в клеветы кинжал преобразили — И в отрасли словесности, которой Вы представителем являетесь меж нами, Мы добрые узрим плоды, конечно, Которые в руках достойных ваших Должны созреть, конечно, и созреют [108] . 1860

102

Четыре следующие строки мною прибавлены в видах согласования с правилами пиитики, как антитеза.

103

В подлиннике: «смело высказываю упрек именно потому, что вы ему не подлежите» — преложение почти буквальное.

104

В подлиннике: «писатель-сплетник, по всей вероятности писатель-клеветник».

105

В повести — не улеглось в стих.

106

Прибавлено для согласования с правилами пиитики.

107

См. предыдущее примечание.

108

«Тогда только та отрасль словесности, которая вами избрана вследствие благородного стремления к добру, принесет те добрые плоды, которые она, конечно, принесет в ваших руках». Какие плоды принесла эта отрасль словесности в руках г-на Селиванова для «Общества Любителей», знает только грудь да подоплека некоторых любителей.

33. ДИЛЕТАНТИЗМ В НАУКЕ

Он был бравый молодец.

«Гамлет», перевод Н. Полевого

Знали ль вы норманнов друга? Он был славен и учен: Тени Шлецера и Круга Из могилы вызвал он. Знаменитым словопреньем Целый город оживил… Ну, так знайте: убежденьем Он шутил, ведь он шутил! Знали ль вы норманнов друга? Он был славен и учен. От сомнения недуга Исцелил весь город он: Он сказал нам: «Вы созрели!» — И восторгом встречен был… Ну, так знайте же: на деле Он шутил, ведь он шутил! Как профессор и «любитель», Он хотел, чтоб целый зал, Как словесности обитель, Речи слушал и молчал. И чтоб он прилежным детям Слово правды возвестил… Ну, так знайте, что и этим Он шутил, ведь он шутил! Ты — ученый без призванья, Ты — любитель-журналист. Ты — поэт без дарованья, Ты — без мнений публицист. Ты — ходящий по канату,— Пусть бы каждый затвердил Эту дивную кантату: Он шутил, ведь он шутил! Поучайте нас, пишите И смелей! вперед, назад — Вплоть до старости пляшите, Если держит вас канат; Покачнется — и мгновенно Шест держать не хватит сил,— Пойте песню откровенно: Я шутил, ведь я шутил! 1860

34. ВОРЧУН ДОРОФЕЙ Легенда

По нерушимому условию жизни, этого мудрого Дорофея (я называю так совесть, как воистину дар божий, — с греческого: дорос — дар, феу — божий) нет возможности ни выгнать из дому, ни заставить молчать.

А. Башуцкий. Письмо с Спас<ской> площ<ади>в Акад<емический> пер<еулок>. «Дом<ашняя> бес<еда>» 1860 г… № 29-й

Наживая грехом Капитал, Иногда я тайком Размышлял: «Всё бы ладно: ж тье! Гладкий путь… Только совесть… ее Как надуть?» Мне Башуцкий помог. Млад и стар, Веселись — Фео — бог, Дорос — дар; Значит: совесть людей — Имя рек — Божий дар — Дорофей — Человек. Я сошелся с таким И верчу Дорофеем своим, Как хочу. Усмирил я врага Злых людей: В моем доме слуга — Дорофей. Совесть редко молчит; Господа, Дорофей мой ворчит; Но когда Дерзость сделает он (Мой лакей!) — Я сейчас: «Пошел вон, Дорофей!» Я украл адамант. «Стыдно вам! — Заворчал мой педант!.. — Это страм! Бог и кара людей Впереди…» — «Дорофей, Дорофей! Уходи!» Я для бедных сбирал… В свой карман; Зашумел, замычал Мой грубьян: «Жить нельзя!.. Ты злодей! Это сви…» — «Дорофей, Дорофей! Не живи». Умножая доход, Я пускать Стал книжонки в народ; Он опять: «Ты морочишь людей, Старый черт!» — «Дорофей, Дорофей! Вот паспорт». Местом он дорожит: Я плачу. Он же выпить сердит — Закачу «Ерофеичу» штоф Похмельней, И — что хочешь — готов Дорофей! Будь покорен судьбе, Маловер, И бери — вот тебе — Мой пример! Станет стыдно подчас, Не робей! Знай, что совесть у нас — Дорофей. 1860

35. ДРУЗЬЯМ МАРТЫНОВА

Кружась бог знает для чего И для какой потехи, Мы все смешны до одного В своих слезах и смехе. Друзья мои, когда вам мил Смех, вызванный слезами, Почтим того, кто нас смешил, Смеясь над нами — с нами. Блуждая ощупью, впотьмах, От водевилей к драмам, Смешные в искренних слезах, Мы жалки в смехе самом. Средь мертвых душ, живых могил, Полуживые сами, Почтим того, кто нас смешил, Смеясь над нами — с нами. Когда друг друга мы смешим, Актеры против воли, И монологи говорим Пустые в жалкой роли,— Он откровенным смехом был Всесилен над сердцами. Почтим его: он нас смешил, Смеясь над нами — с нами. Почтим его! Сердечный смех, Веселость без предела Дарили жизнью даже тех, В ком сердце оскудело. Тот смех, как милостыня, был Сбираем богачами… Почтим его: он нас смешил, Смеясь над нами — с нами. Почтим его! Одним лицом, Менявшим очертанья, Он вызывал над сильным злом Смех честного страданья,— И смех на время уносил Нужду с ее бедами… Почтим его: он нас смешил, Смеясь над нами — с нами. Почтим его! Припомним зал, Где, от райка до кресел, Мужик последний хохотал, Последний фат был весел!.. Взрыв смеха общего дружил Ливреи с армяками… Почтим его: он нас смешил, Смеясь над нами — с нами. Почтим его! Нам много слез Оставлено судьбою, Но уж Мартынов в гроб унес Могучий смех с собою, Которым он один смешил, Смеясь над нами — с нами, Который с жизнью нас мирил И вызван был слезами. 1860

36. ВОЗРОЖДЕННЫЙ ПАНГЛОСС (АНОНИМНОМУ РЕЦЕНЗЕНТУ-ОПТИМИСТУ «БИБЛИОТЕКИ ДЛЯ ЧТЕНИЯ»)

Откуда ты, эфира житель?

Жуковский

Откуда ты, с твоей статьею, Вступивший с временем в борьбу, Панглосс, обиженный судьбою, Но слепо верящий в судьбу? Как ты сберег свои сужденья? Как ты не умер, о Панглосс! И в «Библиотеку для чтенья» Какой Вольтер тебя занес? Ну да, мы на смех стихотворцы! Да, мы смешим, затем что грех, Не вызывая общий смех, Смотреть, как вы, искусствоборцы, Надеть на русские умы Хотите, растлевая чувства, Халат «искусства для искусства» Из расписной тармаламы. Ну да! мы пишем на смех людям; Смешим, по милости небес, И до тех пор смешить их будем, Пока задерживать прогресс Стремятся мрака ассистенты, Глупцов озлобленная рать,— И на смех критики писать Дерзают горе-рецензенты. 1860

37. «Мы всё смешное косим, косим…»

Мы всё смешное косим, косим И каждый день и каждый час… И вот добычи новой просим У «Иллюстрации» и вас. Две параллельные дороги Пройти нам в жизни суждено: Мы снисходительны — вы строги; Вы пьете квас — мы пьем вино. Мы смехом грудь друзей колышем; Вы желчью льетесь на врагов. Мы с вами под диктовку пишем Несходных нравами богов; Мы — под диктовку доброй феи; Вы — гнома злобы и вражды; Для нас — евреи суть евреи; Для вас — евреи суть жиды. Мы к сердцу женскому, робея, С цветами, с песнями идем; Вам — их учить пришла идея Посредством плетки с букварем. Для нас — забавны ваши вздохи; Для вас — чувствителен наш смех. Увы! Мы с вами две эпохи Обозначаем вместо вех. Что ж спорить нам? Простимся кротко И станем по своим местам, Вы — с букварем своим и плеткой, А мы с запасом эпиграмм. 1860